У окна
Я уже, кажется, говорил, что приступы сильного волнения проходят у меня довольно быстро. Я почувствовал, что промок и что мне холодно. На половике, разостланном вдоль лестницы, вокруг меня образовалась целая лужа. Я машинально встал, прошел в столовую и выпил немного виски, потом решил переодеться.
Переменив платье, я поднялся к себе в кабинет; почему именно туда, я и сам не знаю. Из окна кабинета были видны деревья и железнодорожная станция вблизи Хорзеллского луга. В суматохе отъезда мы даже забыли закрыть окно. В коридоре было темно; комната тоже казалась темной по сравнению с пейзажем, рисовавшимся в рамке окна. Я остановился у дверей.
Гроза миновала. Башни Восточной коллегии и окружающие ее сосны исчезли; вдали в красноватом свете виднелся луг с песочными ямами. На фоне зарева двигались гигантские черные тени.
Казалось, все на этой стороне охвачено огнем. По широкому склону холма пробегали языки пламени, колебавшиеся и корчившиеся в порывах затихающей бури и отбрасывавшие красный отсвет на покрытое тучами небо. По временам дым близкого пожарища заволакивал окрестность и скрывал тени марсиан. Я не мог рассмотреть, что они делали. Их очертания вырисовывались неясно. Они возились около каких-то темных предметов, и мне не удалось различить, над чем именно они работают. Не видел я и ближайшего пожара, хотя отблеск его играл на стенах и на потолке кабинета. Резкий смолистый запах носился в воздухе.
Я беззвучно затворил дверь и подкрался к окну. Передо мной открылась более широкая панорама от станции Уокинг до обуглившихся и почерневших сосновых лесов Байфлита. Вблизи виадука, на линии железной дороги, у самого подножья холма что-то ярко пылало. Многие дома на Мейберийской дороге и на улицах, примыкавших к станции, превратились в тлеющие груды развалин. Я сначала не мог разобрать, что именно горело на самом железнодорожном полотне. Огонь перебегал по какой-то черной груде, направо виднелось что-то желтое и продолговатое. Потом я разглядел, что это был потерпевший крушение поезд; передняя часть его была разбита и горела, а задние вагоны еще стояли на рельсах.
Между тремя главными центрами света — домами, поездом и пылающими лугами Чобхема — вклинивались неправильные черные куски, разорванные кое-где полосами тлеющей и дымящейся почвы. Это было странное зрелище: черное пространство, усеянное огнями. Больше всего оно напоминало мне вид гончарных заводов в ночное время. Сначала я не заметил людей, хотя и вглядывался очень внимательно. Потом при зареве пожара у станции Уокинг я увидел несколько мечущихся темных фигурок.
И этот огненный хаос был тем маленьким миром, где я столько лет жил так спокойно! Я не знал, что произошло в течение последних семи часов; я только начинал смутно догадываться, что есть какая-то связь между этими механическими колоссами и теми неповоротливыми чудовищами, которые на моих глазах выползли из цилиндра. С каким-то странным любопытством, не думая об опасности, я придвинул свое рабочее кресло к окну, уселся и начал наблюдать. Особенно заинтересовали меня три черных гиганта, расхаживавшие при блеске пожарища возле песочных ям.
Казалось, они были чем-то заняты. Я недоумевал, что они там делают. Неужели это сознательные машины? Но ведь это невозможно! Очевидно, в каждой находится марсианин и управляет ею. Я стал сравнивать их с нашими машинами и в первый раз в жизни задал себе вопрос, чем должны казаться какому-нибудь умному животному наши военные корабли или паровозы.
Гроза пронеслась, и небо очистилось. Над дымом пожарища, как тусклая булавочная головка, Марс уже склонялся к западу, когда какой-то солдат забрался в мой сад. Я услыхал легкое царапанье у забора и, пробудившись от своего оцепенения, заметил человека, перелезавшего через плетень. При виде другого человеческого существа я сразу очнулся и быстро высунулся в окно.
— Тсс… — прошептал я.
Он в нерешительности уселся верхом на заборе. Потом перелез и, согнувшись, подкрался через лужайку к углу дома.
— Кто там? — шопотом опросил он, стоя под окном и глядя вверх.
— Куда вы идете? — спросил я.
— Я и сам не знаю.
— Вы хотите спрятаться?
— Да.
— Войдите в дом, — предложил я.
Я сошел вниз и впустил его. Потом снова запер дверь. Я не мог видеть его лица. Он был в расстегнутом мундире и без фуражки.
— Боже! — воскликнул он, когда я впустил его.
— Что случилось? — спросил я.
— И не спрашивайте! — Несмотря на темноту, я заметил, что он безнадежно махнул рукой. — Они смели нас, просто смели, — повторял он.
Почти машинально он последовал за мной в столовую.
— Выпейте виски, — предложил я, наливая ему изрядную порцию.
Он выпил. Потом вдруг сел к столу, положил голову на руки и начал всхлипывать и плакать, как маленький мальчик. Забыв о собственном недавнем припадке отчаяния, я с удивлением смотрел на него.
Прошло довольно много времени, пока он наконец справился со своими нервами и мог отвечать на мои вопросы. Он говорил прерывисто и сбивчиво. Он был артиллерийским ездовым и попал в бой лишь около семи часов вечера. В это время стрельба на лугу была в полном разгаре; говорили, что первая партия марсиан медленно ползет ко второму цилиндру под прикрытием металлического щита.
