Воспоминания Сергея Львовича Пушкина (Отечественные записки, 1841 г., T. XV, стр. I—IV особого приложения) о своём гениальном сыне, которого он пережил на одиннадцать с лишним лет (род. 23 мая 1770 г., ум. 29 июля 1848 г.), поражают своей скудостью. В «Замечаниях» Сергей Львович, обиженный тем, что умалили знатность рода его жены и размеры состояния его отца, больше занят опровержением этих сведений, чем сообщениями о своём сыне. К нему С. Л. Пушкин не только никогда не питал нежных чувств, но подолгу относился резко враждебно, считая, что поэт своим поведением компрометирует его.
* * *
Прочитав в «Портретной и биографической галлерее», биографию моего сына, почитаю необходимым заметить вкравшиеся в неё ошибки и неизлишним пополнить и пояснить некоторые сведения, в ней заключающиеся.
1) Александр Пушкин родился не в Петербурге, а в Москве, в 1799 году мая 26; скончался в Петербурге не 26 января, а 29, 1837.
2) Я никогда не был псковским помещиком и, благодаря предкам моим, никогда не был бедным помещиком. Отец мой имел более 3000 душ, из которых я получил 1000 в Нижегородской губернии: это имение и теперь за мною[566]. — Отец мой жил постоянно в Москве большим открытым домом и имел родственные и дружеские связи с знатнейшими фамилиями Российской империи. Псковское имение принадлежало покойной жене моей, урождённой Ганнибал[567]. Тесть мой[568] был псковской помещик, но не бедный, а имел хорошее, независимое состояние. Благодарю г. биографа покойного сына моего: он называет меня человеком почтенным и всеми уважаемым. Не осмеливаюсь принять всё это безотговорочно; но я был любим некоторыми, и этого, по моему образу мыслей, достаточно.
3) Дед жены моей, Абраам Петрович Ганнибал, никогда не был комнатным служителем, как пишет г. биограф: он привезён был в Россию младенцем, и потом послан был преобразователем отечества, Великим Петром, в чужие краи, и особенно во Францию, для усовершенствования в инженерной науке[569]. Там вступил он в службу и возвратился в Санктпетербург капитаном. А. П. Ганнибал служил при Екатерине I, Анне Ивановне, Елисавете Петровне, которая осыпала его милостями, скончался уже в царствование Екатерины II-й, наградившей его значительными поместьями в Псковской и Петербургской губерниях. Сын его Иван Абраамович[570], служил генерал-лейтенантом, находился в морском чесменском сражении под начальством графа Алексея Григорьевича Орлова[571], получил тогда же орден св. Георгия третьей степени, при самом его учреждении, и св. Анны. Он основал и устроил Херсонь и награждён был орденом св. Александра Невского и св. Владимира первой степени, находясь уже уволенным от службы.
4) Александр Пушкин помещён в Царскосельский лицей по совету и содействию не Александра Николаевича Тургенева, а Александра Ивановича Тургенева,[572] коего имя довольно известно и на поприще гражданском и в кругу нашего литературного мира.
5) Биограф утверждает, что в лицее А. Пушкин читал мало. Совсем напротив! Он там изучил чтением всех лучших современных и прежних писателей, как иностранных, так и русских. — В зрелом возрасте, прибавляет биограф, он выучился по английски. Опять ошибка. Вступив в лицей, он уже этот язык знал, как знают все дети, с которыми дома говорят на этом языке. — Ещё ошибка, будто А. Пушкин после учился по-польски. Он не учился этому языку, а мог его понимать столько, сколько все русские понимают другие славянские наречия. Справедливее бы прибавить, что он выучился в зрелом возрасте по-испански[573]. Г. биограф ошибается и в том, будто незабвенный наш Державин благодарил сына моего за читанное им сочинение «Безверие». Сын мой на 15 году своего возраста, на первом экзамене в императорском лицее, читал не Безверие[574], а Воспоминание о Царском селе[575], в присутствии Г. Р. Державина, — пьесу впоследствии напечатанную в «Образцовых сочинениях». Бессмертный певец бессмертной Екатерины благодарил тогда моего сына и благословил его поэтом. Безверие он читал при выпуске своём на последнем экзамене, и, к сожалению России, Державина уже не было в здешнем мире. Я не забуду, что за обедом, на который я был приглашён графом А. К. Разумовским[576], бывшим тогда министром просвещения, граф, отдавая справедливость молодому таланту, сказал мне: «Я бы желал однако же образовать сына вашего к прозе». Оставьте его поэтом отвечал ему за меня Державин с жаром, вдохновенный духом пророчества.
