«C'est donc vous, monsieur Veillot…»
C'est donc vous, monsieur Veillot
(Honni soit qui mal y pense),
Qui remettez en maillot
Du pays l'intelligence?
C'est donc vous, l'austère chef
De l'index et de poste,
Que monsieur de Timacheff
Pour notre bien nous aposte?
Vous qui fouillez les boyaux
De noire correspondance,
Laissez moi, monsieur Veillot,
Vous tirer ma révérence î
l'instar des fabliaux,
Je finis comm' je commence,
Serviteur, monsieur Veillot,
Saluez bien son exellence!
13 декабря 1868 г.
Итак, это вы, господин Велио (позор тому, кто дурно об этом подумает), опять спеленали мысль всей страны?
Итак, это вас, суровый командир списков запрещенных книг и почты, подослал нам на благо господин Тимашев?
Вы, роющийся в наших письмах, позвольте мне, господин Велио, распрощаться с вами.
Наподобие фаблио, я кончаю, как начал: слуга покорный, господин Велио, кланяйтесь его превосходительству![33]
<К.К. Павловой> («Hart wie Caesar, hoch und hehr…»)
Hart wie Cäsar, hoch und hehr,
Unterjocht Ulrici,
Könntest sagen just wie der:
Veni, vidi, vici!
Denn dein Kranz ist ewig grün,
Wenn davon auch leiden
Der Herr Doktor Gustav Kühn'
Und Professor Schieiden.
Wer ist sonst in Pillnitz noch
Tauglich zum Verführen?
Spann' auch diesen in dein Joch,
Laß' dich zieh'n von vieren!
Peitschenknall und Schellenklang,
Wie sie nie erschollen —
Und man hört die Elb' entlang
Die Quadriga rollen!
1(13) сентября 1869 г.
Ты, покорившая Ульрицн, непреклонная, важная и величественная, как Цезарь, могла бы воскликнуть вслед за ним: Veni, vidi, vici.
Ибо венец твой вечно зелен, хотя от этого и страдают господин доктор Густав Кюн и профессор Шлейден.
Кого еще стоило бы обольстить в Пильнице? Запряги и того тоже, и пусть они потащат тебя вчетвером!
Щелкает бич, звенят бубенцы, как никогда прежде, слышно — это квадрига катится вдоль Эльбы.
«Stolz schreiten einher die Preussen…»
Stolz schreiten einher die Preußen,
Zu sehen ist's eine Lust:
Von hinten die Nacken gleißen,
Von vorn sind sie lauter Brust,
Und alle sind Kallipygen,
Es steht im Wackeln des Fetts
Geschrieben mit deutlichen Zügen:
Sadova und Königingrätz!
Sie schreiben uns vor ihren Kodex
Und ändern die deutsche Geschicht'!
Und jeder preußische Podex
Sich hält für ein Gesicht.
Сентябрь 1869 г.
Гордо шествуют пруссаки. Одно удовольствие смотреть на них: сзади сверкают затылки, впереди — сплошная грудь.
Все они — Каллипиги, и в их подрагивающий жир ясно вписано: Садова и Кенигингрец.
Они предписывают нам свой кодекс, они творят немецкую историю! И каждая прусская задница считает себя лицом!
«Wie du auch dein Leben lenkst…»
Wie du auch dein Leben lenkst,
Stets dich selbst gewahre:
Was du fühlst und was du denkst,
Ist allein das Wahre;
Und vor allem dieses merk':
Du wirst Herr der Erde.
Und die Schöpfung wird dein Werk,
Wenn du sagest: Werde!
Осень 1869 г.
Как бы ты ни строил свою жизнь, не забывай о самом себе: истинно только то, что ты чувствуешь и что ты думаешь.
Но прежде всего помни: ты будешь хозяином земли и творение станет созданием твоих рук если ты скажешь: «Да будь!»
<К.К. Павловой> («Was soil ich Ihnen nun sagen…»)
Was soll ich Ihnen nun sagen?
Mit dieser verfluchten Pflicht
Mag ich mich noch so viel plagen,
Ich taug' zu der Wirtschaft nicht!
Ich fühl' mich darin nicht zu Hause,
Und all' meine Müh' ist nichts nutz,
Ich wasche, und reibe, und lause,
Es bleibt der selbe Schmutz.
Wie anders sieht es im Lande
Des Schwärmens und Dichtens aus!
Da bring' ich doch was zustande,
Darin bin ich zu Haus'!
Es zucken vor mir, im Dunkeln,
Der Vorwelt Lichter hell,
Die goldenen iKjonen funkeln,
Das Meer schäumt Well' auf Well',
Die Schiffe der Normänner kommen,
Gerufen ins Russenland,
Willkommen, ihr Freunde, Willkommen
Seid uns gegrüsst am Strand'!
