Канцлер империи
1
Это были вечно сумрачные ущелья. Огни электрореклам, вспыхивавшие даже днем, не могли заменить солнечных лучей. Узкие расщелины между бетонными хребтами небоскребов назывались улицами большого города. Там, как туман над болотом, всегда висела синеватая дымка бензинового перегара, извергаемого вереницами автомашин. В этой ядовитой дымке двигались бесконечные потоки людей. Они бурлили у перекрестков, переливались за края тротуаров, клокотали водоворотами возле банков, контор, магазинов, исчезали в омутах баров и ресторанов, растекались в скверах.
Тем разительнее были неподвижные фигуры пикетчиков-забастовщиков. С плакатами на груди и на спине, они стояли, как маяки, о которые разбивались людские волны.
Гудели автомобили. Грохотала надземная железная дорога. Рокотала толпа. Неистово кричали продавцы газет. Еще неистовее орали радиорекламы, восхвалявшие многочисленные средства от бессонницы и хронической головной боли — постоянных спутников жизни в этом большом американском городе.
И этот шум, усиливаясь к вечеру, не умолкал ни днем, ни ночью. Он утомлял и возбуждал горожан, убыстряя и без того бешеный ритм жизни.
В одной из пещер бетонной горы — деловом кабинете на втором этаже небоскреба — на мягком диване лежал мистер Сэмюэль Пирсон. В любых условиях мистер Пирсон старательно выполнял предписания врачей о пятиминутном «ослаблении мышц» после усиленного расхода энергии.
Мистер Пирсон был длинный, худой, немолодой мужчина с узким лицом. Его бесцветные глаза, в которых зрачки казались черными полированными шариками, двигавшимися в пустоте, были обращены на потолок. Чисто выбритое лицо с выдающимся вперед подбородком, прямым носом и очень густыми бровями было искажено брезгливой гримасой. Эта маска сарказма, застывшая на лице Пирсона после кровоизлияния в мозг, доставила много хлопот врачам-массажистам. Несмотря на старания врачей, у мистера Пирсона остались приподнятая левая бровь и опущенный левый угол рта.
Пирсон нервничал. Только что закончилось совещание по экономическим вопросам.
Пирсону предстояло выработать, пользуясь своим «секретом предвидения», дальнейшую стратегию и тактику экономической войны.
В чем же заключался секрет предвидения Сэма Пирсона? Ведь не только он один имел экономическое и юридическое образование и хорошо оборудованный кабинет. Кабинеты других дельцов тоже были оборудованы аппаратами «тиккер», «кербчейндж», показывавшими на небольших экранах или на лентах движение курса ценных бумаг на обеих биржах — официальной и черной.
Все имели телеграфные настольные аппараты, информировавшие членов ассоциации промышленников о самых последних новостях. Но все мнения сходились на том, что Пирсон имел такие секретные сведения о действительном положении дел, каких не имели другие. А знать больше всех — значило видеть слабые места в положении других и пользоваться этим для умножения своих капиталов.
С тех пор как банки стали не только ссужать деньгами фабрикантов и заводчиков, но сами благодаря акциям стали совладельцами, а потом и хозяевами множества фабрик, заводов, земель и недр и начали не только финансировать торговлю, но и захватывать рынки сбыта, устанавливать монопольные цены, надо было точно знать истинное положение дел. Экономический и бытовой шпионаж существовал давно. С тех пор как банки стали командовать торговыми фирмами и через них выдавать кредит десяткам миллионов людей, банкиры-монополисты, как огромный спрут, захватили все области жизни в свои руки и хотели знать не только где и как работают их должники, но и все об их экономической и политической благонадежности, чтобы влиять на поведение должников в желательном для себя направлении.
Множество различных контор и агентств с многочисленными вывесками, за известную плату, поставляли «совершенно секретные сведения и советы», в частности о том, какие акции будут подниматься или падать в цене, в какие акции выгоднее всего вложить деньги. Но это были сведения для десяти миллионов «телят», играющих на бирже в надежде разбогатеть.
Если стодолларовая акция приносила доход, в два раза превышающий обычный, она оценивалась не как стодолларовая, а как двухсотдолларовая, и даже небольшое снижение дохода акций, вызванное уменьшением производства, плохим сбытом и другими причинами, сразу же вызывало резкие колебания этих дутых ценностей, разоряя одних и принося доход другим.
У Пирсона тоже были такие же агентства и конторы с «достоверными сведениями» для простаков.
