Автор статьи «Сельцо Захарово» («Москвитянин», 1851 г., ч. III, № 9 и 10, май, кн. 1 и 2, отд. соврем. извест. стр. 29—32) — известный поэт и переводчик немецких, английских и главным образом славянских поэтов, Николай Васильевич Берг (1823—1884).
Статья Берга, ценная рассказом дочери Арины Родионовны, замечательна ещё тем, что вызвала любопытное воспоминание А. Ю. Пушкина.
* * *
На 38-й версте от Москвы, по Смоленской дороге, есть поворот из села Вязём[1] направо, в сельцо Захарово[2]. Лет сорок тому назад Захарово принадлежало Осипу Абрамовичу[3] и Марье Алексеевне Ганнибаловым[4]. Здесь провёл первые годы своего детства А. С. Пушкин. Я случайно узнал об этом от теперешнего помещика сельца Захарова, H. Н. О—ва[5], который живёт в том самом доме, где жили прежние владельцы. По бокам этого дома были в то время флигеля, и в одном из них помещались дети с гувернанткой, братья Александра Сергеевича и он[6]. Впоследствии флигеля, по ветхости, сломаны, а дом остался почти в таком же виде, в каком был при Ганнибаловых. Добрый хозяин водил меня по саду и показывал места, которые особенно любил ребёнок — Пушкин. Прежде всего мы осмотрели небольшую берёзовую рощицу, находящуюся неподалёку от дому, почти у самых ворот. Посредине её стоял прежде стол, со скамьями кругом. Здесь, в хорошие летние дни, Ганнибаловы обедывали и пили чай. Маленький Пушкин любил эту рощицу и даже, говорят, желал быть в ней похоронен. Он говорил об этом повару своей бабушки, к которому был особенно привязан, вероятно, потому, что этот повар был человек словоохотливый и бойкий. Впоследствии он убежал в Польшу и сделался из Александра Фролова паном Мартыном Колесницким… Из рощицы мы пошли на берег пруда, где сохранилась ещё огромная липа, около которой прежде была полукруглая скамейка. Говорят, что Пушкин часто сиживал на этой скамейке и любил тут играть. От липы очень хороший вид на пруд, которого другой берег покрыт тёмным еловым лесом Прежде вокруг липы стояло несколько берёз, которые, как говорят, были все исписаны стихами Пушкина. От этих берёз остались только гнилые пни; впрочем, немного дальше уцелела одна, на которой ещё заметны следы какого-то письма. Я мог разобрать совершенно ясно только несколько букв: окр. . . .къ и ваютъ. . . .
Многие из стариков, живущих в сельце Захарове, помнят маленького Пушкина. Но особенно помнит его дочь его няни[7], его знаменитой няни, которую он так любил и даже прославил в стихах. Её зовут Марья, по отчеству Фёдоровна. Нельзя не верить её простым, безыскусственным рассказам о детстве Александра Сергеевича, которого она, сама того не чувствуя, почему-то называет Алексеем Александровичем, хотя и помнит, как звали его отца и других родственников. Я был у ней в избе, и весь мой разговор с нею постараюсь передать читателям. Трудно расшевелить русского человека и заставить его рассказать что-либо порядком. Так было и с Марьей. Сначала она ничего не могла припомнить об Александре Сергеевиче, кроме того, что «они были умные такие и добрые такие!» Но потом, мало по малу, она оживилась, и сама собой, почти без всякого побуждения, рассказала всё, что только знает и помнит.
«Да, батюшка, умные они были такие, и как любили меня — господи, как любили…. — начала она об нём — и махонькие-то любили, и большие любили, как жили ещё здесь у бабушки-то своей, Марьи Алексеевны — Марья-то Лексеевна была им бабушка, а Осип-ат Абрамыч дедушка, прежний-ат наш помещик; дюжий был такой, господи! а какой лёгкой на ногу, прелёгкой-лёгкой…. и добрый был барин: бывало мы наберём ему грибков, придём — приласкает, добрый был барин, а уж грузен, куда грузен был…. Вот у него-то и жил Александр Сергеевич-то…. Да вы что ему, родственники что ли?»
