Тысяча и одна бутылка
Тамъ вотъ какъ случилось, что 29 февраля, въ самомъ началѣ оттепели, это странное существо было выкинуто изъ безконечности въ деревню Айпингъ. На слѣдующій день привезли по слякоти его багажъ, а багажъ былъ очень замѣчательный. Была въ немъ, правда пара чемодановъ, которые могли бы принадлежать любому разумному человѣку, но, кромѣ того, былъ ящикъ съ книгами, объемистыми, толстыми книгами, частью написанными весьма неразборчивымъ почеркомъ, и больше дюжины плетеныхъ корзинъ, ящиковъ, коробокъ съ какими-то уложенными съ солому предметами, какъ показалось Голлю, полюбопытствовавшему запустить руку въ солому, — стеклянными бутылками. Незнакомецъ не вытерпѣлъ и, пока Галль заболтался немножко, готовясь помогать при выгрузкѣ багажа, вышелъ навстрѣчу Фиренсайдовой телѣгѣ, закутанный, по обыкновенію, въ пальто и шарфъ, въ шляпѣ и перчаткахъ. Онъ подошелъ, не замѣчая Фиренсайдовой собаки, которая обнюхивала ноги Голли съ интересомъ диллетанта.
— Вносите-ка поскорѣе ящики, — сказалъ онъ, — я ужъ и такъ ждалъ порядочно.
И, сойдя съ крыльца къ задку телѣги, онъ хотѣлъ было взять тамъ одну изъ корзинъ. Но едва завидѣла его собака Фиренсайда, какъ сердито зарычала и ощетинилась, а когда онъ сбѣжалъ со ступенекъ, — сдѣлала нерѣшительное движеніе впередъ и потомъ прямо бросилась на него и вцѣпилась ему въ руку.
— Цыцъ! — крикнулъ, отскакивая, не отличавшійся мужествомъ по отношенію къ собакамъ Галль.
— Кушъ! — заревѣлъ, хватаясь за хлыстъ, Фиренсайдъ.
Зубы собаки скользнули по рукѣ незнакомца, послышался ударъ, собака подпрыгнула бокомъ и рванула его за затрещавшія панталоны. Но въ эту минуту тонкій конецъ Фиренсайдова хлыста достигъ, наконецъ, его собственности, и собака съ отчаяннымъ визгомъ скрылась подъ телѣгой. Все это произошло въ нѣсколько секундъ. Никто не говорилъ, всѣ кричали. Незнакомецъ быстро оглянулся на свою ногу и разорванную перчатку, нагнулся было къ ногѣ и опрометью бросился по ступенькамъ въ гостиницу. Слышно было, какъ онъ стремглавъ бѣжалъ по корридору и вверхъ по лѣстницѣ, въ свою спальню.
— Ахъ ты, негодница! — говорилъ между тѣмъ Фиренсайдъ, слѣзая съ телѣги съ хлыстомъ въ рукѣ.
Собака внимательно наблюдала за нимъ черезъ спицу колеса.
— Пожалуй-ка сюда! — продолжалъ Фиренсайдъ. Ну, вылѣзай, что ли!
Галль глядѣлъ на низъ, разинувъ ротъ.
— А вѣдь тяпнула она его! — сказалъ онъ. Пойти посмотрѣть, что съ нимъ такое.
И онъ поплелся вслѣдъ за незнакомцемъ. Въ корридорѣ ему попалась мистрессъ Галль.
— Возчикова собака… — сказалъ онъ ей и прошелъ прямо наверхъ.
Дверь въ комнату пріѣзжаго была полуотворена; Галль толкнулъ ее и вошелъ безъ всякихъ церемоній, такъ какъ обладалъ отъ природы сострадательнымъ сердцемъ.
Штора была спущена, и въ комнатѣ сумрачно. Передъ глазами Галля мелькнуло на мгновеніе что-то очень странное, — какъ будто рука безъ кисти, взмахнувшая въ его сторону, и лицо изъ трехъ огромныхъ неопредѣленныхъ бѣлыхъ пятенъ, очень похожая на громадную блѣдную чашечку Анютиныхъ глазокъ. Затѣмъ что-то сильно ударило его въ грудь, вышвырнуло вонъ, дверь съ трескомъ захлопнулась и заперлась изнутри.
