Мальчишки удирают от Джима. — Шайка Тома Сойера. — Дальновидные замыслы.
Мы крались на цыпочках по тропинке в саду между деревьями, наклоняясь, чтобы не задеть головами за ветки. Но, проходя мимо кухонной двери, я споткнулся о какой-то корень. Мы припали к земле и притаились. Негр Джим, принадлежавший мисс Ватсон, сидел на пороге кухни. Мы отлично могли его видеть, потому что в кухне горел огонь. Он поднялся, вытянул шею, прислушался одну минуту и спросил:
— Кто там?
Опять прислушался, сошёл на цыпочках с крыльца и остановился как раз между нами. Мы могли бы тронуть его рукой. Минуты проходили, ещё и ещё — и не было слышно ни единого звука, а мы лежали так близко. Вдруг у меня зачесалась нога, но я не смел почесать её. Потом зачесалось ухо. Потом спина — как раз между лопатками. Ну, кажется, вот сейчас помру, если не почешусь. И отчего это непременно тогда зачешется, когда нельзя почесаться? Впоследствии я часто думал об этом. Непременно, когда вы среди важных людей, или на похоронах, или отвечаете урок, — одним словом, тогда, когда нельзя почесаться, у вас начнёт чесаться всё тело — то там, то здесь, в разных местах.
Немного спустя Джим опять заговорил:
— Да кто там? Лопни мои глаза, если я не слышал шагов! Но Джим не так глуп! Джим знает, что делать. Джим сядет здесь и будет ждать!
И он преспокойно сел на землю между Томом и мною, прислонясь спиной к дереву и вытянув ноги так, что одна его нога почти касалась моей. Теперь мои муки начались снова. Сперва у меня зачесался нос, и чесался так, что слёзы выступили у меня на глазах. Но я не шелохнулся. Потом зачесалось внутри носа. Потом под носом. Не понимаю, как я мог вытерпеть это. Так прошло пять-шесть минут, — и все они казались длиннее, чем всегда. Я насчитал уже одиннадцать разных мест, где у меня чесалось. Но я стиснул зубы и решил страдать до конца. К счастью, как раз тогда, когда я не мог уже больше терпеть, я услышал громкий храп заснувшего Джима — мы были спасены! И в ту же минуту моя чесотка прошла.
Том тихонько свистнул, и мы поползли на четвереньках дальше. Отойдя шагов на десять, Том шепнул мне, что хорошо бы привязать Джима — просто так, для смеха — к дереву, но я не согласился, потому что Джим проснётся, поднимет шум, и тогда узнают, что меня нет дома. Том вспомнил, что у него нехватает свечей и что недурно бы раздобыть новую свечку на кухне. Я не соглашался и на это, потому что Джим мог проснуться, но Том настоял на своём. Мы прокрались на кухню, взяли целых три свечи, и в уплату за них Том положил на стол пять центов. Я просто умирал от страху. Но Тому непременно хотелось сыграть с Джимом какую-нибудь штуку, и мне пришлось ждать его довольно долго, а кругом меня всё было попрежнему тихо и безлюдно.
Наконец Том вернулся. Мы быстро пошли вдоль забора и взобрались на высокий пригорок позади дома. Том рассказал, что он снял с Джима шляпу и повесил её на сучок и что при этом негр чуть-чуть шевельнулся, но продолжал храпеть. Впоследствии Джим говорил, что будто ведьмы околдовали его и нагнали на него сон и ездили на нём по всему штату, а потом бросили опять под дерево и в знак того, что это именно они проделали над ним все эти штуки, повесили его шляпу на сучок. Но когда Джим рассказывал свою историю в другой раз, то оказалось, что ведьмы ездили на нём уже до Нового Орлеана, и при каждом новом рассказе он ездил всё дальше и дальше, так что в конце концов он уверял, будто ведьмы возили его по всему свету и оттого вся его спина в кровоподтёках и ссадинах. Вообще Джим страшно гордился своим знакомством с нечистою силою и смотрел на других негров свысока. Чтобы послушать историю Джима, негры приходили к нему за несколько миль. Он сделался самым уважаемым негром во всём околотке, и чужие негры смотрели на него, разинув рты, как на диковинку. По вечерам, собравшись у кухонного очага, негры вообще охотно ведут беседы о ведьмах и чертях, но как только кто-нибудь начинал щеголять своим близким знакомством с чертями, вмешивался Джим и говорил: «Ну что вы знаете про нечистую силу!» И оттеснял рассказчика на задний план.
