В день получения жалованья Копыткин бывает всегда с утра приятно возбужден. Только откроет глаза, а уж по телу проходит этакая приятная дрожь и замирает сердце. Потом, улыбаясь про себя, он торопливо одевается и спешит в контору. Настроение какое-то праздничное: сослуживцы не хмурятся, как обыкновенно, не зевают, а становятся общительны и остроумны. -- Вы сегодня куда думаете закатиться, Евтихий Гаврилыч? -- с приятной улыбочкой спрашивает он бухгалтера, немолодого, лысеющего брюнета в пенсне. -- Да вот, думаю щелкануть к Зайчиковым на дачу, -- отвечает тот. -- Там сегодня таблишко... наставить можно... -- Ну, а вы, молодой человек? Небось иначе устроитесь? Знаем мы вас!.. Повеса, хе-хе-хе... -- И он игриво тычет Копыткина пальцем в живот. Копыткин доволен жизнью и в приемной поправляет перед зеркалом английский пробор в волосах и цветной галстук. Из зеркала на него глядит гладко выбритое лицо с тонкими темными усиками и бородавочкой возле носа. Копыткин прищуривает глаз и самодовольно думает о том, что он не лыком шит и что вполне понятен успех, которым он пользуется и у знакомых девиц и у Глафиры Петровны... При воспоминании о Глафире Петровне, высокой и розовой блондинке, дочери купца Увартова, торгующего копченой рыбой, -- у Копыткина сладко щемит сердце. Он влюблен, и его считают женихом. "Хорошо быть интеллигентным человеком", -- вертится у Копыткина мысль. Копыткин благороден. Копыткин благовоспитан. Копыткин изящен. И мысли у Копыткина в этот день самые хорошие.
Получив жалованье, он, по обыкновению, спешит сейчас же уплатить хозяйке за комнату, внести в счет рассрочки портному, отдать прислуге за белье и другие мелочи, и после ликвидации всех этих дел (в которых он безукоризненно честен), распределив на месяц бюджет, -- собирается полезно и приятно провести день и доставить себе те невинные удовольствия и развлечения, без которых не может обойтись всякий более или менее порядочный человек...
На этот раз вышло не так, как всегда. Начать с того, что после занятий на лестнице догнал Копыткина его сослуживец -- бесшабашно веселый Колька Заемин и, схватив под руку, сказал.
-- А не выцедить ли нам, друже, по бокальчику? А? Поспеешь домой.
Копыткин стал отказываться.
-- Право, не могу. Нужно успеть по некоторым делам -- это у меня уже заведено, -- неловко, знаешь. А потом обещал Глафире заехать, -- куда-нибудь в сад, понимаешь, поедем...
-- Э, брось! Все это в превосходнейшей степени успеешь. Ну, следуй бессловесно за мной, и будет тебе благо!
Копыткин нехотя дал себя увлечь в гастрономический магазин с буфетом. К их столику присоединилось еще двое приятелей, случайно оказавшихся здесь. Уже выпили по несколько бокалов пива, а Заемин все кричал: "Человек! Изобрази еще по бокальчику!"... Копыткин несколько раз пытался уйти, но Заемин сажал его обратно и, делая нетерпеливо-умоляющее лицо, говорил:
-- Друже, не ерзай, -- сиди! Памятуй, что жизнь тебе дана в удовольствие. А Глафира Петровна подождет.
Сам же он затеял бесконечный спор о воздухоплавании с незнакомым лоснящимся соседом в пиджачном костюме и смазных сапогах, с золотой цепочкой на полном животе. Сосед ежеминутно перебивал и, дотрагиваясь до колена Заемина, возражал:
-- Нет, позвольте-с!.. Вы извините, интеллигентный человек. Возьмите же в рассуждение-с...
Потом Заемин вдруг обратился к приятелям:
-- Друже! А ведь не мешало бы и перехватить. Человек! По сему случаю закусочки и этакого, веселенького мерзавчика. С быстротою Цеппелина. Ну-с!