Все это произошло такъ быстро, что онъ не успѣлъ ничего разобрать. Взмахнули какія-то неопредѣленныя формы, его толкнуло, — и вотъ онъ стоялъ теперь одинъ на темной площадкѣ лѣстницы и недоумѣвалъ, что такое было т о, что онъ видѣлъ. Минуты черезъ двѣ, когда Галль вернулся къ маленькой группѣ, собравшейся у входа въ гостиницу, Ференсайдъ вторично разсказывалъ съ самаго начала все происшествіе, мистрессъ Галль ворчала, что собакамъ вовсе не полагается кусать ея жильцовъ; мистеръ Гокстеръ, лавочникъ съ противоположной стороны улицы, разспрашивалъ, а Санди Уоджерсъ изъ кузницы давалъ совѣты; кромѣ того, женщины и дѣти дѣлали глупыя замѣчанія; «Ужъ меня-то она бы не укусила, шалишь! — Такихъ собакъ и держать-то не годится. — А за что жъ она его укусила-то?» и т. д.
Галлю глазѣвшему на нихъ съ крыльца и прислушивавшемуся къ разговорамъ, самому казалось теперь невѣроятнымъ, чтобы наверху, на его глазахъ могло произойти нѣчто до такой степени необыкновенное. Лексиконъ его, вдобавокъ, быть слишкомъ ограниченъ для передачи его впечатлѣній.
— Да говоритъ: ничего ему не нужно, — отвѣчалъ онъ на разспроси жены.
— Давайте-ка лучше внесемъ багажъ.
— Сейчасъ же надо прижечь, — сказалъ мистеръ Гокстеръ, — особенно, если воспалилось.
— Я бы ее застрѣлила, вотъ что! — сказала женщина въ толпѣ.
Вдругъ собака опять зарычала.
— Пошевеливайтесь! — крикнулъ сердитый голосъ изъ двери, и на порогѣ появилась закутанная фигура незнакомца съ поднятымъ воротникомъ и опущенными внизъ полями шляпы.
— Чѣмъ скорѣе вы внесете вещи, тѣмъ лучше.
По словамъ очевидца, панталоны и перчатки на незнакомцѣ были другія.
— Вы поранены, сэръ? — спросилъ Фиренсайдъ. Я очень жалѣю, что собака…
— Пустяки, — отвѣчалъ незнакомецъ, — даже не оцарапанъ. Поспѣшите съ вещами.
Далѣе, по увѣренію мистрессъ Галль, слѣдовало произнесенное про себя ругательство.
Какъ только первая корзина, по приказанію незнакомца была внесена въ пріемную, онъ бросился на нее съ большимъ азартомъ и началъ ее распаковывать, разбрасывая кругомъ солому, съ полнымъ пренебреженіемъ еъ коврамъ мистрессъ Галль. Изъ соломы появлялись бутылки: маленькіе, пузатые пузыречки съ порошками, тонкія и длинныя стклянки съ цвѣтными и бѣлыми жидкостями, узкія бутылочки съ надписями: «ядъ», круглыя бутылки съ длинными горлышками, большія бутыли изъ бѣлаго стекла, бутылки со стеклянными пробками, бутылки съ сигнатурками, съ притертыми пробками, съ кранами, съ деревянными шляпками, изъ-подъ вина, изъ-подъ прованскаго масла, — в всѣ эти бутылки онъ разставлялъ рядами на шифоньеркѣ, на каминѣ, на столѣ, подъ окномъ, на полу, на книжныхъ полкахъ, — всюду. Во всей Брамбльгорстской аптекѣ не набралось бы и половины всего этого… Зрѣлище было внушительное. Одинъ за другимъ, распаковывались коробы, нагруженные бутылками, пока, наконецъ, не опустѣлъ шестой, и не выросла на столѣ цѣлая груда соломы; кромѣ бутылокъ и пузырьковъ, въ коробахъ было нѣсколько пробирныхъ трубокъ и тщательно упакованные вѣсы.
Какъ только все это было разложено, незнакомецъ сейчасъ же подошелъ къ окну и принялся за работу, нисколько не заботясь о разбросанной всюду соломѣ, потухшемъ каминѣ, оставшемся па дворѣ ящикѣ съ книгами, чемоданахъ и прочемъ багажѣ, отправленномъ наверхъ.
Когда мистрсссъ Галль принесла ему обѣдать, онъ былъ уже такъ погруженъ въ занятія, что сначала и не замѣтилъ ея. Она смела солому и съ нѣкоторымъ ожесточеніемъ, которое объяснялось состояніемъ пола, поставила на столъ подносъ съ посудой. Тутъ только незнакомецъ слегка повернулъ къ ней голову и тотчасъ опять отвернулся, но она успѣла замѣтить, что очковъ на немъ не было, — они лежали на столѣ рядомъ и ей показалось, что глазныя впадины у него удивительно какія глубокія. Онъ тотчасъ надѣлъ очки и повернулся къ ней лицомъ.
Мистрессъ Галль только-что хотѣла пожаловаться на заваленный соломой полъ, но незнакомецъ предупредилъ ее.
— Прошу васъ не входить не постучавшись, — сказалъ онъ тономъ неестественнаго раздраженія, по видимому, особенно ему свойственнаго.
