(В одной из последующих тетрадей собственноручных записок А. М. Тургенева находится варьянт его разсказа о Безбородко и Сандуновой. Помещаем его в приложении к более подробному изложению этого эпизода. Ред.)
Елизавета Степановна, славная в свое время актриса на россйском театре, была еще воспитанницею в театральной школе. Прекрасный голос, восхитительное пение, искусная игра на театре и пригожее лицо доставили Елизавете Степановне счастие быть известною и любимицею Екатерины.
Государыня повелела особенно пещись об образовании ея. Всякий день докладывали императрице об успехах и здоровьи Елизаветы Степановны.
Всякий раз, когда на эрмитажном театре Елизавета Степановна играла, Екатерина, по окончании пьесы, призывала к себе Лизаньку, милостиво говорила с нею, целовала ее в лоб и никогда не отпускала без подарка. Уродливый, с огромною головою, сладострастный Безбородко, первый министр Екатерины, преследовал Елизавету Степановну, как сатир нимфу. Все начальствовавшие при театре старались всячески вельможе содействовать в успехе и ничто не могло преклонить молодую девушку удовлетворить желаниям Безбородко. Удивлялся Безбородко; не менее его дивился главный начальник театра, Соймонов, твердости Елизаветы Степановны, и когда она привезенныя ей Безбородко 80 тысяч руб. ассигнациями, в присутствии его и Соймонова, бросила в камин, в котором представительная монета превратилась в пепел, Соймонов и Безбородко остолбенели; думали—не второй-ли Иосиф явился на лице земли! Но скоро они, после сожжения 80 тыс., дознали, что Елизавета Степановна страстно влюблена в актера, Силу Николаевича Сандунова, и расположена просить у государыни дозволения вступить с Сандуновым в брак.
Тот же день, как Безбородко и Соймонов открыли тайну, Силу Сандунова посадили в кибитку и послали в Херсон к вице-адмиралу Мордвинову для употребления Сандунова на службу и строжайшаго за ним надзора. Тот же день положено было Елизавету Степановну перевесть в дом Безбородко, но тот же вечер Екатерина изволила назначить представление на Эрмитажном театре оперы—„Редкая вещь",—в которой Сандунов играл роль испанца Тита, а Елизавета Степановна—Читы.
Екатерина знала и любила Сандунова, он был славный актер. Увидавши на сцене другаго Тита, спросила:
— А где Сила?
Соймонов доложил ея величеству:
— Отчаянно болен горячкою.
— Жаль, пошлите к нему Роджерсона моего.
Повеление потревожило Безбородко и Соймонова. Куда послать Роджерсона? Курьер мчал Сандунова в телеге, как на крыльях птицы. В соумышление преклонить Роджерсона, заставить его солгать (годдам) пред государыней они не надеялись. Пока оба царедворца ломали себе голову, какой-бы дать оборот проказе своей, пьеса шла, и в арии, когда пред королевой крестьяне и крестьянки поют, принося ей жалобу: „Милосердие, королева, не имей на нас ты гнева, что мы рушим твой покой, нас обидел барин злой", Елизавета Степановна, упав на колени, протянула руку с бумагою к императрице. Государыня огорчилась, приказала стоявшему за ея креслами камердинеру, Федору Ермолаевичу Секретареву:
— Федор, возьми прошение, подай мне, a Лизаньку отведи ко мне в кабинет.
И встав с места своего, не дождавшись окончания пьесы, пошла в кабинет свой, не подавши руки фавориту Зубову! Все перепугались.
В кабинете Лизанька, упав пред государыней на колени, рыдая, разсказала все происшествия, и как от любовницы ни таили, куда сослан страстно любимый ею Сила, она знала и доложила государыне, что Сила Сандунов здоров и что его мчат в Херсон. Государыня в ту же минуту изволила сказать: «итальянца ко мне» (Чинати, первый кабинет-курьер, любимый государынею).
Предстал Франц Иванович.
