ЗЕМЛЯ ПОД ВЛАСТЬЮ МАРСИАН
I
В западне
В первой части, описывая переживания моего брата, я удалился в сторону от моих собственных приключений. Во время событий, рассказанных мною в двух последних главах, я и викарий находились в пустом доме в Галлифорде, куда мы спрятались, чтобы спастись от черного дыма. С этого места я и буду теперь продолжать.
Весь вечер воскресенья и весь следующий день — день лондонской паники, — мы просидели в этом доме, отрезанные от остального мира. Оба эти безотрадные дня мы провели в мучительном бездействии и томительном ожидании.
Моя душа была полна тревоги за жену. Я представлял ее себе в Лизсерхеде среди опасностей, в смертельном страхе и уже оплакивающей меня как мертвого. Я метался по комнатам пустого дома и громко стонал при мысли, что я оторван от нее, рисуя в своем воображении картины того, что могло случиться с нею без меня. Правда, я знал, что мой кузен был не трус и что он стал бы мужественно защищать мою жену, если бы ей грозило что-нибудь, но он не был из числа тех людей, которые сразу умеют оценить и предотвратить опасность. А теперь нужна была именно предусмотрительность, а не храбрость. Одно, что меня успокаивало немного, это была надежда, что марсиане двигаются на Лондон, т. е. в противоположную сторону от Лизсерхеда.
Такие неопределенные страхи очень расстраивают нервы человека и делают его раздражительным. Меня выводили из себя нескончаемые причитания викария, а его эгоистическое отчаяние утомило меня. После нескольких бесплодных попыток успокоить его я наконец махнул на него рукой и удалился в другую комнату, повидимому, детскую классную, так как там были глобус, учебные книги и тетради. А когда через некоторое время он тоже явился туда, я убежал от него на чердак, в какую-то кладовую, и заперся там, чтобы остаться одному со своей грызущей тоской.
Весь этот день и все утро следующего дня черный дым держал нас в плену. В воскресенье вечером в соседнем с нами доме появились признаки жизни: в одном из окон промелькнуло чье-то лицо, двигался свет, а позднее послышался стук двери. Но я не знаю, что это были за люди и что с ними сталось. На следующий день мы уже никого больше но видели. Все утро понедельника черный дым медленно полз к реке, подбираясь к нам все ближе и ближе, и наконец потянулся вдоль дороги за нашим домом.
Около полудня вдали показался марсианин, быстро шагавший по полям. Он уничтожал черный дым струями горячего пара, который шипел, прикасаясь к стенам, и в окнах лопались стекла, когда он на них попадал, а викарию даже обварило руку, когда он спасался от него в заднюю комнату. После того мы осторожно пробрались в передние комнаты, еще мокрые от осевшего пара, и выглянули в окно. Вся местность к северу от нас имела такой вид, как будто по ней прошел черный ураган. Взглянув в сторону реки, мы с удивлением заметили, что почерневшие и словно обгоревшие луга отливают почему-то красным цветом.
Долгое время мы не могли уяснить себе, улучшила ли эта перемена наше положение. Мы поняли только, что черного дыма нам теперь бояться нечего. Но позднее я сообразил, что наш плен кончился и что мы можем продолжать наше бегство. И, как только я это понял, ко мне вернулась способность и желание действовать. Но викарий был как будто в каком-то оцепенении, и его нельзя было убедить никакими доводами.
— Мы ведь здесь в безопасности, — повторял он, — в абсолютной безопасности!
Я решил оставить его одного. Если бы я это сделал! Умудренный опытом моего недавнего странствования с артиллеристом, я позаботился запастись в дорогу питьем и едой. Кроме того, я захватил деревянное масло и полотно для перевязок, так как мои ожоги на руках все еще не прошли, а также взял шляпу и фланелевую рубашку, которые я нашел в одной из спален.
Когда викарий сообразил, что я собираюсь итти один, что я вполне примирился с мыслью быть одному, он вдруг тоже начал собираться и решил сопровождать меня. И так как снаружи все было спокойно, то около пяти часов вечера, как я полагаю, мы вышли на почерневшую дорогу в сторону Сенбюри.