Когда, наконец, Копыткин вышел на улицу, он почувствовал некоторую легкость в голове и слабость в коленях. Невский уже наполнили золотистые сумерки, с их дразнящим, своеобразным оживлением. Копыткину было весело и легко. Он пошел по Невскому, легкомысленно заглядывая в глаза встречным женщинам. В глубине сердца у него шевелилось какое-то смутное беспокойство: было нарушено обычное равновесие его дня. "Ну, ничего, рассчитаюсь завтра", -- подумал он. Мысль о Глафире Петровне наполнила его приятным томлением, и он подумал что-то такое, отчего улыбнулся лукаво и загадочно. "Нужно заехать домой и сейчас же к ней" -- сказал он решительно. Остановился и проводил долгим взглядом из-под сдвинутой панамы какую-то изящную даму, завернувшую за угол. Дама обернулась и вдруг, широко улыбнувшись Копыткину, поманила его движением головы. Копыткин сплюнул и пошел дальше.
У Екатерининского сквера он остановился и оглядел из-за решетки публику, сидевшую кругом. В сквере было свежо и уютно. Красиво золотились деревья, и красивыми казались все женщины, которых было много. "Матчиш прелестный танец", -- напевал Копыткин, и ему хотелось чего-нибудь экстраординарного.
-- Сейчас же к Глафире, -- опять сказал он решительно.
В это время в сквер завернула стройная девушка в шляпе лукошком, изящно подобрав юбки, отчего очень пикантно обрисовывалась ее фигурка. Она метнула на Копыткина взгляд и направилась в глубину сквера. Там она жеманно уселась и еще раз оттуда посмотрела с едва заметной улыбкой.
-- Ах, черт побери! Недурно! Канашечка... -- мысленно воскликнул он, издали всматриваясь в ее миловидное лицо с ямочками.
Он пошел было дальше. Но, замедлив, повернул обратно, постоял у сквера и вошел. Сделав круг, он прошел мимо девушки. "Ах, хорошенькая...", -- подумал он. Она посмотрела на него выразительно и опустила глаза. Он не вытерпел и сел рядом. Она кокетливо оправила темные локоны,
-- Изволите дожидаться? -- наклонился он через некоторое время к ней и покрутил свои тоненькие усы.
Она посмотрела и ничего не ответила.
-- Не желаете разговаривать? -- снова спросил он.
-- Я не признаю уличного знакомства, -- сказала она жеманно. А ждать никого не жду. Пришла просто посидеть...
-- В таком случае побеседуемте, -- оживился Копыткин и придвинулся. -- Можно узнать ваше драгоценное имя?
-- Надя. А ваше?
Копыткин замялся, но сказал.
Через некоторое время они очень оживленно болтали. Копыткин думал о том, что необходимо сейчас же ехать к Глафире Петровне, и все больше втягивался в разговор.
-- Скажите правду, не утаивайте -- вы влюблены в кого-нибудь спрашивал он игриво, -- нет, нет, сознавайтесь...
-- Ах, я совсем разочаровалась в мужчинах, -- говорила Надя. -- Нахожу, что их не стоит любить... Они могут причинить одни только страдания.
-- Неужели вы можете жить без любви? -- продолжал Копыткин, возбуждаясь от близости малознакомой женщины,
-- Конечно, трудно и скучно, -- потуплялась Надя. -- Но где же найти такого человека, который бы понял...
Копыткин больше не мог. Мысль о Глафире Петровне показалась ему уже посторонней. Он подумал: "Ну, ничего, успею"...
Стало совсем темно. В сквере зазвонили.
-- Вот и выпроваживают нас, -- сказала Надя. -- Нужно пойти.
-- Боже мой, неужели вы домой? -- встревожился он.
-- А куда же?
-- Куда угодно, только не домой. Разве можно, чтобы наше знакомство так неожиданно оборвалось. Вы мне безумно нравитесь.
Но Копыткин уже не мог уйти. Ему захотелось быть непременно с Надей.
-- Нет, я не пущу вас. Вы должны со мной провести вечер. Мы поедем ко мне чай пить, -- взял он ее под руку.
