Травля Невидимого
Сначала Кемп говорил слишком бессвязно, чтобы Эдай мог понят только что происшедшее с такою быстротою.
Она стояли на площадке. Кемп все еще держал на руке странные одежды Гриффина и торопливо рассказывал. Через некоторое время Эдай начал, однако, кое-что понимать.
— Он помешан, — говорил Кемп, — он бесчеловечен. Это один голый эгоизм. Ему дела нет ни до чего, кроме собственной выгоды и собственной безопасности. Нынче утром я выслушал целую историю самого грубого эгоизма. Он калечил людей. Будет убивать, если мы ему не помешаем. Создаст панику. Ничто его не остановит. Теперь он на воле — бешеный!
— Его надо поймать, — сказал Эдай. — Это несомненно.
— Но как? — воскликнул Кемп, и тотчас в голове его закишели планы: — Вам надо принять меры сейчас же: привлечь к этому делу все население, не дать Гриффину оставить наших мест. Раз он бежит отсюда, он пойдет калечить и убивать по всей стране. Он мечтает о царств террора! О царстве террора, слышите? Вам надо учредить надзор по всем железным дорогам, по всем проселкам, на всех пароходах. Войско должно помогать. Телеграфируйте о помощи. Единственное, что может его здесь задержать, это надежда выручить свои записные книги, которые он очень ценит. Я расскажу вам: в вашем полицейском участке содержится некий Марвель…
— Знаю, — сказал Эдай, — знаю. Книги-то, — да. Но ведь бродяга…
— Бродяга отрицает, чтобы они у него были; но он говорит, что они у него. Вы должны сделать так, чтобы не дать ему возможности ни питаться, ни спать; день и ночь весь край должен быть настороже. Пищу надо запирать и прятать, чтобы он не имел к ней доступа. Дома также запирать крепко-накрепко… Дай нам Бог холодные ночи и дожди!.. Вся округа должна тотчас приняться ловить его, ловить, пока не поймают. Говорю вам, Эдай, он — гибель и бедствие, он страшно опасен: если его не схватят и не запрут, один Бог знает, что может произойти. Страшно и подумать!
— Что же еще нам делать? — спросил Эдай. — Мне надо тотчас отправляться и начать все устраивать. Но почему бы и вам не пойти со мною? Да, пойдемте-ка! Пойдем и соберем нечто в роде военного совета, призовем на помощь Гоппса и железнодорожное начальство. Пойдемте и расскажите мне все по дороге. Что же еще мы можем сделать?… Да бросьте эту дрянь!
Через минуту Эдай уже сходил с лестницы, а за ним Кемп. Они нашли наружную дверь отворенной, а за нею двух полицейских, глазевших в пустое пространство.
— Удрал, сэр, — сказал один из них.
— Нам тотчас нужно отправиться в центральное отделение, — сказал Эдай. — Сходите, кто-нибудь, за извозчиком и пошлите его нам навстречу, да поживее. Ну, Кемп, еще что же?
— Собак, — сказал Кемп, — достаньте собак: они его не видят, да чуют. Достаньте собак.
— Ладно, — сказал Эдай. — Это между нами, но тюремному начальству в Гальстиде известен один человек, у которого есть ищейки. Собак, значит. Еще что?
— Помните, — сказал Кемп, — его пища видна. Когда он поесть, его пища видна, пока она не усвоится организмом. Поевши, он должен прятаться. Надо искать везде, обыскивать каждый куст, каждый укромный уголок. И всякое оружия, все предметы, которые можно обратить в оружие, надо прятать. Подолгу носить с собою такие вещи он не может. Все, что может попасться ему под руку, и чем он может драться, надо спрятать.
— И это ладно, — сказал Эдай. — Поймаем его, погодите!
— А по дорогам… — начал Кемп и запнулся.
— Ну? — сказал Эдай.
— Толченого стекла… Я знаю, это жестоко… Но подумайте только, что он может сделать!
Эдай со свистом втянул воздух между зубами.
— Это уж что-то того, — сказал он, — будто не по чести… Уж и не знаю, право… Велю все-таки приготовить; если он зайдет слишком далеко…
— Говорю ж я вам, он стал совсем бесчеловечен, — оказал Кемп. — Я также уверен, что он установит царство террора, — когда оправится от волнения своего теперешнего побега, — как в том, что говорю с вами. Единственная наша надежда — опередить его. Он порвал все связи с людьми. Пусть кровь его падет на его собственную голову!