Ich höre die Becher klingen,
Ich höre der Harfen Klang,
Ein fröhliches Lachen und Singen,
Es wird mir ums Herz so bang,
Umsonst, daß ich es verberge,
Ich fühle weiß selbst nicht was —
Das Haar steigt mir zu Berge,
Die Augen werden mir naß.
26 декабря 1869 г.
Что же мне Вам сказать? Эти проклятые обязанности еще долго будут терзать, и сколько бы я ни жаловался, я не гожусь для хозяйства
Здесь я — не мастер, и все мои старания — бесполезны, я стираю, чищу, ловлю вшей, но грязь остается прежняя
Как все по-другому в стране мечты и поэзии! Там я могу что-то сделать, там я — мастер!
Передо мною в темноте мерцают огни древности, сверкают золотые короны и пенится волна за волной.
Приплывают корабли варягов, призванные в русскую землю. Добро пожаловать, друзья, добро пожаловать! Приветствую вас на нашем берегу!
Я слышу звон бокалов, я слышу звуки арф, веселый смех и пенье, но страх сжимает мое сердце.
Напрасно пытаюсь я это скрыть — я сам не знаю, что я чувствую, — волосы встают дыбом, глаза становятся влажными…
<К.К. Павловой> («Ich, der ich die Insel Rügen…»)
Ich, der ich die Insel Rügen
Neuerdings vor Ihnen sang,
Hab' die Damen zu betrügen
Mir erlaubt mein Lebelang.
Wenn Sie darauf reflektieren,
In der Ordnung finden Sie's,
Daß die Stadt auf allen vieren
Diesen Morgen ich verließ.
Ich gesteh' es nur befangen
Nur errötend mach ich's kund,
Und die Ohren lass' ich hangen,
Miserabel wie ein Hund;
Denn in meinen Eingeweiden,
Doktor Seegen zum Gewinn,
Regen sich die alten Leiden
Und nach Karlsbad muß ich hin.
Da zur Hebung meines Sprossen
Ich Sie nun zu Hülfe rief,
Was zusammen wir beschlossen,
Ich bewahr's im Herzen tief;
Und ich weiß es, wir verrichten's,
Denn wir sind ja beide reich,
Sie, die Hefe meines Dichtens,
Ich, des Dichtens Sauerteig!
Р. S. Für Amalie einen Taler
Schließ ich hier ergebenst ein;
Als mein dankend Abschied strahl' er
Ihr für alle Müh' und Pein.
3(15) августа 1870 г.
Я — кто еще недавно воспевал перед Вами остров Рюген позволял себе на протяжении всей моей жизни обманывать дам.
Если Вы над этим задумаетесь, то поймете, почему мне пришлось на четвереньках покинуть город этим утром.
Краснея и смущаясь, я признаюсь Вам в этом, и уши у меня жалко, по-собачьи свисают.
Ибо в моих внутренностях, к выгоде доктора Зегена, дают о себе знать старые болезни, и мне необходимо двинуться в Карлсбад.
А так как я призвал Вас на помощь, дабы благословить мое детище, то я сохраню в глубине моего сердца наши с Вами совместные решения.
И, я знаю, мы их выполним, ибо мы оба богаты: ведь Вы — дрожжи моей поэзии, а я — ее закваска.
Р. S. Я почтительно прилагаю талер для Амалии. Пусть он просияет ей прощальной благодарностью за все ее старания и муки.
<К К. Павловой> («Nun bin ich hier angekommen…»)
Nun bin ich hier angekommen,
Es ist ein hübscher Ort,
Doch was ich mir unternommen,
Es spukt mir im Kopfe fort.
Ich habe die Überzeugung
(Die haben Sie auch fürwahr!),
Daß bei der bekannten Zeugung
Apollo zugegen war.
Das Ding, dem wir das Leben
Und den poetischen Hauch
Im keuschen Beiwohnen gegeben,
Wird nimmermehr ein Schlauch.
Bei allen Himmeln und Erden,
Bei aller Fern' und Näh
Ein Wechselbalg v ird es nicht werden,
Per Jovem, oh ne, oh ne!
Vor kurzem begegnet' ich Laube,
Den Fedor besah er bei Licht
Und meinte, die Bühne erlaube
Ein solches Thema nicht.
Er meinte, die deutsche Bühne,
Sie wolle nur stammfeste Leut',
Dabei eine hübsche Sühne
Und Liebe, ihr zum Geleit.
Der Fedor sei eine Verneinung
Im Herrschen gar nicht gewandt;
Ich teilte sogleich seine Meinung
Und drückte ihm die Hand.
Den falschen Demetrius hätt' er
Ganz glücklich zu Ende gebracht;
Ich sagte: Ei, Donnerwetter!
Und wünschte ihm gute Nacht,
Und dachte mit Dankbarkeit seiner,
Wie er bestrafte die List,
Denn zweifeln wird mehr keiner,
Daß falsch der Demetrius ist.
5(17) августа 1870 г.