-- Нет, к вам не поеду, -- сказала Надя, освобождая руку. -- К вам я не могу.
-- Глупости, почему не можете? Что за предрассудки, -- нервничал Копыткин. -- Ведь вы совершенно свободны сейчас. Почему же вы не решаетесь? Обещаю быть корректным...
Она засмеялась.
-- Если хотите, -- поедемте ко мне. У меня удобнее, -- предложила она.
-- А разве вы одна?
-- Да я живу в комнате... У меня гораздо удобнее...
-- Все равно, конечно... Но, мне кажется, -- у меня было бы лучше. А, впрочем, как хотите. "Дело принимает романический оборот", -- с удовольствием подумал он.
-- Вы может быть хотите чего-нибудь? -- спросил Копыткин на извозчике, которого Надя наняла в Свечной переулок.
-- Ничего не хочу. Во всяком случае все можно достать у нас...
-- Каким это образом?
-- Ну, конечно, можно достать, -- нетерпеливо сказала Надя.
На углу Николаевской накрашенная женщина громко спорила с мужчиной.
-- Эк разошлась! -- сказал Копыткин.
-- А вам нравится эта женщина? -- спросила Надя.
-- К этим женщинам можно испытывать одно презрение, -- брезгливо сказал Копыткин.
Надя опечалилась. Замолчала.
-- А что вы Надя делаете? -- спрашивал он, крепко прижимая ее талью. -- Вы мне до сих пор не сказали. Простите нескромность, -- но чем вы занимаетесь?
Надя молчала. Он настойчиво повторял вопрос.
-- Я вам сейчас не скажу... Но вы все поймете, -- прошептала она -- я не могу от вас скрыть... Я нахожусь в очень тяжелых обстоятельствах и вынуждена...
Она оборвала и сказала решительно:
-- Если хотите, -- зайдемте ко мне и все узнаете. Понять не трудно.
Извозчик приехал. Копыткин смутно догадывался о чем-то, но не хотелось соображать. Его странно тянуло быть с Надей наедине, и он сказал:
-- Что ж я зайду...
Надя привела ею в квартиру, где в длинном коридоре было несколько комнат и откуда раздавались голоса. Они вошли в маленькую комнатку, простенькую и чистую с большой белой кроватью. Надя сняла шляпу и жакетку и поправила перед зеркалом волосы.
-- Ну, снимите пальто. Видите, как я живу. Тут живут еще барышни...
Копыткину стало все понятно. Но он медленно, не отдавая себе полного отчета снял пальто и сел возле Нади. Она ласково взяла его руку и посмотрела ему как-то просительно в лицо.
-- Я ведь совсем недавно, -- сказала она. -- Мне очень трудно... Но у меня так несчастно сложилась жизнь. Я совсем, совсем недавно... -- повторяла она, как бы находя в этом оправдание.
Копыткин обнял ее и стал целовать. Она осторожно освободилась и сказала:
-- Можно попросить, чтобы сюда дали чего-нибудь. Закуски, вина...
Она вышла и через несколько минут вернулась, а за ней некрасивая деревенская прислуга с подносом.
Копыткин обнимал Надю, целовал ее и всматривался в лицо. В ней не было ничего такого, что бы хоть сколько-нибудь указывало на то, что она "такая"... Она ему рассказала целую историю своего падения, очень обычную, с неизменным концом обманутого чувства, с нуждой, старой болезненной матерью, жестокой борьбой за существование и, наконец, покорностью неизбежной и суровой судьбе, подстерегающей беспомощную девушку в этом громадном городе, где так много блеска, разврата и тоски.
Поздно ночью Копыткин усталый, с отяжелевшей головой, встал и собрался домой. Надя нежно глядела на него и называла его все время "миленький". Он привел себя в порядок и посмотрел на выпитую бутылку и остатки закусок на столе. Он вспомнил о чем-то неприятном. Вспомнил о Глафире Петровне и о жалованье, которое было у него в бумажнике. Ему вдруг захотелось скорей домой, и в мозгу шевельнулась неприятная тяжелая мысль: "что же он должен сделать сейчас". Мысль о том, что ему придется сейчас давать Наде деньги, тоскливо сжала ему сердце. Мучительно захотелось, как-нибудь, незаметно уйти.