В Сенбюри и по дороге лежали трупы людей и лошадей в неестественных позах, а также опрокинутые повозки и сундуки, покрытые толстым слоем черной пыли. Эти слои пепла, лежавшие на всем, напомнили мне, что я читал о разрушении Помпеи. Без дальнейших приключений добрались мы до Гэмптон-Корта, находясь все-таки под гнетущим впечатлением страшных картин, которые мы видели.
В Гэмптон-Корте глаза наши немного отдохнули на клочке свежей зелени, которую пощадил пронесшийся удушающий вихрь. Мы прошли весь Буши-Парк и видели оленей, гуляющих на свободе под каштанами, а вдали несколько мужчин и женщин, быстро идущих в сторону Гэмптона. Это были первые люди, которых мы видели. Итак, мы дошли до Твикенгэма.
За дорогой у Гама и у Петергэма все еще горели леса. Твикенгэм уцелел: ни черный дым, ни тепловой луч не коснулись его. Здесь мы уже встретили довольно много народа, но никто не мог сообщить нам ничего нового. Все они, в большинстве случаев, находились в таком же положении, как и мы, и так же, как и мы, решили использовать временное затишье, чтобы бежать дальше.
У меня создалось такое впечатление, что во многих домах прятались люди, настолько напуганные, что у них не хватало духу бежать. Здесь тоже по всей дороге были следы панического бегства. Мне живо припоминаются три велосипеда, лежавшие кучей один на другом и совершенно исковерканные колесами проезжавших экипажей.
Около половины девятого мы подошли к Ричмондскому мосту. Само собой разумеется, что мы постарались пройти его как можно скорее, чтобы не быть долго на виду, но все же я успел заметить, что на расстоянии нескольких футов от меня на поверхности реки плавали огромные массы чего-то красного. У меня не было времени рассмотреть, что это такое, и объяснение, которое я дал этому, было тогда гораздо страшнее действительности. На Суррейском берегу мы снова увидели черную пыль, которая была когда-то черным дымом, а также трупы, целую груду их у входа на вокзал, но марсиан мы так и не видели почти до самого Барнса.
В потемневшей дали мы увидели группу из трех человек, бежавших по боковой дороге к реке. Но, за исключением этой встречи, кругом никого не было видно. Впереди на покатой возвышенности ярким пламенем горел Ричмонд, но вокруг города не было никаких следов черного дыма.
Вдруг, когда мы уже подходили к Кью, нам навстречу попались бежавшие люди, а в каких-нибуль ста ярдах от нас, над крышами домов, показалась верхняя часть боевой машины марсиан. Мы замерли от ужаса. Ведь стоило только марсианам взглянуть вниз, — и мы погибли бы безвозвратно! На нас напал такой ужас, что мы не решились итти дальше и, свернув с дороги, спрятались в сарае, в каком-то саду. Тихонько ворча про себя, викарий забился в угол и решительно отказывался двинуться с места.
Но мысль добраться до Лизсерхеда крепко засела у меня в голове. Она не давала мне покоя, и, как только начало смеркаться, я решил итти дальше. Я начал пробираться сначала через кустарник, а потом через проход, огибавший какой-то большой барский дом, и вышел на дорогу к Кью. Викария я оставил в сарае, но вскоре услышал, что он торопливо догоняет меня.
Пускаться в это второе путешествие было величайшей глупостью с моей стороны, так как было ясно, что марсиан совсем близко около нас. Едва только успел викарий поравняться со мною, как вдали, за лугами, мы увидели опять боевую машину марсиан, — ту ли самую, которую мы видели перед тем или другую, не знаю! Четыре или пять маленьких, черных фигурок бежали перед марсианином через серовато-зеленую площадь поля, и я сразу понял, что он их преследует. В три шага он был среди них, и они бросились врассыпную. Он не пользовался тепловым лучом, чтобы уничтожить их, но хватал их одного за другим и бросал, как мне показалось, в большой металлический ящик, висевший у него за спиной, точно корзина с инструментами у рабочего.