Наконец я прибыл сюда. Это красивое место. Но то, что я задумал, продолжает меня сводить с ума.
Я убежден (как наверняка и Вы тоже), что Аполлон присутствовал при известном зачатии.
Вещь, которой мы дали жизнь и в которую вдохнули поэзию во время целомудренного зачатия, никогда не будет бессодержательной.
Призываю в свидетели небо и землю, даль и близь — выродком она никогда не станет. Клянусь Юпитером, о нет, о нет!
Недавно я встретил Лаубе, он посмотрел при свете на Федора и сказал, что эта тема не годится для сцены.
Он считает, что немецкой сцене подходят только твердые люди, причем им должно сопутствовать красивое покаяние, сопровождаемое любовью.
Федор же — это отрицание, он не способен к власти. Я тотчас же согласился с его мнением и пожал ему руку.
Он сказал мне, что благополучно довел до конца Лжедмитрия. Я же воскликнул: «Черт подери!» — и пожелал ему спокойной ночи.
Я подумал о нем с благодарностью, о том, как он наказал хитрость, ибо уж никто больше не усумнится, что Димитрий-самозванец.
<К К. Павловой> («Die allerliebsten Zeilen…»)
Die allerliebsten Zeilen
Vom 20ten August
(Die nicht sich mühten zu eilen)
Erhalt' ich mit Freuden just.
Empfangen Sie dagegen,
Zur Antwort und zum Dank,
Die Sprüche wahr und verwegen,
Die ich aus dem Sprudel trank:
Kraftsprüche
1
Die ehelichen Bande
Sind ganz in der Natur;
Die Hirten auf dem Lande
Seh'n sie öfters auf der Flur.
2
Das Geld nützt jedem Stande,
Und wenn man keines hat,
So fühlt man's auf dem Lande,
Sowohl wie in der Stadt.
3
Das schöne Geschlecht zuweilen
Benimmt sich tapfer und kühn;
Wenn wir auf der Wiese weilen,
So seh'n wir 's unter den Küh'n.
4
Laßt uns ihr Beispiel nützen,
Wir tun ja nicht zu viel,
Indem wir laufen und schwitzen,
Wenn unsre Ehr' im Spiel.
5
Es sagten einst die Griechen
Dem Xerxes rund heraus:
«Die Nas' ist da zum Riechen,
So geh' und riech' zu Haus!»
6
Drauf aber sagte Xerxes:
«Ich wette was ich hab',
Tut ihr auch euer Ärgstes,
Ich geb' euch doch eine Schlapp!»
7
Da wurde gleich geschlagen
Die Schlacht von Salamis,
Worauf mit Unbehagen
Er Griechenland verließ.
8
Laßt uns sein Beispiel nützen,
Daß es zur Vorsicht ruft:
Will man im Ernste sitzen,
Man setze sich nicht auf Luft.
9
Ich aber wahrlich lügte,
Wenn ich nicht sagte Sie,
Dies alles sein die Früchte
Der Brunnenphantasie.
10
Die Hunde sind verwegen,
Dabei auch etwas dumm,
Sie laufen in dem Regen
Mit nassem Pelz herum.
11
Die Katzen sein gescheiter,
Sie sitzen heim gemach,
Und erst wenn das Wetter heiter,
Da steigen sie aufs Dach.
12
Laßt uns ihr Beispiel nützen,
Und wenn es regnet drein,
Nicht gehen in die Pfützen,
Zu Hause bleiben fein.
13
Ich aber war' ein Halunke,
Gestund' ich Ihnen nicht,
Daß in dem Sprudeltrunke
Entstanden diese Gedicht'.
14
Man muß die Weisen loben,
Die heilig es geschwor'n,
Das Unten wäre nicht oben,
Das Hinten wäre nicht vorn,
15
Laßt uns ihr Beispiel nützen,
Nicht setzen auf unsern Kopf,
Statt würdiger Hüte und Mützen,
Den so unwürdigen Topf!
16
Doch war' ich ein Lump, meine Gnäd'ge,
Wenn ich zu sagen vermied',
Daß ich meines Grams mich entled'ge,
Indem ich schreibe dies Lied.
17
Es war einmal ein Kapauner,
Der freit' eine Henn' im Land;
Die aber sagte: «Du, Gauner,
Es ist mir alles bekannt!»
18
Laßt uns dieses Beispiel nützen,
Nicht sein wie 's Federvieh —
Und nun bin ich auf den Spitzen
Der Brunnenphilosophie.
19
Gewiß, es war kein Geringes
So hoch zu steigen hinauf;
Von hier nur abwärts ging' es,
Drum hemm' ich meinen Lauf;
20
Doch will ich sogleich verrecken
Und heißen ein totes Rind,
Wenn nicht mir selber zum Schrecken,
Die Verse entstanden sind.
11 (23) августа 1870 г.