6) Ни я, ни кто другой из близких моему сыну никогда не слыхивал от него французского эпитета, приданного в биографии русскому книгопродавцу[577], бывшему будто бы главным его корреспондентом[578], эпитета, который впрочем и не имеет смысла: так он сочинён не впопад и наскоро.
7) Слава Библиотеки для Чтения возбудила в нём желание основать свой собственный журнал — говорит г. биограф. Если это не насмешка, то трудно отыскать настоящее значение сего выражения. Дело в том, что Александр Пушкин, не желая более участвовать, хотя совершенно посторонним и независимым содействием в журналах, коих не одобрял ни по содержанию, ни по направлению оных, решился издавать свой журнал, в коем он и прочие литераторы, одинаково с ним судившие о литературе, могли бы печатать свои труды. При своих довольно стеснённых обстоятельствах (слова биографа)… Он вовсе не полагал больших надежд на успех этого издания; он был слишком беспечен, слишком поэт в душе и в действиях своих для замышления подобной спекуляции.
8) Обращаясь к характеру и литературной жизни покойного моего сына, скажу, что г. биограф во многом ошибается: иногда кажется мне, что ему неизвестны многие его творения, особливо из числа последних. Я никогда не соглашусь с ним (да и многие вместе со мною) в том, что талант его пред кончиною начинал упадать. Медный всадник, Капитанская дочка и другие творения доказывают противное.
9) Капитанская дочка была напечатана не в одной из первых книжек «Современника», а напротив в последней из изданных им.
10. Пушкин завидовал некоторым новым талантам! (слова биографа). Не как отец, а как беспристрастный любитель русской словесности, смею спросить: кому из молодых писателей Александр Пушкин мог завидовать? Он не только был совершенно чужд гнусного порока зависти, но, напротив, можно сказать, он иногда увлекался излишним пристрастием в поощрении возникающих талантов. Конечно, при этом был он и строг в суждениях своих, особенно в последнее время, когда дарование его более и более созрело и остепенилось. Нередко бывал он и резок и решителен в отзывах своих. Всё, что казалось ему изысканным, противоречащим истине и природе, как в наших писателях, так равно и в иностранных, находило в нём критика строгого и неумолимого. Это так; но приписывать эту строгость зависти позволено только тому, кто вовсе не знал покойного сына моего и не мог оценить душу, чувства и правила его… Есть в биографии обвинение и другого рода: но оно не заслуживает опровержения — ни моего и никого другого, кто бы вздумал писать против г. биографа. Эпиграммы поэта могли не нравиться противникам его и быть для них источником литературных огорчений, по выражению биографии: с этим я согласен; но какие могли быть его собственные литературные огорчения и от кого и от чего быть им, этого не понимаю, и едва ли поймёт кто другой из знавших сына моего и из просвещённых и сведущих ценителей его таланта и смею сказать, славы его!
11) В конце 1824 года, оставив страну южной России, Пушкин возвратился в село Михайловское, в свою псковскую деревню, мимоездом только завернув в Москву и Петербург (слова биографа). Ошибка. Он не заезжал в Москву и Петербург и не мог заехать[579].
12) Переходя от нравственного портрета к физическому, к коему упомянутая биография приложена, скажем в заключение, что и в сём последнем много отступлений от верности и сходства. Лучший портрет сына моего есть тот, который написан Кипренским[580] и гравирован Уткиным[581].
Сергей Пушкин.