Какъ скотина изъ улицы разбрелась по дворамъ и размѣстилась по клетямъ, каждая штука въ свое мѣсто, такъ и народъ съ разныхъ сторонъ, кто съ пашни, кто съ моста (тамъ плотники работали), кто съ поля, кто изъ деннаго, разобрался каждый въ свое мѣсто. —
Молодой мужикъ плотникъ (у него на кушакѣ за спиной вмѣстѣ былъ связанъ армякъ, полусажень и топоръ) подошелъ къ угловому дому, отъ проулка, и спросилъ хозяина.
— Ермилъ Антонычъ или не бывалъ еще?
— Еще съ утра въ Засѣку на покосъ съ ребятами поѣхалъ, скоро пріѣдутъ, я чай. — Ты чей, родной? Кажись, Ясенской? — спросила старуха. Она была вдова, сестра хозяина.
— Мы плотники съ моста, — отвѣчалъ плотникъ. — Бабы на барщинѣ что ль?
— Слышь, играютъ, — сказала старуха.
Хороводъ[76] съ пѣснями приближался по дорогѣ, за оврагомъ краснѣлась толпа бабъ и дѣвокъ. Плотникъ пошелъ за уголъ.
Изъ подъ горы поднимался мужикъ съ поля. Онъ сидѣлъ бокомъ на лошади запряженной въ сохѣ, жеребенокъ стригунъ бѣжалъ сзади. Мужикъ этотъ [былъ] Гараська, старшій сынъ старика Капыла. Герасимъ[77] съ утра выѣхалъ въ поле, на дальнюю пашню. У нихъ тамъ три осьминника было незапаханныхъ, и отецъ велѣлъ ему ихъ запахать до вечера, а коли тяжело кобылѣ будетъ, такъ хуть 2. Герасимъ выѣхалъ рано; пашня была на западѣ съ сырцой; сошники онъ переладилъ и поперилъ дома и къ вечеру запахалъ всѣ три. — Кто самъ не пахалъ, тотъ не знаетъ, какъ тѣло легко и душа весела, когда отъ зари до зари, одинъ, борозда за бороздой, подвигался на пашнѣ, и работа спорилась, и дошелъ до другаго края, и борозда скосилась на уголъ, и уголокъ вывертѣлъ и подвязалъ сволока, подстелилъ подъ жопу армякъ и вовремя поѣхалъ къ дому, по пыли дороги бороздя за собой двѣ черты сволоками, и по дорогѣ домой со всѣхъ сторонъ попадаются мужики и бабы,[78] и со всѣми весело шутится, какъ знаешь, что дѣло сдѣлано, на пашню ворочаться уже незачѣмъ до Ильина дни.
[79] Герасимъ побалтывалъ ногой, обутой новымъ лаптемъ, по оглоблѣ и пѣлъ пѣсню. Завидѣвъ хороводъ бабъ, онъ почесалъ голову, замолчалъ и усмѣхнулся. Хоть и женатъ быль Герасимъ, а любилъ бабъ молодыхъ. Увидавъ плотника, Герасимъ скинулъ поджатую ногу съ спины лошади и соскочилъ. — «A! Лизунъ! <чортъ тебя возьми, что рано съ работы сошелъ, аль домой> курвинъ сынъ, аль разсчетъ взялъ, косушку поставить хочешь!» — Герасимъ засмѣялся и треснулъ Лизуна по спинѣ кнутовищемъ, — «то-то бы выпили, <умаялся цѣлый день пахамши> съ работы-то».