Императрица изволила разсказать куда и по какой дороге повезли Сандунова и повелела, чтоб он догнал его непременно, не допуская до Херсона, и представил прямо к ней в кабинет.
За 475 верст от Петербурга, в 50 верстах от Витебска, настиг Чинати Курьера, везшаго Силу в ссылку, взял его и повез в Петербург. Чрез двое суток, или два раза 24 часа, курьер, итальянец Чинати, представил Силу Сандунова в кабинет ея величества. Лизанька, приведенная с театра Секретаревым в кабинет государыни, по выслушании чистосердечнаго разсказа всех обстоятельств, была отдана императрицею на руки Марии Савишне Перекуеихиной и жила у нея в комнатах во дворце. Екатерина до того не была уверенною в исполнении повелений, ею изреченных, что единственным средством почла к спасению Лизаньки от преследования и насиля вельмож дать; ей убежище под одним с собою кровом.
Позвали дежурнаго генерал-адъютанта, графа Ивана Петровича Салтыкова; Марья Савишна привела Лизаньку; государыня повелела, сказав Салтыкову:
— Граф, отведите (указывая на Силу и Лизаньку) обоих в придворную церковь и в присутствии вашем велите их обвенчать. Лизанька, тебе тысяча червонцев на приданое, получишь от Федора (камердинера Секретарева).
Безбородко злился, но делать было нечего. Перекусихина, передавшаяся на сторону Зубова и Маркова, заботившихся о удалении Безбородко, жужжала, как июльская муха, Екатерине о поступке Безбородко. Будучи с государынею свободна в разговорах, она осмелилась как бы съ упреком говорить государыне:
— Матушка государыня и не пожурила стараго чорта, Безбородко. Государыня в ответ на упрек Перекусихиной изволила сказать:
— Э, перестань, Марья Савишна, надоела. Безбородко министр, кем я заменю его? Князя (Потемкина) другаго у меня нет, кто исполнит повеления мои?
Мучившийся Безбородко желанием удовлетворить хотенью своему, искавший отмстить Сандунову, похитившему у него из рук Лизаньку, подослал своих клевретов; с Сандуновым завели ссору и Сила пред полицией назвал себя благородным.
За ложный поступок самозванства, законным порядком предали Сандунова уголовному суду и заключили в тюрьму.
Каждую пятницу губернский прокурор, в 12 часу пополуночи, был обязан являться в уборной комнате к императрице, когда ея величеству причесывали волосы, и докладывать ведомость о содержавшихся колодниках, объяснять кто за какое пресгупление был под судом и давно ли началось дело.
Дошла очередь до Сандунова. Государыня, разспросив со всею подробностию о происшествии, изволила спросить прокурора:
— Дело еще в уездном суде?
В уголовной палате, ваше величество, отвечал прокурор.
— Скоренько, скоренько, г. прокурор, решили участь человека в три дня! Прокурор по пятнацам всегда обедал у государыни. Императрица
кушала в час, а в эту пятницу сели за столом в З часа. По окончании уборки волос, государыня, вместо одеванья, изволила сесть за бюро, прииcкала в данном наказе ею коммисии о составлении законов параграф, в котором сказано:
— „Не тот благороден в обществе, кто родился от благороднаго, но каждый гражданин, ведя себя благородно в обществе, имеет право называть себя благородным".
Выписала и послала в тюрьму с гоф-фурьером к Сандунову, приказав, чтобы Сандунов при допросах его в палате о том, как он смел назвать себя благородным, сослался на этот параграф наказа.
Прокурор был очевидец сего. Палата на другой день приговореннаго в уездном суде Сандунова к ссылке нашла невинным, от суда и наказания освободила его. Но Екатерина, призвав к себе Сандуновых, изволила сказать им:
— „Явижу, на вас напали; мне вас здесь не отстоять, вас погубят, я и не сведаю и тогда будет уже поздно, когда что случится. Увольняю вас от театра с полною пенсиею. Поезжайте в Москву, играйте там на театре, вы оба одарены превосходными талантами, и в Москве будете целее!"
1827-1831