Позднее этот щит был поднят на треножник и превратился в первую боевую машину, виденную мной. Орудие, при котором находился мой солдат, было поставлено на позицию у Хорзелла для обстрела песочных ям, и его прибытие ускорило развязку. Когда ездовые с зарядным ящиком отъезжали в сторону, лошадь моего собеседника оступилась в кроличью нору и упала, сбросив седока в какую-то выбоину. В ту же минуту пушка позади него разорвалась. Снаряды взлетели на воздух, все было охвачено огнем, и он очутился под грудой обгорелых трупов, людских и конских.
— Я лежал тихо, — рассказывал он, — полумертвый от страха. Меня придавила грудь лошади. Они нас смели. А запах, боже мой! Точно пригорело жаркое. Я расшиб себе спину при падении. Я лежал, пока мне не стало лучше. Всего минуту назад мы ехали точно на параде, и вдруг — грохот, треск, свист… Нас смели, — повторил он.
Он долго прятался под трупом лошади, наблюдая исподтишка за всем происходящим. Кардиганский полк пытался броситься в штыки, но его истребили в один миг. После этого чудовище поднялось на ноги и начало расхаживать по лугу, преследуя тех, кто обратился в бегство. Его вертящийся колпак напоминал человеческую голову в капюшоне. Какое-то подобие руки держало сложный металлический аппарат, откуда вырывались зеленые искры и ударял тепловой луч.
Через несколько минут на лугу уже не осталось ни одного живого существа. Кусты и деревья, еще не успевшие обратиться в почернелые остовы, продолжали гореть. Гусары стояли на дороге за холмом, и рассказчик их не видел. Некоторое время он слышал треск пулеметов, потом все смолкло. Сначала гигант пощадил станцию Уокинг и окрестные дома. Потом скользнул тепловой луч, и городок превратился в груду пылающих развалин. Чудовище прикрыло тепловой луч и, повернувшись спиной к артиллеристу, заковыляло к дымившемуся сосновому лесу, где упал второй цилиндр. Тотчас же после его ухода другой сверкающий титан поднялся из ямы.
Второе чудовище последовало за первым, и тогда артиллерист осторожно пополз по горячему пеплу вереска к Хорзеллу. Ему удалось доползти до канавы, тянувшейся вдоль края дороги, и таким образом он добрался до Уокинга. Далее история, которую он рассказывал, стала запутываться. Через Уокинг нельзя было пройти. Уцелевшие жители, казалось, сошли с ума; многие сгорели заживо или были обожжены. Мой артиллерист свернул в сторону, чтобы избежать огня, и спрятался в развалинах, когда вернулся один из гигантов. Он видел, как чудовище погналось за одним из беглецов, схватило его своими стальными щупальцами и размозжило ему голову о ствол сосны.
Наконец, уже после наступления ночи, артиллерист выбрался оттуда и перешел через железнодорожную насыпь. Потом он стал пробираться дальше, в сторону Мейбери, надеясь, что ближе к Лондону окажется в большей безопасности. Люди прятались в канавах и погребах, и многие из уцелевших бежали по направлению к деревням Уокинг и Сенд. Его мучила жажда, пока, наконец, вблизи железнодорожного моста, он не наткнулся на лопнувшую водопроводную трубу, из которой вода ручьем хлестала на дорогу.
Другой марсианин стал на треножник и последовал за товарищем.
Такова была история, которую мне удалось вытянуть у него слово за словом. Он немного успокоился, рассказывая о своих похождениях и стараясь описать как можно нагляднее все то, что видел. В начале рассказа он сообщил мне, что ничего не ел с самого полудня. Поэтому я, отыскав в кладовой кусок баранины и хлеб, принес то и другое в столовую. Лампы мы не зажигали, опасаясь привлечь внимание марсиан, и наши руки то и дело соприкасались над хлебом или мясом. Он еще не успел закончить свой рассказ, когда окружавшие нас предметы начали неясно выступать из мрака, а истоптанные кусты и сломанные штамбовые розы стали уже отчетливо видны за окном. Можно было подумать, что толпа людей или целые стада животных промчались через поляну. Теперь я мог рассмотреть почерневшее и изможденное лицо моего собеседника. Такое же лицо, без сомнения, было и у меня.
Закусив, мы осторожно поднялись ко мне в кабинет, и я снова выглянул в открытое окно. За одну ночь цветущая долина превратилась в долину смерти. Пожар догорал. Там, где раньше бушевало пламя, теперь чернели клубы дыма. Бесчисленные руины опустошенных и покинутых домов, наклонившиеся обугленные деревья, скрытые ранее мраком, вставали теперь, тощие и страшные, в беспощадном свете утренней зари. Кое-что уцелело чудом: белый железнодорожный семафор, часть оранжереи. Никогда еще в истории войн не было такого полного разгрома. И, поблескивая в лучах зари, разгоравшейся на востоке, три металлических гиганта стояли около ямы. Их колпаки поворачивались в разные стороны, как будто они любовались произведенным опустошением.
Мне показалось, что теперь яма стала гораздо шире. Вспышки зеленого пара беспрерывно взлетали навстречу восходящему, но еще не видимому солнцу, клубились, падали и исчезали.
Около Чобхема вздымались столбы пламени. С первым лучом дня они превратились в столбы кровавого дыма.