У окна
Я уже говорил, что, несмотря на сильные душевные переживания, я обладал свойством быстро успокаиваться. Через некоторое время я почувствовал, что озяб, и заметил, что на покрывавший лестницу ковер натекли с меня целые лужи воды. Почти машинально я встал на ноги и пошел в столовую, чтобы выпить виски. Только тогда я почувствовал необходимость переменить платье.
Переодевшись, я поднялся к себе в кабинет, но для чего я это сделал, не знаю. Из окна моего кабинета, которое мы забыли закрыть впопыхах отъезда, были видны деревья и полотно железной дороги, вплоть до Горселльского поля.
Я остановился в дверях комнаты.
Гроза стихла. Башни Восточного колледжа и окружавшие его деревья исчезли. Вдали виднелось поле вокруг песочных ям, освещенное красным заревом. И в этом ярком освещении хлопотливо сновали взад и вперед гигантские черные тени, смешные и странные.
Казалось, что вся местность в этом направлении была в огне. По всему широкому склону перебегали огненные языки, извиваясь под порывами затихающей бури и озаряя красным отблеском несущиеся по небу тучи. Временами окно застилалось облаком дыма и скрывало от меня тени марсиан. Я не мог видеть, что они делали, и не мог даже ясно различить их фигур; не мог также понять, что это был за предмет, которым они так деятельно занимались. Мне не видно было пламени ближайшего пожара, хотя отражение его играло на стене и на потолке моего кабинета, и в воздухе несся от него резкий смолистый запах.
Я тихонько закрыл дверь и прокрался к окну. Чем ближе я подходил, тем более расширялся вид из него. С одной стороны я мог видеть дома около вокзала в Уокинге, я с другой — обуглившиеся деревья Байфлитского леса. Внизу подножья холма, на полотне железной дороги, виднелся яркий свет, и несколько домов на прилегающих к станции улицах и по дороге в Мейбюри представляли из себя пылающие развалины. Сначала я недоумевал, что означает этот яркий свет на полотне железной дороги; я видел черную груду и яркий свет, а направо — ряд каких-то продолговатых, желтых предметов. Потом я сообразил, что это был поезд, потерпевший крушение, передняя часть которого была разбита вдребезги и горела, а задние вагоны стояли на рельсах.
Между этими тремя главными центрами пожара — горящими домами, поездом и пылающей местностью — под Кобгэмом тянулось темное пространство земли, местами прерываемое неправильными полосами догоравшего, дымящегося вереска. Эта широкая, черная гладь с огненными точками на ней представляла собой необыкновенно странную картину. Больше всего это напоминало фарфоровые заводы в ночное время. Я не мог различить на ней людей, хотя всматривался очень внимательно. Но потом, при свете зарева, я разглядел у вокзала несколько черных фигурок, перебегавших одна за другою через полотно железной дороги.
И этот огненный хаос был тот самый маленький мир, в котором я благополучно прожил столько лет! Что собственно случилось за последние семь часов, я так и не знал. Не понимал я также, хотя уже начинал понемногу догадываться, какое соотношение было между механическим ходячими гигантами-машинами и неповоротливыми существами, выползавшими из цилиндра. Со странным чувством совершенно бескорыстного интереса я подвинул свой рабочий стул к окну, сел и стал смотреть на черное поле и три гигантские черные фигуры, освещенные заревом, которые двигались около песочных ям.
Они проявляли необыкновенную деятельность. Я спрашивал себя, что, собственно, это могло быть? Были ли это сознательные машины? Но этого я не мог допустить. Иди в каждой таком механизме сидел марсианин и управлял им, как управляет мозг человеческим телом? Я сравнивал эти машины с нашими и в первый раз задал себе вопрос, чем должны представляться животному наши броненосцы и паровики?
Буря улеглась, и небо прояснилось. Высоко над пеленою дыма, застилавшего место пожара, чуть-чуть мерцала на западе светлая точка — Марс. Вдруг я услышал, как что-то зашуршало за оградой моего сада. Я разом очнулся от охватившей меня летаргии и, заглянув в темноту, увидел человека, перелезавшего через решетку. При виде другого человеческого существа мое оцепенение прошло. Я высунулся в окно, радостно возбужденный.
— Кто там? — спросил я шопотом.
Сидя на ограде, человек замер в нерешимости. Потом соскочил в сад и… подошел к углу дома. Он шел согнувшись, тихонько, стараясь не производить шума.
— Кто это? — спросил он тоже шопотом, остановившись под окном и глядя вверх.
— Куда вы идете? — спросил я.
— Не знаю.
— Вы хотите спрятаться?
— Да.
— Так входите, — сказал я.
Я сошел вниз, открыл дверь, впустил его и снова запер дверь. Лица его я не мог рассмотреть. Он был без шапки, и мундир его был расстегнут.
— Как ужасно! — вырвалось у него, когда он вошел.
— Что случилось? — спросил я.
— Чего только не случилось? — Мне было видно в темноте, как он сделал жест отчаяния. — Они стерли нас, просто стерли в порошок!
И он повторил это несколько раз.
Он последовал почти механически за мной в столовую.
— Выпейте немного виски, — сказал я, наливая ему порядочную порцию.
Он выпил. Потом сел за стол, уронил голову на руки и вдруг заплакал с бурным отчаянием, громко всхлипывая, как дитя. Совершенно позабыв о своем собственном недавнем отчаяния, я стоял над ним, недоумевая и удивляясь.
Прошло довольно много времени, прежде чем он успокоился настолько, что мог отвечать на мои вопросы. Но отвечал все же с большим трудом и очень несвязно. Он был ездовым в артиллерии и только в семь часов явился на поле со своей пушкой. К этому времени пальба была уже в полном разгаре. Рассказывали, что первая партия марсиан уползла под прикрытием металлического щита к своему второму цилиндру.
