Что же произошло? Брешь в единстве жизни, биологический парадокс, чудовищность, абсурд; губительная природа хватила через край. Жизнь промахнулась мимо цели и взорвала саму себя. Один вид оказался перевооружён: дух делает всемогущим, но в равной степени угрожает самому благополучию. Его оружие подобно мечу без рукояти с обоюдоострым лезвием: владеющий им должен обратить один край против себя.
Несмотря на новое зрение, человек всё ещё был укоренён в материи, а его душа привязана к ней и подчинена её слепым законам. И, оглядев материю как чужак, он сравнил себя со всеми явлениями, узнал и увидел свои жизненные процессы.
Он явился в природу незваным гостем, тщетно простирая руки в примирении со своим создателем: Природа больше не отвечала, она сотворила чудо с человеком, но после не знала его. Он потерял право пребывания во вселенной, вкусил от Древа Познания и был изгнан из рая. Он овладел окружающим миром, но проклял эту свою власть, купленную ценой гармонии души, невинности, внутреннего мира в объятьях жизни.
Он остался со своими видениями, преданный вселенной, в изумлении и страхе.
Зверь тоже хорошо знал страх, страх грозы и львиного когтя. Но человек испугался самой жизни, существования. Жизнь была для зверя игрой силы, в ней были тепло и игры, борьба и голод, а после — склонение перед порядком вещей. В звере страдание ограничено, в человеке оно отворяет страх перед миром и отчаяньем жизни. Даже когда ребёнок сплавляется по реке жизни, рёв водопада смерти звучит у долины всё ближе и неистовствует над её радостями. Человек озирает землю, и она дышит как огромные лёгкие. Когда она выдыхает, восхитительная жизнь лезет из всех пор и тянется к солнцу, но, когда она вдыхает, стон проходит сквозь эту массу и тела падают на землю градом. Не только свой день увидел он, кладбища вставали перед его взором, стенания осевших тысячелетий звучали перед ним из жутких распавшихся обликов, погребённых снов матерей. Занавес будущего открыл кошмар вечного повторения, бессмысленной растраты органической материи. Страдания миллиардов людей открыли в нём врата жалости из-за попрания требования справедливости, его глубочайшего принципа.
Он видит себя возникшим в утробе матери, он поднимает руку, и она имеет пять ветвей: откуда же это дьявольское число пять, и как оно связано с моей душой? Он больше не очевиден для себя самого, он трогает своё тело и испытывает страх: это ты, и ты простираешься до сих пор и не далее. Он несёт еду в себе: вчера это был зверь, который мог мчаться по округе, теперь я высосал его и сделал частью меня, где же мои конец и начало? Все вещи связаны причиной и следствием, и всё, что он хотел постигнуть, раскрылось перед его испытующей мыслью. Вскоре он увидел механику даже в самом родном и дорогом — улыбке его возлюбленной; есть и другие улыбки — порванного ботинка. В конечном счёте, все особенности вещей есть только для него, ничего не существует само по себе, мир — прозрачное эхо его голоса, ему хочется кричать и извергнуть самого себя вместе с нечистой едой, он чувствует надвигающееся безумие и желает найти смерть прежде, чем потеряет даже такую способность.
Но когда он встаёт перед неизбежностью смерти, он осознаёт своё естество, и космическое значение предстоящего шага. Его творческое воображение строит новые, ужасные перспективы за гранью смерти, и он видит, что убежища не найти. Теперь он может различить очертания биолого-космических рамок: он беспомощен во вселенской тюрьме и брошен среди бездны возможностей.
С этого момента он находится в состоянии непрерывной паники.
Это чувство космической паники является ключевым для каждого человека.
Действительно, роду суждено погибнуть так скоро, и всякое эффективное сохранение и продление жизни исключено, в то время как всё внимание и энергия индивида направлены на то, чтобы вынести и продлить это катастрофическое напряжение.
Трагедия вида, ставшего непригодным для жизни путём переразвития одной способности, не ограничивается человеком. Так, считается, что некоторые олени в палеонтологические времена стали жертвой приобретения слишком тяжёлых рогов. Мутации слепы, они случаются вне связи с интересами окружающей среды.
В депрессивных состояниях разум может рассматриваться как такой рог, во всём своём великолепии только прижимающий носителя к земле.