В первый период революции красные войска вообще уклонялись от наступления, предпочитая братание и разговоры. В период, когда революционная идея стихийно разливалась по стране, этот метод был очень действителен. Белые в тот период, наоборот, пыталась форсировать наступления, чтобы удержать свои войска от революционного распада. Даже и после того, как разговоры перестали быть важнейшим ресурсом революционной стратегии, белые продолжали отличаться большей наступательностью, чем мы. Только постепенно красные войска развили в себе активность и уверенность, обеспечивающие возможность решительных действий. Маневренность чрезвычайно характеризует дальнейшие операции Красной Армии. Конные рейды являются наиболее ярким выражением этой маневренности Однако же, рейдам нас научил Мамонтов. У белых же мы учились острым прорывам, обхватам, проникновению в тыл противника. Вспомним-ка! Против белых отрядов мы первое время пытались охранять Советскую Россию кордоном, держась друг за друга. Только потом, научась у врага, смыкались в кулаки и придали этим кулакам подвижность, посадили рабочих на коней, научились совершать крупные конные налеты. Уже этого маленького усилия памяти достаточно, чтобы понять, как неосновательно, односторонне, теоретически и практически фальшиво звучит ≪доктрина≫, будто революционной армии, как таковой, свойственна маневренная наступательная стратегия. В известной обстановке она свойственна больше всего контр-революционной армии, которая недостаток количества вынуждена возмещать работой квалифицированных кадров.
Именно в маневренной войне разница между обороной и наступлением чрезвычайно стирается. Маневренная война есть война в движении. Целью движений является истребление живой силы противника — на 100 верст дальше или ближе. Маневр обещает победу, если сохраняет в наших руках инициативу. Основными чертами маневренной стратегии являются не формальная наступательность, а инициативность и активность.
Та мысль, что Красная Армия в каждый данный момент решительно наступала на важнейшем фронте, временно ослабляя себя на остальных фронтах, и что именно этим ярче всего характеризуется ее стратегия за время гражданской войны (статья т. Варина), верна по существу, но односторонне выражена и потому не дает всех необходимых выводов. Наступая на одном фронте, который мы в данный момент, по политическим или военным соображениям, считали важнейшим, мы ослабляли себя на других фронтах, считая возможным обороняться и отступать на них. Но ведь это именно и свидетельствует — странно, как этого не замечают, — что в общий наш оперативный замысел отступление входило, на ряду с наступлением, как необходимое звено. Те фронты, где мы, обороняясь, отступали, были только участками общего нашего кольцеобразного фронта. На этих участках сражались части той же Красной Армии, ее бойцы и командиры, и если свести всю стратегию к наступлению, то очевидно, что войска на тех фронтах, где мы ограничиваемся обороной и даже отступаем, должны бы поддаться упадку и деморализации. В работу воспитания войск должна, очевидно, входить идея, что отступление не есть бегство, что бывает стратегическое отступление, вызываемое то стремлением сохранить в неприкосновенности живую силу, то сократить фронт, то глубже завлечь врага, чтобы тем вернее его раздавить. А раз законно стратегическое отступление, стало-быть, неправильно сводить всю стратегию в наступлению. Особенно это ясно и неоспоримо — повторяем — именно в маневренной стратегии.
Очевидно, что маневр есть сложная комбинация движений и ударов, перебросок, маршей и боев — с окончательной целью раздавить врага. Но если из маневра исключить стратегическое отступление, то очевидно, что стратегия примет чрезвычайно прямолинейный характер, т.е. перестанет быть маневренной.