Финансовые заправилы пользовались более надежными секретными сведениями, для чего имели свои собственные организации экономической разведки и сыскные конторы типа детективных агентств: Пинкертона, Ресселя и других.
Надо было знать все не только о своей стране, но и о других странах и, в частности, о странах, находившихся в экономической зависимости и экономическом подчинении.
В отличие от многих своих коллег-финансистов, мистер Пирсон изучал не только коммерческие сводки, но еще более старательно изучал советские экономические прогнозы. Ярый враг всего советского, Пирсон публично поносил их. Но всякий раз, когда предвиделся большой бизнес, он втайне проявлял усиленный интерес именно к советским оценкам, так как был твердо убежден, что только они дают подлинную, истинно объективную картину мирового экономического положения.
В этом Сэм Пирсон убедился давно. Начало его преуспевания относилось ко времени мирового кризиса 1929–1933 годов, который буржуазные экономисты объявили только «временным затруднением».
Только советские экономисты сразу же вскрыли истинные причины, характер и размеры начинавшегося мирового кризиса. Пирсон узнал советские прогнозы и, ловко применяя «американские методы», нажил огромное состояние. Этот свой «секрет предвидения» Пирсон держал в тайне от всех.
Сегодня, ознакомившись с последними показателями изменений в мировой экономике и советскими экономическими планами и прогнозами, он понял, что экономическая война, которую они вели против СССР, стран народной демократии и Китая, потерпела неудачу. Мировой рынок для вывоза американских товаров и капиталов сократился чуть ли не вдвое. Экономика врага не только не была ввергнута в хаотическое состояние, но даже окрепла.
Советские прогнозы правильно определяли значение чрезвычайных военных ассигнований в Соединенных Штатах. От кризисной паники, которая способствовала бы краху всей капиталистической системы, их спасали именно эти военные ассигнования.
Только безмозглые дураки из Говардского конъюнктурного института могли подсовывать ему свои прогнозы, основанные на отрицании кризисного состояния. Но ведь он, Пирсон, не толпа, которую надо обманывать с целью убедить в незыблемости капиталистического строя…
Применяющиеся методы и способы экономической войны не давали желаемых результатов. Экономическое положение грозит неприятными последствиями. Что-то надо предпринять, но что?
Обуреваемый мыслями, Пирсон вспомнил о своем обязательном пятиминутном отдыхе и постарался заставить себя не думать. Но это плохо удавалось, и он прибег к испытанному приему: зажмурил глаза и мысленно начал считать: один, два, три, четыре…
Из рупора, скрытого в столе, раздался негромкий голос секретарши. Она объявила, что старший советник Рокфеллера хочет говорить по телефону из Венесуэлы. Пирсон с досадой повернулся на диване. В минуты отдыха он разрешал тревожить себя только по делам особо важным.
— Алло! — крикнул он раздраженно.
Из того же рупора раздался знакомый глуховатый голос. Советник Рокфеллера говорил очень кратко, имея в виду, что Пирсон в курсе всех дел и понимает его с полуслова. Его первые слова «дело лопнуло» означали, что президент Венесуэлы, несмотря на нажим из Вашингтона, не сумел преодолеть сопротивление народа и предоставить Рокфеллеру монополию на добычу и переработку нефти, то есть не дал захватить недра страны. Похоронным голосом советник продолжал:
— Не справились с красными. На наших заводах беспорядки…
Это значило, что заводы заняты рабочими организациями, которые требуют национализации нефтяных предприятий.
— Полагаю, что пора пустить план «Кондор»? — вопросительно заметил советник.
Под этим шифром у них значился план дворцового переворота в Венесуэле. Операция эта состояла в том, чтобы нынешнее правительство заменить другим, состоящим из более расторопных, понятливых агентов Особого совещательного комитета Национальной ассоциации промышленников.