Джим носил у себя на шее пятицентовую монетку, ту самую, которую оставил ему Том, и уверял, что это волшебный талисман, данный ему в руки самим чёртом. Давая Джиму эту монетку, чёрт будто бы сказал ему, что в ней заключается чудесная сила: монета будто бы может вылечивать от всех болезней и вызывать ведьм, стоит только произнести при этом одно волшебное слово, но какое — Джим никогда не говорил. Все негры сбегались к нему и отдавали ему всё, что имели, только бы посмотреть на монетку; но никто не смел к ней прикоснуться: ведь она побывала в руках у самого дьявола! Джиму некогда было и работой заниматься, до того он чванился, что видал чёрта и возил его у себя на спине.
Подойдя к краю пригорка, мы с Томом взглянули вниз. Внизу расстилался наш городок. Только в трёх или четырёх окнах мерцали огоньки, — наверно, в тех домах были больные. Над нами чудесно сверкали звёзды, а внизу была широкая тихая река около мили в ширину. Мы спустились с пригорка и отыскали приятелей: Джо Гарпера, Бена Роджерса и ещё двух-трёх мальчишек, которые спрятались на ночь в старой пустой кожевне. Мы отвязали чей-то ялик и поплыли вниз по реке. Мы проплыли две с половиною мили и пристали к большому утёсу, торчавшему у крутых берегов. Там мы высадились.
Забравшись в густой кустарник, Том заставил нас всех поклясться, что мы до гроба будем хранить тайну, а потом показал нам лазейку в самой густой заросли. Мы зажгли свечу и поползли туда на четвереньках. Так проползли мы около двухсот ярдов по тесному коридору — и вдруг коридор превратился в пещеру. Том ощупью пробрался вперёд и нырнул под какую-то стену, где никто не мог бы заметить расщелины. Мы поползли за ним и наконец очутились в каморке, холодной, сырой, с закоптелыми стенами.
— Здесь мы составим разбойничью шайку, — сказал Том, — и назовём её шайкой Тома Сойера. Всякий желающий в неё вступить должен принести присягу и подписать своё имя кровью.
Конечно, все согласились, и Том, вынув из кармана бумажку, на которой были написаны слова страшной присяги, прочёл их вслух. Каждый мальчик клялся, что он будет верен своей разбойничьей шайке и под страхом смерти никому не откроет её тайн. Если же кто-нибудь нанесёт одному из разбойников какую-нибудь обиду, шайка должна отомстить обидчику, и тот, кому выпадет жребий быть убийцей, не должен ни спать, ни есть, покуда не убьёт оскорбителя, а вместе с ним и всю его семью, и не вырежет на груди убитых кровавого креста. Кровавый крест — это знак нашей шайки. Никто из посторонних не смеет употреблять этот знак, иначе его будут судить; если же и это его не образумит, он тоже должен быть убит. Если кто-нибудь из участников шайки откроет её тайны, ему отрубят голову, его тело сожгут и прах развеют по ветру, а имя его будет вычеркнуто из списка кровавой чертой и предано забвению навеки.
Мы все пришли в восторг от этой клятвы и спросили Тома, неужели он сам выдумал из своей головы такую красивую клятву. Он сказал, что кое-что он выдумал сам, остальное же вычитал из старых книг о пиратах и разбойниках, и что каждая порядочная шайка обязана давать такую клятву. Кому-то пришло в голову, что хорошо бы убивать и всю семью у того из разбойников, кто изменит своей шайке. Том нашёл, что это хорошая мысль.
Но Бен Роджерс сказал:
— А как же поступать с Геком Финном? У него нет родни; кого же мы должны убивать?
— Разве у него нет отца? — возразил Том Сойер.
— Есть-то есть, да как его найдёшь! Прежде он пьяный валялся тут в кожевне со свиньями, а теперь вот уже год его никто не видал.
Разбойники стали совещаться и уже решили выключить меня из списка, так как, говорили они, у каждого разбойника должен быть какой-нибудь родственник, которого можно убить в случае надобности, и поэтому принять меня было бы несправедливо по отношению к другим. Я готов был заплакать, как вдруг мне пришла в голову счастливая мысль: я вспомнил о мисс Ватсон — вот кого они могут убить, в случае если я провинюсь. Мысль эта всем понравилась.
— Отлично! — сказали разбойники. — Она годится для этого дела. Верно. Гека можно принять в шайку!