Я только что получил Ваши милейшие строки от 20-го августа, которые не слишком торопились с прибытием.
В свою очередь, примите в ответ и в знак благодарности правдивые и дерзкие изречения, которые я пил из источника.
Крепкие изречения
1. Супружеские узы свойственны самой природе. Это нередко наблюдают пастухи в деревне на пастбищах.
2. Деньги служат на пользу любому сословию, и когда их нет — это одинаково ощущается как в деревне, так и в городе.
3. Прекрасный пол ведет себя временами храбро и отважно. Мы это можем наблюдать на лугах у коров.
4. Пусть их пример пойдет нам на пользу, мы ведь не слишком много делаем, когда потеем и бегаем, когда на карту поставлена наша честь.
5. Однажды греки откровенно сказали Ксерксу: «Нос существует для того, чтобы нюхать. Пойди-ка понюхай у себя дома!»
6. На что Ксеркс возразил: «Держу пари на все, что имею, что я разобью вас во что бы то ни стало!»
7. И тут же разыгралась битва при Саламине, после которой он с неудовольствием покинул Грецию.
8. Пусть нам пойдет на пользу его пример и призовет нас к осторожности. Когда всерьез собираешься сесть, не садись на воздух.
9. Но я бы солгал Вам, если бы умолчал, что все это — плоды курортной фантазии.
10. Собаки — отважны, хотя при этом и несколько глупы, они бегают под дождем с мокрой шерстью.
11. Кошки, те — разумнее, они спокойно сидят дома, и лишь когда проясняется погода, они забираются на крыши.
12. Воспользуемся их примером и не будем в дождь ходить по луясам, а лучше останемся дома.
13. Но я стал бы негодяем, когда бы скрыл от Вас, что стихотворение это возникло при поглощении минеральной воды.
14. Надо восхвалять мудрых, свято поклявшихся в том, что низ — не наверху и что зад — пе спереди.
15. Пусть их пример пойдет нам на пользу, дабы мы не надевали на паши головы вместо почтенных Шляп и шапок столь непочтенные горшки.
16 Но я был бы прохвостом, сударыня, если бы умолчал о том, что я избавляюсь от страданий, пока сочиняю Вам эту песню.
17. Жил когда-то каплун, который посватался к курице. Она же сказала ему: «Плут, мне все известно».
18. Пусть этот пример пойдет нам на пользу, дабы мы не подражали домашней птице. Вот тут-то я и достиг высот курортной философии.
19. Конечно, не малого труда стойло так высоко забраться. Отсюда путь ведет только вниз, поэтому я буду спускаться осторожно.
20. Но пусть я сдохну, пусть меня назовут дохлой скотиной, если все эти стихи не возникли к моему собственному ужасу.
Einfache Geschichte
Es liebt' eine junge Wanze
Einst einen kraftlosen Wanz,
Da lud er sie ein zum Tanze,
Schenkt ihr einen Jungfernkranz.
Drauf Hessen sich beide trauen
Am Sonntag, just um zehn,
Von Pastor Moritz in Planen
'S war eklig anzusehn.
Der Wanz frohlockte, doch weinte
Ein bißchen die junge Braut,
Und die gesammte Gemeinde
Vor Rührung schluchzte laut.
Herr Moritz hielt eine Predigt,
Und sagt' es sei evident,
Daß wenn man die Steuer erledigt,
Man sich auch verheiraten könnt!
Drauf war nun nichts einzuwenden,
Man grüßte das Ehepaar
Und kratzte sich Rücken und Lenden
Da groß ihre Sippschaft war.
Sie gingen von Plauen nach
Döbeln Und mieteten fröhlich hier
Mit ganz passabelen Möbeln
Ein hübsches Sommerquartier.
So kamen die beiden Wanzen
An ihren Lebensziel
Und lebten glücklich im Ganzen
Und zeugten der Kinder viel.
Aus dieser schlichten Geschichte
Will ich aber ziehen den Schluß:
Die Herzen nach dem Gesichte
Man niemals beurteilen muß.
Wie eklig die Wanzen auch waren,
Einander gefielen sie doch.
Und schwer ist's die Lieb' zu bewahren,
Wenn man gespannt ins Joch.
Oh wenn diese beiden Insekten
Mit ihrem Beispiel so neu
Auch in den Menschen erweckten
Die eingeschlafene Treu'!
Doch da es einmal geschrieben,
So mag es auch halten stand!
Und so ist es nun geblieben
Zu meiner Reu' und Schand'!
Nun lassen wir aber das Alte,
Geschehen ist leider geschehen!
Wer kann eine Felsenspalte
Mit Zwirn zusammennäh'n?
Sie sehen, aus Bergen und Höhlen
Ich mir meine Beispiele nehm' —
Doch will auch was erzählen,
Wenn's Ihnen nur genehm,
Август 1870 г.
Простая история
Однажды молодая клопиха полюбила немощного клопа. Он пригласил ее к танцу и подарил ей девичий венок.