Пирсон нахмурился. Не то чтобы его страшила перспектива кровавых событий в Венесуэле: убийства и диверсии составляли обычный метод его действий. Пирсон размышлял о том, как бы половчее это сделать, чтобы не повторилась эта глупая история с Маршаллом! Весной 1948 года генерал Маршалл прибыл в Боготу, где тогда происходила 9-я панамериканская конференция. Маршалл привез с собой — и это была истинная цель его миссии план Национальной ассоциации промышленников, который под видом борьбы с коммунизмом предоставлял США полную возможность вмешательства во внутренние дела латиноамериканских стран. Увы! Старый неудачник Маршалл, не сумевший с помощью Чан Кай-ши подчинить Китай Соединенным Штатам, сплоховал и тут. Население Колумбии восстало против его плана, сожгло здание конгресса, где происходила конференция, а заодно и все правительственные здания. Все делегаты латиноамериканских стран покидали горящее здание со своими флагами — делегация США даже не осмелилась поднять свой флаг. Пирсон и сейчас не мог удержаться от крепкого словечка, вспомнив об этой неудаче. Правда, теперь можно объявить, что в Южной Америке начался коммунистический террор, и под этим флагом организовать негласную интервенцию для разгрома народного движения и превращения Венесуэлы в колонию Рокфеллера. Но все же нужен какой-то благовидный предлог. Кроме того, просьба о помощи давала возможность кое-что выжать из Рокфеллера. Пирсон сказал:
— Я до сих пор не получил от вашего шефа окончательного согласия уступить мне акции «Юниливерс» и прочих трестов пищевой индустрии.
Советник негромко помянул черта и обещал выполнить желание Пирсона.
— Очень хорошо! — отозвался Пирсон. — Пусть это оформят сегодня же…
Советник обещал нажать все пружины.
— Пришлите-ка мне этого лентяя Бомкинса, — сказал Пирсон.
Бомкинс, один из наиболее пронырливых агентов Пирсона, был постоянным представителем Рокфеллера в Венесуэле.
— Бомкинс убит, — мрачно сказал советник.
— Убит? — обрадованно вскрикнул Пирсон. — Вот и превосходный предлог для американского вмешательства в венесуэльские дела! Поистине этот бедняга Бомкинс не мог выбрать лучшего момента, чтобы убраться на тот свет!
Не теряя времени, Пирсон вызвал по телефону президента Экономического конъюнктурного института и приказал ему в течение пяти дней ввести в действие план «Кондор».
Забегая вперед, скажем, что в конце недели американские газеты сообщили, что в Венесуэле произошла «революция» и что новый президент, отслужив благодарственный молебен, передал «Компании Рокфеллер» монопольную концессию на добычу и обработку нефти…
Пирсон скосил глаза на небольшие экраны аппаратов «Тиккер» и «Кэрб-эсчейндж», стоявшие на столе. Они показывали движение курса ценных бумаг на обеих биржах — официальной и черной.
Акции даже таких «верных» предприятий, как металлургические компании, работающие на войну, падали в цене.
Правая бровь Пирсона начала дергаться. Не дадут отдохнуть и пяти минут! Громко застонав от злости, Пирсон поспешно встал и подошел к письменному столу. На маленьких экранах быстро сменялись цифры.
Слева от деревянного вращающегося кресла, на столике, помещался небольшой телефонный коммутатор. Он позволял обходиться без помощи станции, и, кроме того, можно было, включив все номера, разговаривать сразу со всеми служащими.
Пирсон так спешил, что даже не сел в кресло. Левой рукой он быстро перевел рычажок на коммутаторе, а правой нажал кнопку звонка и нетерпеливо крикнул:
— Тенденция?
Ответ биржевого агента, известного под кличкой «биржевой министр», последовал почти немедленно.
Те поспешность и телеграфная краткость, с какой докладывал «биржевой министр», свидетельствовали о том, что он хорошо был знаком с нравом Пирсона. Советники и клерки знали, что малейшая задержка вызывает ярость босса. Это грозило не только увольнением: каждого уволенного Пирсон рассматривал как носителя тайны, способного продать ее.
— Тенденция: падение. Акции упали на двадцать пунктов, — торопливо говорил «биржевой министр». — Причина: советские разоблачения поджигателей войны и движение сторонников мира во всех странах, а также забастовки в Соединенных Штатах, вызванные коммунистами. Создавшееся положение используют Меллон и Рокфеллер, играющие на понижение.
Пирсон в досаде повернул рычажок, и в кабинете стало тихо.
Опять эти коммунистические разоблачения поджигателей войны и это проклятое движение в защиту мира! Оно гасит все деловое возбуждение, с таким трудом подстегнутое военными приготовлениями.