— Да, родственники…. Он был старший в семье, или нет?
— Алексей Александрыч-то? нет! Старшая у них была дочь Ольга Сергеевна, а он уж потом, а ещё были Миколай Сергеич[8] и Лев Сергеич; Лев Сергеич самой маханькой.
— Мать-то твоя за всеми и ходила?
— Нет, только выкормила Ольгу Сергеевну, а потом уж к Александру Сергеичу была в няни взята.
— Она из этой деревни и была?
— Нет, мы за Гатчиной — наше место-то, Суйда прозвище, Ганнибаловская вотчина была, там они все допреж того и жили: и Осип Абрамыч, и Пётр Абрамыч, и ещё один, не помню как звали…. один-от совсем арап, Пётр Абрамыч, совсем чёрный…. вот оттуда нашу семью-то и взяли сперва в Кобрино, надо быть вотчину Пушкиных, а оттуда в Петербург, к Александру Сергеичу-то….
— Стало быть он родился в Петербурге?
— В Петербурге[9], и Ольга Сергеевна в Петербурге; а Миколай Сергеич и Лев Сергеич, — эти в Москве.
— Смирный был ребёнок Александр Сергеич, или шалун?
— Смирный был, тихий такой, что господи! всё с книжками бывало…. нешто с братцами когда поиграют, а то нет, с крестьянскими не баловал…. тихие были, уваженье были дети.
— Когда же он отсюда уехал?
— Да господи знает! Годов двенадцати надо быть уехал….
— И с тех пор уж ты его не видала?
— Нет, видела ещё три раза, батюшка: была у него в Москве, а вдругорядь он приезжал ко мне сам, перед тем, как вздумал жениться. Я, говорит, Марья, невесту сосватал, жениться хочу…. и приехал это не прямо по большой дороге, а задами; другому бы оттуда не приехать: куда он поведёт? — в воду на дно! а он знал…. Уж оброс это волосками тут (показывая на щёки); вот в этой избе у меня сидел, вот тут то…. а в третий-то раз я опять к нему ходила в Москву.
— Когда ж он у тебя здесь был? В каком году, не помнишь?
— Где нам помнить! вот моей дочке теперь уж двадцать второй год будет, ей был тогда, надо быть, седьмой, либо шестой годок….
— Когда ж он — летом приезжал или зимой?
— Летом, батюшка; хлеб уж убрали, так это под осень надо быть он приезжал-то…. я это сижу; смотрю: тройка! я эдак…. а он уж ко мне в избу-то и бежит…. наше крестьянское дело, известно уж — чем, мол, вас, батюшка, угощать-то я стану? Сем, мол, яишенку сделаю! Ну, сделай, Марья! Пока он пошёл-это по саду, я ему яишенку-то и сварила; он пришёл, покушал…. всё наше решилося, говорит, Марья; всё, говорит, поломали, всё заросло! Побыл ещё часика два — прощай, говорит Марья! приходи ко мне в Москву! а я, говорит, к тебе ещё побываю…. сели и уехали!… После, слышно, уехали в Петербург…. и полно ездить сюда! а там, слышно, уж их и нету! решился!…
— Когда ж ты у него была в Москве-то?
— Да скоро после того, как они были здесь. Стояли тогда у Смоленской божьей матери, каменный двухъэтажный дом…[10] посмотри, говорит, Марья, вот моя жена! Вынесли мне это показать её работу, шёлком надо быть, мелко-мелко, четвероугольчатое, вот как это окно: хорошо, мол, батюшка, хорошо… Точно, батюшка, — прибавила она немного погодя; — и любили они меня: душа моя Марья, я, говорит, к тебе опять побываю!…
Так или почти так кончились её рассказы об Александре Сергеевиче, и потом пошли уже повторения одного и того же. Больше я её и не расспрашивал. Она угостила меня молоком, показала мне своих дочерей и внучат — и мы простились.
Я срисовал ту липу, под которой, как говорят, играл Пушкин, и домик, в котором жили Ганнибаловы. Но этой берёзы, где остались следы будто бы Пушкинского карандаша, я снять не мог, потому что она стоит в чаще.
Н. Б.