Вскоре они обвенчались, в воскресенье ровно в десять. Их обвенчал пастор Мориц в Плауене. Тошно было на все это смотреть.
Клоп ликовал, но юная невеста всплакнула, и все собравшиеся громко и растроганно всхлипывали.
Господин Мориц произнес проповедь. Он сказал, что совершенно очевидно, что после уплаты налогов можно вступать в брак,
На это нечего было возразить. Все поздравляли супружескую чету, почесывая спины и бедра, — так велика была их родня.
Они отправились из Плауена в Дебельн и на радостях сняли себе летнюю квартиру с вполне сносной мебелью.
Так оба клопа достигли своих жизненных целей и жили, в общем, счастливо, и произвели на свет множество детей.
Из этой простой истории я хочу сделать следующий вывод: нельзя судить о сердцах по лицам.
Как ни противны были клопы, ведь нравились же они друг другу. Но любовь трудно сохранить под ярмом.
О, если бы эти двое насекомых и их пример могли бы и в человеке пробудить заснувшую верность!
Но раз уж это написано, пусть так и будет. Оно так и осталось, к моему стыду и раскаянию.
Но не будем поминать старого. Что было, то — было. Кто может нитками зашить расщелину в скале?
Вы видите, я черпаю свои примеры из гор и ущелий — но не хочется Вам рассказывать, если только это Вам приятно.
<К.К. Павловой> («Wohlan, es sei! Es lieg' in Banden…»)
Wohlan, es sei! Es lieg' in Banden
Von dieser Zeit der freche Spott,
Der aus dem Schmerze mir entstanden,
Pa meine reinen Bilder schwanden
Und mir entfloh der helle Gott.
Die Wolkenschaar, die immer trüber
Den heitern Himmel mir umzog,
Ich weiß es wohl, sie zieht vorüber,
Wohlan, es sei! So ist's mir lieber!
Und wenn die Sonne strahlet hoch,
Nicht mehr dem Witze kann ich fröhnen,
Der wie Zikadenschwirren schallt;
Aufs neue huldigend dem Schönen,
Nur ihm zu Ehren laß' ich tönen
Des Liedes heilige Gewalt!
Сентябрь 1870 г.
Да будет так! Пусть с этого времени лежит в оковах дерзкая насмешка, выросшая из моих страданий, пока чистые образы и светлый бог покидали меня.
Вереница облаков, все больше затягивавшая ясное небо, я знаю — она пройдет мимо. Пусть будет так! Мне так милее!
И когда солнце вновь засияет, я не смогу больше отпускать шутки, звенящие, как цикады; и я снова буду воспевать прекрасное, и только в его честь зазвучит святая сила песни!
<К.К. Павловой> («Behüte mich Gott, oh Dichterin…»)
Behüte mich Gott, oh Dichterin,
Daß ich was dein Geist dir geboten,
Was dein Aug' hat erschauet in Form oder Sinn,
Antaste mit meinen Pfoten!
Nein, nicht mein Eigentum ist es mehr!
Die Landschaft, die umgewandte,
Die, verklärt, sich spiegelt im blauen Meer,
Wie soll sie gehören dem Lande?
Das Schwere des Landes berühret sie nicht,
Sie lebt ihr eigenes Leben,
Sie lebt und atmet im Zauberlicht,
Das ihr dein Spiegel gegeben!
24 июля (5 августа) 1871 г.
Упаси меня, господь, о поэтесса, прикасаться своими лапами к тому, что тебе открыл твой ум, что узрел твои взгляд в форме или сущности!
Нет, это теперь уже не моя собственность! Как может принадлежать стране ландшафт, который — уже преображенный и проясненный — отражается в голубом море?
Земное его не касается, он живет собственной жизнью, он живет и дышит в волшебном свете, который ему подарило твое зеркало!
Der Zehnte Mann
Ballade
Der Kaiser Barbarossa,
Auf Deutsch, der Rote Bart,
Sitzt, grollend, hoch zu Rosse,
Belagert eine Wart'.
Er spricht: «Wenn nicht erlangei
Die Wart' ich morgen kann,
Bei Gott! ich lasse hangen
Darin den zehnten Mann!»
Da senket sich die Brücke,
Es tritt ein Mann heran:
«Auf mich, Herr Kaiser, blicke,
Ich bin der zehnte Mann!
Wir schlagen dein Verlangen
Rund ab, samt deiner Frist,
Doch kannst mich lassen hangen
Wenn so dein Wille ist!»
Ob dieser Heldenworte
Der Kaiser schaut verdutzt;
Zieht ab von jenem Orte,
Wo man so kühn ihm trutzt.
Er sagt: «Bei meiner Ehre!
Ich hier nicht bleiben kann,
Gerühret hat zu sehre
Mich dieser zehnte Mann!
Man mach' ihn ohne Säumen
Im Heer zum Korporal!