Здесь впервые я убедился, что марсиане имели в виду не только истребление побежденного человечества, но преследовали и другие цели. На мгновение мы окаменели от ужаса, потом повернулись и вбежали через ворота в какой-то сад, обнесенный стеной. Мы спрятались в канаву, очень кстати оказавшуюся поблизости, в которую мы скорее упали, чем спустились. Мы пролежали там, пока в небе не зажглись звезды, еле рискуя перекинуться словом, да и то тихим шопотом.
Было, я думаю, около одиннадцати часов ночи, когда мы наконец набрались храбрости, чтобы снова двинуться в путь. Но теперь мы уже не отважились итти по дороге, а пробирались ползком вдоль изгородей и под прикрытием деревьев, зорко всматриваясь в темноту, — викарий — с правой, а я — с левой стороны, — не покажутся ли где-нибудь марсиане, которые, как нам казалось, ходили вокруг нас.
В одном месте мы наткнулись на довольно большую площадь, выжженную, почерневшую и покрытую еще не совсем остывшей золой. Здесь было много страшно изуродованных человеческих трупов, у которых совершенно обгорели туловище и голова, а ноги и сапоги у большинства были целы. Дальше лежали трупы лошадей, а футах в пятидесяти от них осколки разорвавшихся пушек и лафетов.
Местечко Шин, повидимому, не пострадало, но и там все было мертво и пусто. Трупов мы не видали, но ночь была так темна, что невозможно было рассмотреть, что делается в боковых улицах местечка. В Шине мой спутник стал вдруг жаловаться на слабость и на жажду, и мы решили постараться проникнуть в какой-нибудь дом.
Первый дом, в который мы вошли, не без затруднений — через окно, была маленькая дача, стоявшая отдельно от других. Но в целом доме мы не нашли ничего съестного, кроме заплесневелого сыру. Но зато там оказалась вода, годная для питья, которой мы утолили нашу жажду, и я захватил еще топор, который мог нам пригодиться, чтобы проникнуть в следующий дом.
Через некоторое время мы подошли к тому месту, где улица сворачивает к Мортлэку. Здесь, в саду, обнесенном оградой, стоял белый дом. В кладовой этого дома мы нашли провизию — два каравая хлеба, большой кусок сырой говядины и полокорока ветчины. Я потому привожу такой подробный список найденных припасов, что нам пришлось существовать ими в ближайшие две недели. На полке стояло несколько бутылок пива, а также два мешка зеленых бобов и несколько пучков завядшего салата. Над кладовой находилось нечто вроде умывальной комнаты, в углу которой лежали дрова, а в шкафу с посудой мы нашли около полудюжины бутылок бургонского, консервы лососины и супа и две жестянки галет.
Мы попали в кухню, и в темноте, так как мы не рисковали зажечь свет, поели хлеба с ветчиной и выпили бутылку пива. На этот раз викарий, как это ни странно, все торопил меня итти дальше и не задерживаться здесь. Я же уговаривал его подкрепиться пищей на дорогу, но тут и случилось то происшествие, благодаря которому мы попали в западню.
— Еще нет двенадцати часов, — начал я. Но не успел я договорить, как нас вдруг ослепило ярко-зеленой молнией, и все предметы, бывшие в кухне, как будто выскочили из темноты и сейчас же снова скрылись. Затем последовал страшный толчок, которого я никогда не испытывал еще ни до того, ни после того. Непосредственно затем, так что это казалось почти одновременно, за спиной у меня раздался оглушительный удар. Послышался звон падающих стекол, с грохотом посыпались кирпичи, и с потолка, прямо нам на голову, упала штукатурка и разлетелась на тысячу кусков. Меня отбросило на пол. Я ударился головой об печку и лишился чувств. Викарий мне говорил потом, что я был долгое время без сознания. Когда я наконец пришел в себя, то увидел своего спутника, который стоял надо мною и брызгал мне в лицо водою. Позднее я рассмотрел, что все лицо его было залито кровью от ран на лбу.
Некоторое время я не мог сообразить, что случилось. Наконец мало-по-малу я припомнил все, да и боль в виске давала себя чувствовать.