Тогда каждый из нас наколол себе булавкой палец, чтобы выжать капельку крови и подписать кровью своё имя под присягой. Я тоже поставил свой знак на бумаге.
— В чём же, собственно, будет заключаться работа разбойников? — спросил Бен Роджерс.
— Разбой, грабёж, убийство! — отвечал Том.
— Что же мы должны грабить? Дома, что ли, или скот уводить, или…
— Вздор ты городишь! — вскричал Том. — Воровать скот — это уж будет простая кража! Мы вовсе не воришки, мы разбойники. Это гораздо важнее. Мы надеваем маски, выходим на большую дорогу, нападаем на почтовые кареты, обозы, убиваем людей, отбираем часы, деньги!
— И всегда нужно всех убивать?
— Разумеется. Это лучше всего! Правда, я читал, что бывает иначе, но обыкновенно разбойники должны убивать… Впрочем, некоторых можно затащить в пещеру и держать там до выкупа.
Разбойничья шайка.
— До выкупа? А что это за штука такая — выкуп?
— Не знаю, не знаю… Но так уж заведено у разбойников. Об этом я читал во всех книгах, и, само собою, мы должны поступать по-ихнему.
— Но как же мы будем делать неизвестно что?
— Всё равно, мы должны. Говорю же вам, что так напечатано в книгах.
— Но, посуди сам, как же мы доведём наших пленных до выкупа, если мы не знаем, что это за выкуп такой? Уж ты сделай милость, Том, пошевели мозгами и объясни нам эту чертовщину.
— Я и сам не знаю, — сказал Том. — Но, по-моему, держать человека до выкупа — это значит: до самой смерти.
— Очень может быть. Как это ты раньше не додумался! Верно! Верно! Мы будем держать наших пленных до смерти. Но подумал ли ты, сколько у нас будет возни с этим народом? Ты их кормишь и поишь, а они только и думают, как бы удрать!
— Какие глупости ты говоришь, Бен! Как они могут удрать, когда к ним будет приставлена стража, которая пристрелит любого из них при первой попытке к бегству?
— Стража? Это тоже невесело! Что хорошего — стоять целую ночь на часах и не спать! Отчего просто не взять дубину и не укокошить их сразу? Гораздо меньше хлопот.
— Оттого, что этого нет в книжках! Вот отчего! Я спрашиваю тебя, Бен Роджерс, хочешь ты всё делать по правилам или нет? Я думаю, сочинители книг знают лучше тебя, как это всё делается! Не у тебя ли им учиться? Ну, уж извините пожалуйста! Мы будем действовать по правилам — и только по правилам! Мы будем держать наших пленных до самого выкупа.
— Ладно, ладно. Мне всё равно, я всё-таки скажу, что это глупый обычай. А женщин мы тоже будем убивать?
— Бен Роджерс, я на твоём месте уж лучше молчал бы, чем говорить такой вздор! Убивать женщин! В книгах этого ещё никогда не бывало. Ты должен отвести их в пещеру и обращаться с ними как можно вежливее. Через несколько времени они влюбятся в тебя и сами не захотят уходить из пещеры.
— Ну, если так, я согласен. Только я боюсь, что скоро вся наша пещера будет доверху набита женщинами… и всякими пленниками, ждущими выкупа, а разбойникам и места не останется! Впрочем, делай, как хочешь, Том, я молчу!
Между тем во время этих разговоров маленький Томми Барнес заснул, и когда его разбудили, он испугался, заплакал, попросился скорее к маме и заявил, что он не хочет быть больше разбойником.
Все стали дразнить его и смеяться над ним. Тогда он рассердился и закричал, что сейчас пойдёт и расскажет все секреты нашей разбойничьей шайки. Чтобы успокоить его, Том дал ему пять центов, и все решили разойтись по домам, а на будущей неделе собраться снова и тогда уже ограбить и убить хотя бы двух-трёх человек.
Бен Роджерс сказал, что ему очень трудно удирать из дому по будням и он желал бы начать дело в воскресенье. Но все другие мальчики закричали, что разбойничать в воскресенье — грех; тогда решили собраться опять при первом удобном случае и назначить день окончательно. Затем мы выбрали Тома Сойера атаманом шайки, а Джо Гарпера его помощником и разошлись по домам.
Я вскарабкался опять на навес и оттуда через окно в мою комнату. Как раз начинался рассвет. Мой новый костюм был измазан глиной и закапан салом, а сам я устал как собака.