Ein Pferd soll man ihm zäumen
Und satteln allzumal!
Er soll daraufer sitzen,
Und halten meine Fahn!
Und reiten an der Spitzen
Des Heers mit mir voran!»
Das Pferd es wird bereitet,
Der Kaiser loberan
Voran dem Heere reitet
Mit ihm der zehnte Mann;
Kund wird die große Mähre
Im ganzen deutschen Bahn,
Und jeder ruft: «Oh, wäre
Ich auch der zehnte Mann!»
5 (17) августа 1871 г.
Десятый муж
Баллада
Император Барбаросса, по-немецки — Рыжая Борода, сидел гневный, верхом на коне, осаждая крепость.
Он сказал: «Если до завтра я не захвачу этой башни, то, клянусь богом, я повешу в ней каждого десятого воина!»
И вот опускается мост, и по нему выходит к императору человек: «Посмотри на меня, государь император, я — десятый!
Мы решительно отвергаем твое требование вместе с твоим сроком, но можешь приказать меня повесить, если на то твоя воля!»
Эти смелые слова озадачили императора. Он покинул край, где встретил такой смелый отпор.
Он сказал: «Клянусь честью! Я не могу оставаться здесь! Слишком уж растрогал меня этот десятый!
Пусть немедля его произведут в капралы! Пусть немедленно взнуздают и оседлают ему коня!
Пусть он сядет верхом на коня с моим знаменем в руках! Пусть он скачет впереди моего войска рядом со мной!»
Ему подводят коня, и император скачет впереди войска, а рядом с ним — десятый!
Это великое предание разнеслось по всей немецкой земле, и каждый восклицал: «О, был бы и я десятый!»
Philosophische Frage
Um einander hier zu lieben,
Haben wir nur zwei Geschlechter;
Doch wenn ihrer wären sieben —
War' es besser oder schlechter?
Nämlich, wenn, ein Kind zu machen,
Sieben müßten sich vereinen,
Wäre dies ein Stoff zum Lachen
Oder wohl ein Stoff zum Weinen?
Unbestreitig, war' es beides,
Ja, so denk' ich heutzutage;
Sonsten tat ich mir ein Leides
Beim Ergrübein dieser Frage.
Denn ich dachte an die Ehen,
An den Zuspruch all' der Eltern;
Ist doch heute oft aus Zween
Dieser schwer herauszukeltern!
Freilich, lehrt man vom Katheder,
Daß die Hindernisse würzig —
Doch wenn sieben hätte jeder,
War' der Eltern neunundvierzig!
Neunundvierzig Hindernisse,
Eine einz'ge Eh' zu schließen!
Eine meistens Ungewisse!
Ja, es war' zum Sicherschießen!
Ja, die schlechteste der Welten
Wär's für jene armen Seelen,
Denn, wenn sich auch sechse stellten,
Könnt' die siebente doch fehlen!
Sechse gingen dann beisammen,
Um die siebente zu finden,
Um zu löschen ihre Flammen
Und die Ehe zu verkünden.
Welcher Anblick! Nein, dem Himmel,
Mit emporgehob'nen Händen,
Dank' ich, daß im Weltgetümmel
Er's bei zweien ließ bewenden!
Философский вопрос
Чтобы любить друг друга, у нас имеются только два пола. Но если бы их было семь — стало бы лучше или хуже?
Если бы, например, для того, чтобы произвести на свет ребенка, понадобился бы союз семерых — стало бы это причиной для смеха или слез?
Несомненно, и то и другое; да, так я думаю сегодня, иначе бы я покончил с собой, задумавшись над этим вопросом.
Ведь я думал обо всех этих родителях, чье согласие необходимо при вступлении в брак. Ведь даже сегодня, когда их только двое, его так трудно добиться!
Конечно, с кафедр нас поучают, что препятствия приятны. Но если бы у каждого было по семь родителей, то в общей сложности их было бы сорок девять.
Сорок девять препятствий — для заключения одного-единственного брака, да еще не очень надежного! Да, от этого действительно впору было бы застрелиться!
Да! Он стал бы худшим из миров для этих бедных душ! Ведь, собрав шестерых, можно было бы так и не сыскать седьмую.
Тогда бы все шестеро отправились на поиски седьмой, чтобы погасить свое пламя и объявить о браке.
Ужасный вид! Нет, я, протянув к небу руки, благодарю его за то, что оно в этом мировом хаосе ограничилось двумя.
Der Heilige Anton Von Novgorod
1
Zu Novgorod, im Kloster,
Bei frühem Glockenton,
Steht auf von seinem Lager
Der heilige Mönch Anton.
2
Und wie er greift zum Becken,
Um sich zu waschen rein,
Da sitzet auf dem Rande
Ein kleines Teufelein.
3
«Ei, schönen guten Morgen,
Du heiliger Mönch Anton!
Was hast denn du geträumet?
