Посредине двора, у колодца, где снег вокруг был желтый, обледенелый и истоптанный, Никита нашел Мишку Коряшонка. Мишка сидел на краю колодца и макал в воду кончик голицы — кожаной рукавицы, надетой на руку.
Никита спросил, зачем он это делает. Мишка Коряшонок ответил:
— Все кончанские голицы макают, и мы теперь будем макать. Она зажохнет, — страсть ловко драться. Пойдешь на деревню-то?
— А когда?
— Вот пообедаем и пойдем. Матери ничего не говори.
— Мама отпустила, только не велела драться.
— Как не велела драться? А если на тебя наскочат? Знаешь, кто на тебя наскочит, — Степка Карнаушкин. Он тебе даст, ты — брык.
— Ну, со Степкой-то я справлюсь, — сказал Никита, — я его на один мизинец пущу. — И он показал Мишке палец.
Коряшонок посмотрел, сплюнул и сказал грубым голосом:
— У Степки Карнаушкина кулак заговоренный. На прошлой неделе он в село, в Утевку, ездил с отцом за солью, за рыбой, там ему кулак заговаривали, лопни глаза — не вру.
Никита задумался, — конечно, лучше бы совсем не ходить на деревню, но Мишка скажет — трус.
— А как же ему кулак заговаривали? — спросил он. Мишка опять сплюнул:
— Пустое дело. Перво-наперво возьми сажи и руки вымажи и три раза скажи: «Тани-бани, что под нами под железными столбами?» Вот тебе и все…
Никита с большим уважением глядел на Коряшонка. На дворе в это время со скрипом отворились ворота, и оттуда плотной серой кучей выбежали овцы, стучали копытцами, как костяшками, трясли хвостами, роняли орешки. У колодца овечье стадо сгрудилось. Блея и теснясь, овцы лезли к колоде, проламывали мордочками тонкий ледок, пили и кашляли. Баран, грязный и длинношерстый, уставился на Мишку белыми, пегими глазами, топнул ножкой, Мишка сказал ему: «Бездельник», — и баран бросился на него, но Мишка успел перескочить через колоду.
Никита и Мишка побежали по двору, смеясь и дразнясь. Баран погнался за ними, но подумал и заблеял:
— Саааами безде-е-е-ельники.
Когда Никиту с черного крыльца стали кричать — идти обедать, Мишка Коряшонок сказал:
— Смотри, не обмани, пойдем на деревню-то.