С забастовками он покончит. Нельзя, чтобы целые отрасли хозяйства бездействовали в течение длительного времени. А если это случится во время войны? Ведь они и так платят кучу денег профсоюзным боссам, чтобы те удерживали рабочих от забастовок. Что же, помимо закона Тафта — Хартли, запрещающего забастовки, придется ввести еще более строгие. Надо отнять все деньги у профсоюзов. Надо уничтожить влияние коммунистов в первую очередь у себя, в Америке. Все беды, все несчастья валить на коммунистов. Надо изолировать коммунистов. Многое для этого сделано, но все еще недостаточно! Надо что-то противопоставить идеям коммунистов, но даже Ван-Вик с его «мозговым», «психологическим» и прочими трестами не может придумать ничего достойного внимания.
Пирсона также тревожила биржевая политика Меллона и Рокфеллера. Он прекрасно знал волчий нрав своих соратников, готовых в любую минуту «проглотить» друг друга. Он и сам был таков. И все же его привела в ярость тайная игра этих двух монополистов на понижение акций. Усиливая падение курса акций, они могли вызвать биржевую панику. Пирсон с ужасом подумал о том, что будет, если кризисная паника все-таки разразится.
Он выдвинул ящик с сигарами. Помня запрещение врачей, он не закурил, а только с наслаждением сжал сигару в зубах, вдыхая острый аромат. Взгляд его скользнул по телеграфной ленте. Она сообщала последние сведения об «английском экспортном наступлении». Значит, английские конкуренты, которым он, Сэм Пирсон, нанес поражение в валютной войне, продолжают бороться… Потом телеграфная лента сообщила о выступлениях сторонников мира в разных концах земного шара. Опять! Пирсон нажал кнопку и отрывисто произнес: «Сторонники мира!»
Раздался голос политического эксперта. Пирсон слушал, хмуря подвижную левую бровь. Эксперт докладывал только факты, без комментариев. Некоторые ученые-атомники, создавшие атомную бомбу своими руками, требовали ее запрещения. Докеры Франции и других стран отказывались разгружать пароходы с оружием и даже сбрасывали его в море. Сторонники мира были среди всех слоев населения. К ним присоединялись служители религиозного культа и академики, министры и солдаты. Сотни миллионов подписей под воззванием о мире, о запрещении атомного оружия, водородной бомбы! Объявление поджигателями войны целого ряда друзей Пирсона! Требование заочного суда над ними. Отказ рабочих производить орудия и пулеметы, бомбы и патроны. Забастовки. Эксперт называл все новые фамилии и факты.
Пирсон понимал сущность движения борьбы за мир, когда группы людей самых различных верований, партий группировок и национальностей выступали против подготовки новой мировой войны. Он знал, что они делали это по собственному почину, в борьбе за свою жизнь и жизнь близких, а не потому, что являлись агентами коммунистов, которые тоже борются за мир, против поджигателей войны. Методы борьбы за мир были самые разнообразные, в зависимости от того, кто ее вел.
Все это хорошо понимал Пирсон. Этим он отличался от многих своих коллег.
Пирсона смешила попытка одной знакомой американской интеллигентки, боящейся войны, просветить его относительно истинного характера движения сторонников мира и тем изменить его отношение к этому движению. Именно потому, что он понимал значение этого движения, он боялся его и ненавидел всех сторонников мира, как людей, покушающихся на его состояние. Война это всегда бизнес. Это доказала война в Корее.
Еще больше он боялся и ненавидел коммунистов, людей очень умных и поэтому для него опасных.
Коммунисты в борьбе за свои идеи, в борьбе за мир не организовывали ни убийств, ни взрывов, ничего такого, что выходило бы за пределы обычных прав граждан на свободу слова и печати. Но именно эта открытая борьба коммунистов за демократические свободы, за национальную независимость наносила огромный ущерб прибылям монополистов, разоблачая их истинные замыслы и методы. В этой борьбе не было ничего незаконного, за что можно было бы преследовать их по суду. Коммунисты разоблачали сущность пирсоновских методов, позволявших получать максимальные прибыли.
Коммунисты не без основания объявили подготовку к войне антинародным делом, и это привлекло к ним симпатии людей. Надо было бы заимствовать у них этот лозунг и использовать его в наших интересах. Но как? Объявить свои действия походом за мир? Или, наоборот, вести пропаганду войны, как единственного средства организовать счастливую жизнь путем уменьшения народонаселения земного шара? Или то, или другое — что и делал до сих пор Комитет двенадцати.
Надо было обязательно что-то противопоставить коммунистам и здесь.