Erzähle mir doch davon!
4
Denn diese Nacht, im Schlafe,
Sprachst viel von schönen Fraun;
Ich hört's und dachte bei mir:
Es war' ihm zu helfen, traun!»
5
Dem Heiligen graut es ein wenig,
Jedoch er wanket nicht,
Er legt drei Finger zusammen,
Bekreuzet den kleinen Wicht.
6
Der purzelt sofort in den Becken
Und ruft mit jammerndem Ton:
«Zu Hülfe mir! Ich ertrinke!
Zu Hülfe, oh Mönch Anton!»
7
Der Heil'gt — pricht aber:
«Herre! Bist wohl ein Kuppler gar?
Wart, daß ich dir versperre
Den Ausgang auf immerdar!»
8
Er spricht's und bekreuzet und segnet
Den Becken die Läng' und die Que:
Der kleine Gott sei bei-uns
Drin keuchet und pustet sehr,
9
Und winselt: «Ich tu' es nie wieder!
Nur diesmal gib mir Pardon!
Will dir in allem gehorchen,
Du heiliger Mönch Anton!
10
Bis heute war ich katholisch,
Doch geh' ich, bei meiner Treu!
Zur griechischen 'Kirche über
So du mich lassest frei!»
ll
Da lacht der Heil'ge: «Wir wissen,
Der Teufel bekehrt sich gar bald,
Doch wollen wir deinem Gewissen
Antuen keine Gewalt!
12
Du magst katholisch bleiben,
Sollst aber sofort indeß
Auf deinem Rücken mich tragen
Nach Kiew, zur frühen Mess'!
13
Da will ich beten und hören
Die heiligen Litanein,
Um Mittag aber schon wieder
Zurücke nach Hause sein!
14
Nun sattle dich selbst und zäume,
Und mach dich zum stattlichen Tier,
Daß ich den Dienst nicht versäume
Zu Mittag im Kloster hier!»
15
Da wird aus dem kleinen Teufel
Auf einmal ein schwarzer Bock,
Der Heil'ge darauf sich setzet,
Schürzt auf seinen langen Rock,
16
Und fort nun fliegen beide;
Dem heiligen Mönch Anton
Vergehet beinahe der Atem,
So eilig geht es davon.
17
Sie fahren im Flug über Wälder,
Und Wiesen, und Feld, und Morast,
Und Bäche, und Flüsse, und Seen,
Und Dörfer, und Städte in Hast.
18
Wie eine Windsbraut gehet
Der Ritt auf luftiger Bahn,
Des Heiligen Mantel wehet
Wie eine schwarze Fahn'!
19
Und wie über Kursk sie fliegen,
Fürst Wsewolod jagt derweil,
Und sieht den Bock in den Lüften,
Und schießt nach ihm einen Pfeil.
20
Der Pfeil fährt dem Bock durch die Lenden.
Der blocket, schlägt aus, und gellt,
Der Mönch mit beiden Händen
Sich fest an den Hörnern hält.
21
Bald sehen sie Kiew vom Weiten,
Den schönen Sophia-Dom;
Die heiligen Glocken läuten,
Es glänzet der Dnieperstrom;
22
Da sind sie in kurzer Weile
Am Eingang der Kirche schon;
Es steiget vom Bocke herunter
Der heilige Mönch Anton.
23
«Ich geh' nun zur frühen Messen
lit allen den Pilgern fromm,
Du kannst hier grasen indessen,
Bis ich zurücke komm!»
24
Und wie er die Messe gehöret,
Tritt er aus der Kirchentür,
Es springt ihm freudig entgegen
Das arme höllische Tier.
25
Es hatt' ihm geschienen so lange
Das Warten in Not und Pein,
Es war ihm so weh und so bange,
Zu hören die Litanein;
26
Und konnte auch gar nicht grasen,
Und still nicht stehen, traun!
Es brannt' ihm der heilige Rasen
Wie Glut die trippelnden Klau'n,
27
Nun schwinget sich ihm auf den
Rücken Aufs neue der heilige Mann,
Und beide entschwinden den
Blicken Im sausenden Orkan.
28
Und wiederum über die Wälder,
Und Stadt', und Wies', und Morast,
Wie eine Windsbraut sie fliegen
Gen Novgorod in Hast.
29
Sie hören die Adler kreischen,
Sie hören heulen die Wolf;
Und wie ans Kloster sie kommen,
Da schlägt es eben zwölf.
30
Aufs neue herunter steiget
Vom Bocke der heilige Anton,
Der Bock aber sagt: «Nun, Heiliger!
Was willst du mir geben zum Lohn?
31
Ich hatte bei der Promnade
Mit dir meine liebe Not!»
Und rollet dabei zwei Augen,
Wie glühende Kohlen rot.
32
Der Heilige sagt: «Dich lohnen
War' sündlich, bei meiner Ehr'!