— Ну, что, лучше вам теперь? — спрашивал шопотом викарий.
Я приподнялся и сел.
— Не шевелитесь, — сказал он. — Пол усеян осколками посуды, упавшей из этого шкафа. Вы не можете двинуться, не произведя шума, а они, кажется, тут за стеной.
Мы сидели так тихо, что было слышно наше дыхание. Кругом была мертвая тишина. Только раз где-то около нас скатилась на пол штукатурка, или обломок кирпича с довольно сильным шумом. Снаружи, совсем близко, доносился непрерывный звон металла.
— Слышите? — шепнул мне викарий.
— Да, — сказал я. — Но что это такое?
— Там марсианин, — ответил викарий.
Я снова прислушался.
— Это не было похоже на тепловой луч, — сказал я. На минуту у меня мелькнуло подозрение, что на наш дом налетела их боевая машина, как это случилось с церковной колокольней в Шеппертоне.
Наше положение было так необычайно и так непонятно, что мы три или четыре часа до рассвета просидели, не двигаясь, боясь что-нибудь предпринимать. Но вот забрезжил свет, не через окно, а через треугольное отверстие, образовавшееся между балкой потолка и стеной, из которой вылетел кусок кирпича. Первый раз при сером свете начавшегося утра мы могли рассмотреть внутренность кухни.
Окно было до верху завалено землей, лежавшей на столе, около которого мы сидели, и на полу у наших ног. Землей, очевидно, завалило весь дом. У верхнего косяка окна торчала вывороченная водосточная труба. Пол был усеян обломками всякого рода. Пролом образовался во внутренней кухонной стене и, так как оттуда проходил дневной свет, то было ясно, что большая часть дома обвалилась. Резким контрастом в этой картине разрушения выделялись хорошенький шкафик, выкрашенный модной, бледно-зеленой краской и уставленный медной и жестяной посудой, белые с голубым обои «под изразцы» и картины, развешенные по стенам.
Когда рассвело, мы сквозь трещину в стене увидели треножник марсианина, стоявшего, как я предполагал, на часах у еще неостывшего цилиндра. Увидев эту фигуру, мы со всей осторожностью, на которую только были способны, перебрались ползком из полутемной кухни в темную комнату.
Совершенно неожиданно в моей голове промелькнула догадка, объяснявшая ночное происшествие.
— Пятый цилиндр! — прошептал я: — пятый снаряд с Марса, попавший в этот дом и похоронивший нас под его развалинами.
Я слышал, как викарий тихонько заплакал про себя, бормоча что-то непонятное.
Не считая этих тихих всхлипываний, в комнате, в которой мы лежали, была мертвая тишина. Я, по крайней мере, едва смел дышать и не сводил глаз со светлой полосы, пробивавшейся из-под кухонной двери. Передо мною из темноты выделялось бледным овальным пятном лицо викария, его воротник и манжеты.
Снаружи, за стеной, послышался стук, как будто кто-то стучал молотком по металлу, и потом — оглушительный вой. После этого все снова стихло и потом опять послышался свист, похожий на свист машины. Все эти загадочные звуки продолжались почти без перерыва, все время, и казалось, что количество их все росло и шум усиливался. Теперь стали раздаваться тяжелые размеренные удары, от которых задрожали пол и стены. От сотрясения в шкафчике зазвенела и запрыгала посуда. Это продолжалось довольно долго. Наконец светлая полоска над дверью вдруг пропала, и наступил полный мрак. Много часов просидели мы таким образом, боясь обменяться словом, скорчившись и дрожа, пока наконец наше утомленное внимание не ослабело и не сменилось сном…
Когда я проснулся, я почувствовал, что мне страшно хочется есть. Я думаю, что мы проспали большую часть дня. Мой голод так настоятельно требовал удовлетворения, что я решился действовать. Я сказал викарию, что пойду разыскивать себе еду, и стал ощупью пробираться в кладовую. Он ничего не ответил мне, но, когда услышал, что я ем, очнулся от своего оцепенения и пополз ко мне.