Эксперт продолжал перечислять действия сторонников мира. Пирсон подумал о том, что, помимо сторонников мира, много людей придерживается нейтральной позиции. И таких много. Если нейтралистов трудно натравить на сторонников мира, то надо отпугнуть их от сторонников мира. Оставаться строго нейтральным, то есть не выступать против подготовки к войне, — это значит ослаблять действия сторонников мира. Даже лозунги против несправедливых войн подрывают стойкость солдат. Поэтому надо заставить сторонников мира стать нейтральными.
— Довольно! — прервал его Пирсон. И крикнул: — Каждого, кто борется за мир, называйте агентом Москвы! — Потом он пробормотал: — Америка не может жить без войны, — повторяя свои слова, сказанные в день капитуляции Японии.
Он улегся на диван; снова вскочил, позвонил газетному королю Эдди Полларду и приказал ему еще больше усилить пропаганду войны. «И хоть на время, — угрюмо подумал он, — это удержит акции от падения. А там…»
Кем же, в сущности, был мистер Сэмюэль Пирсон? В молодости он был лобби. Это слово требует пояснения.
В буквальном смысле «лобби» — это фойе, кулуары. В переносном — те дельцы, которые шныряют в кулуарах сената, палаты представителей и правительственных учреждений США, устраивая разнообразные сделки между конгрессменами и высокопоставленными чиновниками, с одной стороны, и промышленными и финансовыми воротилами — с другой. Крупные лобби, действуя по поручению индустриальных и банковских тузов, проводят через конгресс и правительство США законопроекты, налоговые обложения, грандиозные спекулятивные махинации. Мзда в этих случаях возрастает до миллионов долларов. Из деляг этого типа выходят значительные политические фигуры, срастающиеся с правящей верхушкой США.
Давно уже Сэм Пирсон не был лобби. Давно уже он стал миллионером, а затем миллиардером. У него были свои лобби, располагавшие огромными деловыми конторами и разветвленной агентурой. Но прозвище «лобби» осталось за Пирсоном. Это прозвище дал ему его соперник Питер Пью, которого он сам прозвал Два Пи. Официально Пирсон считался компаньоном фирмы Моргана Мак-Манти. Но давно уже Пирсон, или, как называли его многие, «Пари на миллион», перерос рамки этой деловой корпорации.
Если старый «Морган Великолепный» тратил огромные деньги для удовлетворения своих капризов; если бесчеловечный эксплуататор Генри Форд сентиментально «обожал» певчих птиц; если мультимиллионер, скупец Рокфеллер даже на смертном одре жаждал срочно получить три доллара, не уплаченных бедной вдовой за комнату в его доходном доме, — то и у Сэма Пирсона тоже была своя страстишка. Любовь, искусство, спорт, коллекционирование не существовали для этого холодного и жестокого человека. Сын пастора, чуждый чести и привязанностей, он знал одно влечение: властвовать посредством денег.
Раньше газеты много и охотно писали о филантропии Пирсона, о его пристрастии к азартным играм; но люди, шепотом называвшие его «канцлером империи», рассказывали о снедавшем его безмерном честолюбии. Пирсон отнюдь не окружал себя царской пышностью. Его принципом было властвовать, оставаясь в тени.
С тех пор как коммунистическая печать открыла глаза народам на истинных поджигателей войны, Сэм Пирсон приказал газетам ничего не писать о нем, а тем паче об Особом совещательном комитете Национальной ассоциации промышленников, этом штабе американских монополий, созданном в самом конце прошлого века, фактическим руководителем которого он являлся.
Национальная ассоциация промышленников Соединенных Штатов Америки насчитывает много тысяч человек. Но самыми влиятельными членами ее являются даже не шестьдесят богатейших семейств Америки из числа тысячи, а узкий круг крупнейших монополистов, входящих в Особый совещательный комитет, который задает тон руководящему органу — НАП, совету директоров, и представлен президентами и вице-президентами. Этот узкий круг называли «Комитетом двенадцати», хотя количество членов его менялось, и в описываемое время их было меньше. Они — подлинное сверхправительство Соединенных Штатов. Именно они предписывают политику, которую якобы как свою осуществляют известные всему миру премьер-министры и политические деятели разных капиталистических стран. Выплыв в период кризиса 1929–1933 годов, Пирсон удачным прогнозом помог своей группе Моргана — Мак-Манти. Тогда же он попал в совет директоров, а позже — в Особый совещательный комитет. Наконец, он стал фактическим главой монополистической группы Мак-Манти и задавал тон в Особом совещательном комитете.