Du hast ja die schönsten Paar Augen,
Sag' Lieber, was willst du noch mehr?
33
Die Freiheit, die dir ich versprochen,
'Kannst immerhin nehmen mit Dank!»
Da schwillt der Bock wie ein Bofist
Und plazt mit Schwefelgestank,
34
Der Heil'ge doch tritt in die Kirche,
Wo alle die Brüder schon steh'n,
Und betet ganz ruhig mit ihnen,
Als wäre ihm gar nichts gescheh'n,
35
Daß aber so alles gewesen,
Wie euch ich berichtet davon,
Könnt selber wahrhaftig ihr lesen
Im Kloster des heil'gen Anton.
Август 1871 г.
Святой Антон Новгородский
1. В Новгороде, в монастыре рано утром при колокольном звоне подымается с ложа святой монах Антон.
2. Когда он взял таз, чтобы как следует умыться, он увидел, что на краю таза сидит маленький чертик.
3. «С добрым утром, святой монах Антон! Что тебе снилось? Расскажи-ка мне!
4. Ведь этой ночью, во сне, ты много говорил о красивых женщинах, я это слышал и думал про себя: надо бы, право, помочь ему!»
5. Святому стало немного не по себе, но он, не раздумывая, сложил пальцы и перекрестил маленького негодяя.
6. Тот кувырком полетел в таз и закричал жалобным голосом: «На помощь ко мне! Я тону! Спаси меня, о монах Антон!»
7. Святой отвечал ему: «Ты не сводник ли, господин? Погоди-ка, я тебе навсегда отрежу все выходы отсюда!»
8. Он говорил, а сам крестил и благословлял таз вдоль и поперек, а маленький чертенок кряхтел, и пыхтел, и скулил:
9. «Я больше никогда не буду! Прости меня только на этот раз! Я тебя во всем буду слушаться, святой монах Антон!
10. Я до сегодняшнего дня был католиком, но клянусь тебе честью, если ты меня отпустишь на волю, я стану православным!»
11. В ответ святой рассмеялся: «Мы знаем, что очень легко обратить черта, но мы не хотим насиловать твоей совести!
12. Можешь оставаться католиком, но немедля отвези меня за это на спине в Киев к заутрене!
13. Там я хочу помолиться и послушать святую литию, но к обеду мне надо вернуться домой!
14. Оседлай и взнуздай себя сам, стань сильным животным, чтобы я не опоздал к обедне в монастырь».
15. И вот маленький черт внезапно превратился в черного козла. Святой сел на него верхом, подобрал полы своей рясы.
16. И они полетели. У святого монаха Антона захватило дыхание — с такой скоростью они неслись.
17. Они летели очень быстро над лесами, лугами, полями, болотами, ручьями, реками, озерами, деревнями, городами.
18. Ураганом неслись они по воздуху, и ряса святого развевалась, как черный флаг.
19. Когда они пролетали над Курском, внизу под ними охотился князь Всеволод. Он увидел на небе козла и выстрелил в него из лука.
20. Стрела попала ему в бок. Козел стал брыкаться, лягаться, кричать, а монах обеими руками уцепился за рога.
21. Вскоре они увидели вдалеке Киев и прекрасный Софийский собор. Зазвенели святые колокола, засверкала река Днепр.
22. Вскоре они подлетели ко входу в церковь. Святой монах Антон слез с козла.
23. «Я пойду к заутрене со всеми богомольцами, а ты пока пощипай здесь травку!»
24. Когда он прослушал службу и вышел из дверей церкви, ему навстречу радостно прискакал бедный чертенок.
25. Ему казалось таким долгим это мучительное ожидание. Так тяжко и так страшно было ему слушать эту литию.
26. Он даже не мог щипать траву и спокойно стоять. Святая трава обжигала ему дрожащие лапы.
27. Но вот святой вновь взобрался на его спину, и оба помчались по воздуху свистящим ураганом.
28. И вновь над лесами, городами, лугами и болотами они бурей понеслись к Новгороду.
29. Они слышали крики орлов, вой волков, и когда они подлетели к монастырю, как раз пробило двенадцать.
30. Снова святой Антон слезает с козла. А козел ему говорит: «Ну, святой, что ты мне дашь в награду?
81. Эта прогулка досталась мне тяжело». И он вращал глазами, красными, как горящие угли.
32. Святой говорит: «Клянусь честью, наградить тебя было бы грешно. У тебя такие прекрасные глаза, чего же тебе еще нужно?
33. Но свободу, которую я тебе обещал, можешь все же принять от меня с благодарностью!» И вот козел надулся и лопнул, как дождевой гриб, завоняв серой.
34 Святой же вступил в церковь, где уже все братья были в сборе, и спокойно стал молиться вместе с ними как ни в чем не бывало.
35. В том, что все происходило именно так, как я вам об этом поведал, вы можете убедиться, прочитав об этом в монастыре святого Антона.