Внутри шара
— Влезайте! — сказал Кавор, когда я сидел на краю горловины и смотрел в темную внутренность шара.
Мы были одни. Дело шло к вечеру, солнце только что закатилось, и на всем был разлит тихий полусвет сумерек.
Я всунул и другую ногу в отверстие и соскользнул по гладкому стеклу на дно шара; затем приподнялся, чтобы принять от Кавора жестянки с пищей и другие снаряды. Внутри было жарко — термометр стоял на отметке 80° Фаренгейта, — и так как нужно было уменьшить по возможности потерю теплоты лучеиспусканием, то мы были одеты в туфли и костюм из тонкой фланели. Впрочем, у нас был с собой узел толстой шерстяной одежды и шерстяных одеял на случай холода. Под руководством Кавора я расставлял этот багаж, цилиндры с кислородом и прочее вокруг моих ног, и вскоре все нужное в дорогу было уложено. Он обошел еще раз нашу непокрытую лабораторию, чтобы посмотреть, не забыли ли чего-нибудь, затем влез вслед за мной. Я заметил, что он держит что-то в руке.
— Что это у вас? — спросил я.
— Взяли ли вы что-нибудь для чтения?
— Ах, Боже мой, ничего не взял!
— Я забыл сказать вам. Наше путешествие может продлиться… мы, может быть, будем странствовать не одну неделю.
— Но…
— Мы будем летать в этом шаре совершенно без всякого занятия.
— Как жаль, что я не знал!
Он высунулся из отверстия.
— Посмотрите, — сказал он, — тут есть кое-что!
— Есть еще время?
— Мы имеем еще час в своем распоряжении.
Я взглянул. Это был старый нумер газеты «Tit-Bits», вероятно, принесенный кем-нибудь из наших людей. Далее, в углу, я увидел разорванные листы «Lloyd's News», и, забрав их, спустился обратно в шар.
— Что вы достали? — спросил я.
Я взял книгу из его рук и прочел: «Собрание произведений Вильяма Шекспира».
Он слегка покраснел.
— Мое воспитание было чисто научное, — сказал он, как бы извиняясь.
— И вы никогда не читали его?
— Никогда.
— Это такая вещь, которую должно знать наизусть, хотя, признаюсь, я и сам мало читал Шекспира, и, сомневаюсь, чтобы много нашлось охотников читать его.
Я помог Кавору завинтить стеклянную крышку горловины, затем он нажал пуговку, чтобы закрыть соответствующий заслон в наружной оболочке. Полоса полусвета, проникавшая в отверстие, исчезла, и мы остались во мраке.
Некоторое время мы хранили молчание. Хотя наш шар не был непроницаем для звука, все было совершенно тихо. Я заметил, что нет ничего, за что бы можно было ухватиться, когда произойдет толчек при нашем старте, и сообразил, что должен буду испытывать большое неудобство по отсутствию какого бы то ни было сиденья.
— Отчего у нас нет стульев? — спросил я.
— Я уладил все это, — сказал Кавор. — Стулья нам не понадобятся.
— Почему же?
— Увидите, — отвечал он тоном человека, не желающего продолжать разговор.
Я замолчал. Мне вдруг ясно и живо представилось, что я поступил крайне глупо, согласившись сесть в этот шар. «Не лучше ли, — задавал я себе вопрос, — убраться отсюда по добру по здорову, пока еще не поздно?» Я знал, что мир вне этого шара будет довольно холоден и негостеприимен для меня — уже несколько недель я жил исключительно на субсидии от Кавора, — но все же мир этот будет не так холоден, как абсолютный нуль, и не так негостеприимен, как пустое пространство. Когда бы не боязнь показаться трусом, думаю, что даже и в эту минуту я еще мог бы добиться того, чтобы он выпустил меня. Но я все колебался на этот счет, обуявшая меня щепетильность все более и более усиливалась, а время уходило.
Последовал легкий толчок, послышался шум, похожий на то, как будто откупорили бутылку шампанского в соседней комнате, и слабый свистящий звук. На мгновение я почувствовал огромное напряжение; мне показалось, что ноги у меня точно налиты свинцом. Но это ощущение продолжалось бесконечно малое время.
Однако, оно вывело меня из оцепенения.
— Кавор, — проговорил я во мраке, — мои нервы не выдерживают долее. Я не думаю, чтобы…
Я остановился. Он ничего не отвечал.
— Будь проклята вся эта затея! — вскричал я. — Я безумец! Что мне здесь делать? Я не иду, Кавор; предприятие это слишком рискованное; я ухожу!
— Вы не можете это сделать, — сказал он.
— Не могу? А вот увидим!
Он ничего не отвечал несколько секунд.
— Теперь слишком поздно нам препираться, Бедфорд, — сказал он после этой паузы, — легкий толчок — это был старт. Мы уже летим, летим так же плавно, как бомба, пущенная в бесконечное пространство.
Некоторое время я был ошеломлен случившимся. Мне нечего было сказать, как будто я никогда ранее не слыхал об этой идее покинуть наш мир. Затем я заметил неизъяснимую перемену в своих физических ощущениях. Это было необычайное чувство легкости, нереальности. К нему присоединилось какое-то странное ощущение в голове, почти апоплексического характера, и сильный шум в ушах. Ни одно из этих ощущений не ослабевало с течением времени, но, наконец, я так привык к ним, что не испытывал ни малейшего неудобства.
Я услышал, как что-то щелкнуло, и электрическая лампочка засветилась.
Я взглянул на лицо Кавора, оно было белое, такое же, как чувствовалось мне, и мое собственное. Мы молча смотрели друг на друга. От действия прозрачной темной поверхности стекла позади Кавора, в которой отражалась, как в зеркале, его фигура, он казался как бы летящим в пустоте.
— Итак, мы взаперти! — сказал я наконец.
— Да, — подтвердил он, — мы взаперти! Не шевелитесь! — воскликнул он, заметив какой-то жест с моей стороны. — Оставьте ваши мускулы в совершенном покое, в бездействии, как если бы вы лежали в постели. Мы находимся в своем собственном целом мире. Поглядите на эти вещи!
Он показал на ящики и узлы, лежавшие поверх одеял на дне шара. Я с удивлением увидел, что они теперь плыли, приподнятые почти на фут от сферической стены. Затем я увидал по тени Кавора, что он не опирается более о поверхность стекла. Протянув руку назад, я убедился, что и мое тело тоже висит в пространстве, отделенное от стекла.
Я не кричал, не жестикулировал, но на меня напал страх. Казалось, будто какая-то неведомая сила держит и увлекает нас кверху. Простое прикосновение руки к стеклу быстро приводило меня в движение. Я понимал, что происходит, но это не успокоило меня. Мы были отрезаны от всякого внешнего притяжения, действовало только притяжение предметов, находившихся внутри нашего шара. Вследствие этого всякая вещь, не прикрепленная к стеклу, падала медленно, по причине незначительности наших масс, к центру нашего шара.
— Мы должны кружиться, — сказал Кавор, — и носиться по воздуху, бок о бок с вертящимися между нами вещами.
Это было до крайности странное ощущение, витать таким образом свободно в пространстве, сначала, правда, ужасно жуткое ощущение, но когда страх прошел, не лишенное вовсе приятности, очень покойное; действительно, всего ближе в земном кругу подходит к этому ощущению лежание на мягком пуховике. Но тут совершенная отчужденность от мира и независимость! Я не рассчитывал на что-либо подобное. Я ожидал сильного толчка вначале и головокружительной быстроты полета. Вместо этого я почувствовал себя как бы бесплотным. Это не было похоже на начало путешествия, скорее на начало сновидения.