Позднее этот щит поднялся на треножник и превратился в ту первую боевую машину, которую я видел. Пушка, которую он вез, была снята с передка у Горселля, так как должна была обстреливать песочные ямы. Прибытие ее ускорило развязку. Когда он стал отъезжать, его лошадь попала ногой в кроличью нору и упала, сбросив его в канаву. В тот же момент сзади разорвало пушку, пороховой ящик взлетел на воздух, все кругом запылало, — и он очутился под грудой обуглившихся трупов людей и мертвых лошадей.
— Я лежал, не двигаясь, — рассказывал он, — обезумев от страха, под трупом лошади. Мы были уничтожены! А этот ужасный запах — запах горелого мяса! Вся спина моя была изранена упавшей лошадью, и я должен был лежать, пока мне не стало легче. За минуту перед тем мы были словно на параде, а потом — грохот, шум, треск!..
— Они смели нас совсем! — прибавил он.
Он долго пролежал под лошадью, выглядывая украдкой, чтобы посмотреть, что делается кругом. Солдаты Кардиганского полка попытались пойти в атаку с ружьями на-перевес, но они были истреблены все, до одного человека! После этого чудовище поднялось на ноги и, ворочая во все стороны своим колпаком, совершенно так, как ворочал бы человек в капюшоне, принялось догонять немногих уцелевших, которые пытались убежать. Чем-то, похожим на руку, гигант держал металлический ящик сложного устройства с воронкой на одном конце. Вокруг ящика сверкали зеленые искры, а из воронки вырывался убийственный зеленый луч.
Через несколько минут на поле, насколько это мог видеть солдат, не осталось ни одного живого существа, и каждый куст и каждое дерево, не успевшее сгореть раньше, пылали теперь. По ту сторону дороги стояли гусары, но от них не осталось и следа. Он слышал некоторое время треск пулеметов, но затем все стихло. Чудовище почему-то щадило до последней минуты вокзал в Уокинге и кучку домов вокруг него. Но вот тепловой луч был внезапно но направлен в ту сторону, и город прекратился в груду пылающих развалин. Тут смертоносный луч вдруг погас. Чудовище повернулось к артиллеристу спиной и зашагало в сторону горевшего соснового леса, где лежал второй цилиндр. Не успел скрыться первый гигант, как из ямы поднялся второй — такой же.
Второе чудовище последовало за первым.
Тогда артиллерист осторожно пополз по горячей золе к Горселлю. Ему удалось добраться живым до придорожной канавы и по канаве доползти до Уокинга. Дальше его рассказ состоял из бессвязных восклицаний. Дорога через Уокинг оказалась непроходимой. Повидимому, там мало кто остался в живых! Большинство сошло с ума или сгорело. Ему пришлось свернуть в сторону, чтобы обойти огонь, и он только что успел спрятаться в обгорелых развалинах какой-то стены, как вернулся один из гигантов марсиан. Солдат видел, как он погнался за каким-то человеком, хватил его одним из своих металлических щупальцев и размозжил ему голову о ствол сосны. Только с наступлением ночи солдат решился выйти из своего убежища. Бегом перебежал он через полотно железной дороги и скрылся за насыпью.
Отсюда он стал пробираться к Мейбургу, надеясь избегнуть других опасностей, взяв направление к Лондону. Люди прятались по канавам и погребам, и многие из оставшихся в живых бежали в Уокинг и Сэнд. Он умирал от жажды, пока не наткнулся вблизи железнодорожного моста на водопроводную трубу, из которой вода бежала ручьями на дорогу.
Вот все, что мне удалось вытянуть из него, слова за словом. Во время рассказа он немного успокоился и старался яснее изобразить мне то, что видел. Еще в начале своего рассказа он мне признался, что ничего не ел с самого полудня. Я нашел немножко баранины и хлеба в кладовой и принес в комнату. Из страха привлечь внимание мы не зажигали лампы, и наши руки часто сталкивались, когда мы брали мясо или хлеб. Во время его рассказа предметы начали мало-по-малу выступать из темноты, и уже можно было различить за окном сломанные кусты роз. Словно полк солдат или стадо животных прошли лужайку! Теперь я мог видеть также лицо моего собеседника, почерневшее и осунувшееся, как, вероятно, было и у меня.
Покончив с едой, мы потихоньку поднялись в кабинет, и я стал опять смотреть в окно. За одну ночь вся равнина превратилась в груду пепла. Пожар прекратился. Где прежде был огонь, теперь клубились столбы дыма. Бесчисленные развалины опустошенных огнем и развалившихся домов и черные остовы обгорелых деревьев, которые до сих пор скрывала темнота ночи, выступали теперь как страшные призраки при безжалостном свете утренней зари. Кое-где, впрочем, виднелись предметы, счастливо избегнувшие общего разрушения; тут белел семафор железной дороги; там уголок беседки, такой белый и свежий среди развалин и дыма. Никогда еще в истории войны не бывало такого полного истребления! А вдали, у песочных ям, освещенные все усиливающимся светом зари, стояли три металлических гиганта и ворочали своими колпаками, как будто любуясь произведенными ими опустошениями.
Казалось, что яма, в которой лежал цилиндр, стала шире. Из нее все время вырывались клубы зеленого дыма, взлетали вверх к светлеющему небу и, постепенно расплываясь, пропадали…
В стороне Кобгэма были видны столбы пламени, которые с появлением первых утренних лучей казались окрашенным кроваво-красным светом.