Надя вздохнула.
-- Ну, уходишь -- что ж делать... -- выжидательно посмотрела на стол и на него: Копыткин повинуясь какому-то чувству, которому он не в силах был противиться спросил:
-- Можно на минутку выйти?..
Он вышел из комнаты, пошел по коридору и там в конце быстро вынул из бумажника деньги и спрятал их в жилетный карман. Патом с легкой дрожью вернулся обратно в комнату. Надя ждала его и сказала опять.
-- Так уходишь? -- Ну, не забывай, заходи... -- Вот тут нужно бы хозяйке заплатить за это -- нерешительно показала она на стол, видя, что Копыткин стоит в ожидании.
Копыткин покраснел.
-- Разве? -- пробормотал он. А я и не подумал... Это очень неприятно и неожиданно... разве это сейчас необходимо!..
-- А то как же?! -- удивилась Надя. -- Как же ты думал?
-- А я не знаю... я думал... у меня нет денег...
-- Неужели! -- крикнула Надя. -- Этого не может быть!.. Боже мой, я так нуждаюсь... Так-таки и нет ничего?..
-- Да нет... Я сам сегодня думал, где раздобыть необходимые мне деньги... Я конечно отдам... -- сбивчиво говорил Копыткин, втягиваясь в начатую роль. Я бы рад, но прости... Вот видишь -- нет, -- показал он ей бумажник...
-- Все-таки это возмутительно, -- сказала Надя обиженно. -- Как же ты мог пойти, если у тебя ничего нет?..
-- Странно! -- пожал плечами Копыткин. Я вообще не понимаю, -- как можно платить за любовь... Не виноват же я, что ты мне так понравилась... Наконец, я отдам, как только будут деньги.
Надя помолчала.
-- Гм!.. Что же сделать с хозяйкой? -- раздумывала она. -- Конечно, я могу, собственно, взять на себя... Ну что ж делать... Так и быть! Занесешь, говоришь? Ну, ладно... так и быть -- поверю...
Она потянулась и поцеловала Копыткина в губы. Он смущенно пожал ей руку и сказал.
-- До свиданья. Так я непременно приду...
И направился к двери. Когда он уже был в коридоре, Надя вдруг позвала его обратно.
-- Подожди, подожди, -- сказала она, вводя его за руку в комнату. Собственно говоря, как же ты пойдешь? Ведь у тебя, бедненького, ничего нет... А как же извозчик и другие мелочи?.. Ты не сердись, но у меня есть два рубля... Так возьми один... Ну, миленький, возьми, -- все равно заодно отдашь...
-- Что ты, что ты, Бог с тобой! -- вспыхнул Копыткин. - Не нужно мне, оставь!
-- Нет, нет, нет, -- возьми! Ведь нужно же тебе на извозчика. Нет, не смей отговариваться!
Она побежала к ридикюлю, быстро вынула рубль и стала его насильно совать Копыткину в руку. Копыткин, растерявшийся, смущенный, отстранял ее и, отчаянно сопротивляясь, прятал руки.
-- Да ты с ума сошла!! Это невозможно! Отстань!
Но она уловчилась и всунула ему рубль в жилетный карман, -- в тот самый, куда Копыткин спрятал деньги.
-- И не смей! И не смей отказываться! -- сердилась Надя и, раскрасневшаяся, топала ножкой. -- Я знаю, -- тебе нужно. Ну, -- и уходи... До свидания, буду ждать!
Она его вытолкнула и из-за двери крикнула еще раз:
-- До свиданья, миленький!
Копыткин с горячей и тяжелой головой выбежал на улицу и как в бреду, бессознательно сжимая в руке теплый рубль, вскочил на извозчика и уехал домой.
Источник текста: журнал "Пробуждение" No 9 , 191 0 г.