— Я стучалась… да должно быть…
— Можетъ быть, вы и стучались, но въ моихъ изслѣдованіяхъ, въ моихъ чрезвычайно важныхъ и необходимыхъ изслѣдованіяхъ, малѣйшій перерывъ, скриръ двери… Я долженъ просить васъ…
— Конечно, сэръ. Вы вѣдь можете запирать двери, если вамъ угодно. Во всякое время.
— Это мысль хорошая.
— А солома-то, сэръ. Если осмѣлюсь замѣтить…
— Не зачѣмъ. Если солома вамъ мѣшаетъ, поставьте ее въ счетъ.
И онъ пробормоталъ про себя что-то очень похожее на ругательство.
Стоя противъ мистрессъ Галль съ вызывающимъ и сдержанно разъяреннымъ видомъ, съ пузырькомъ въ одной рукѣ и пробирной трубкой въ другой, незнакомецъ производилъ такое странное впечатлѣніе, что мистрессъ Галль просто испугалась. Но это была женщина рѣшительная.
— Въ такомъ случаѣ я бы желала знать, сэръ, что вы считаете…
— Шиллингъ, поставьте шиллингъ. Шиллинга довольно?
— Будь по вашему, — сказала мистрессъ Галль, развертывая и разстилая на столѣ скатерть. Если вамъ такъ удобно, то, конечно…
Незнакомецъ отвернулся и сѣлъ, закрывшись воротникомъ пальто.
До самыхъ сумерекъ проработалъ онъ взаперти и, по свидѣтельству мистриссъ Галль, большею частью, совершенно беззвучно. Но одинъ разъ послышался будто толчокъ, зазвенѣли бутылки, точно пошатнулся столъ, потомъ задребезжало стекло посуды, которую бѣшено швыряли объ полъ, и заходили взадъ и впередъ по комнатѣ быстрые шаги.
Боясь, что что-нибудь не благополучно, и мистрессъ Галль подошла къ двери и стала прислушиваться, но постучать не рѣшилась,
— Не могу продолжать, — говорилъ онъ, какъ въ бреду, не могу продолжать! Триста тысячъ! Четыреста тысячъ! Какое громадное количество! Обмануть! На это можетъ уйти вся моя жизнь. Терпѣніе… Ну его, терпѣніе! Дуракъ, дуракъ!
Изъ буфета донесся стукъ гвоздей по каменному полу, и мистрессъ Галль очень неохотно удалилась, не дослушавъ конца монолога. Когда она пришла назадъ, въ комнатѣ было снова тихо; только поскрипывало иногда кресло да звякала бутылка. Все было кончено; незнакомецъ снова принялся за работу.
Въ сумерки, когда она принесла ему чай, она увидѣла въ углу, подъ зеркаломъ, кучу битаго стекла и кое-какъ вытертое золотистое пятно на полу. Она указала на нихъ незнакомцу.
— Поставьте въ счетъ! — рявкнулъ онъ. Ради самого Бога, не приставайте ко мнѣ! Если что-нибудь окажется испорченнымъ; поставьте въ счетъ.
И онъ продолжалъ отмѣчать что-то въ лежавшей передъ нимъ тетрадкѣ.
* * *
— Я имѣю тебѣ кое-что сообщить, — сказалъ Фиренсайдъ таинственно.
Дѣло было подъ вечеръ, и пріятели сидѣли въ маленькой айпингской распивочной.
— Ну? — спросилъ Тедди Генфрей.
— Насчетъ этого молодца, о которомъ ты все толкуешь, того самаго, что укусила моя собака. Ну-съ, такъ вотъ что: молодецъ-то черный по крайней мѣрѣ ноги. Я видѣлъ въ дыру на панталонахъ и въ дыру на перчаткѣ. Поглядѣлъ, — думалъ, тамъ будетъ просвѣчивать этакое, въ родѣ какъ розовое. Ахъ нѣтъ, ничуть не бывало, чернота одна. Говорю тебѣ, онъ черный, вотъ какъ моя шляпа.
— Господи Іисусе Христе! — сказалъ Генфрей. Очень что-то чудно все это. Вѣдь носъ-то у него — самый, что ни на есть, розовый!
— Знаю, — сказалъ Фиренсайдъ. Такъ-то оно такъ. А знаешь, что я думаю? Вотъ что: парень-то пѣгій, Тедди. Кое-гдѣ черный, кое-гдѣ бѣлый, — пятнами. И ему это конфузно. Должно, онъ — помѣсь какая-нибудь; а кровь-то вмѣсто того, чтобы смѣшаться, пошла пятнами. Я и прежде слыхалъ, что это бываетъ. А съ лошадьми такъ случается постоянно. Кто жъ этого не знаетъ!