В проливе все та же картина — льды, льды и льды. Временами льды то сгущаются, то вновь редеют.
По уходе „Седова“, который не сообщил ничего утешительного, а окончательно убедил нас в необходимости возвращения на запад, мы начали спешно готовиться к обратному походу.
Для того, чтобы карбас спустить с берега в полыньи, сначала пришлось перетащить его через береговые ледяные нагромождения. Для этого часть льдин подломали топорами и постепенно растолкали в стороны, при чем только на одно это ушло пол дня. Но и сами береговые полыньи за последние дни затянулись свежим молодым льдом, толщиною в 1—2 см., который также являлся большим препятствием для нашего карбаса.
Обратный путь оказался более тяжелым, чем это мы могли предполагать. Вначале карбас тащили у самого берега в полосе свежего льда, так как остальная часть пролива была забита льдом. Двигались очень медленно. „Ошкуй“, в силу его загруженности, постоянно садился на мель и ничего не оставалось делать, как выгружать вещи на лед, а затем порожний карбас стаскивать с мели или перетаскивать через льдины. Мелкий лед предварительно расталкивали баграми или прямо разбивали с полного хода. Каждую сажень, как принято говорить в таких случаях, брали с боя. Там, где совсем нельзя было пройти по воде, карбас вытаскивали на берег и тащили посуху.
Во время одной из многочисленных перегрузок, когда мы вылезли на ближайшую льдину, чтобы немного отдохнуть, у самого борта карбаса, под-ряд одна за другой, поднялись три огромных белушьи спины. Вода вокруг нас моментально как бы вскипела и все мелкие льдины пришли в движение. Но потом сразу все стихло и несколько поодаль выглянул лишь одинокий любопытный тюлень, заинтересовавшийся внезапным шумом, но, увидав людей, моментально скрылся.
После небольшой полосы чистой воды — новые ледяные преграды, новые перегрузки вещей и т. д. Двигались очень медленно и только к вечеру дошли примерно до места нашей последней стоянки у мыса Узкого. Лед стал более редким и, пользуясь образовавшимися полыньями, начали переходить на другую сторону пролива, с расчетом попасть в полосу более чистой воды.
В это время из за мыса показались пять торговых судов, во главе с „Седовым“. „Седов“ мощно расчищал дорогу для своего каравана. Но торговые суда, неприспособленные для плавания во льдах, то и дело беспомощно застревали и отставали от своего вожатого. Как только одно из них отставало, „Седов“ тотчас же возвращался и спешно шел на выручку слабого товарища…
Караван медленно продвигался к радио-станции…
Увидев суда, мы нарочно несколько задержались на середине пролива, чтобы иметь возможность поговорить с „Седовым“ и узнать то, что мы не могли расслышать в последний раз. Первым прошел иностранец — на борту скопилось много любопытных и на нас смотрели недоумевающими глазами, так как не могли понять, откуда взялись такие странные и непонятные люди. „Седов“ вновь радушно нас приветствовал и пожелал счастливой работы. По данным последней его разведки, лед у радиостанции несколько поредел (но не для нас — 6 баллов!), а в западной части Маточкина Шара лед, напротив, продолжает держаться до Поморской губы. „Таймыр“ остался в Поморской губе и будет ждать новых сведений. На радиостанции пока все благополучно… В итоге все та же неопределенность: дойдет ли „Таймыр“ до радиостанции или нет, будет ли второй рейс, и когда же мы снова сможем приступить по настоящему к своим работам?
Караван постепенно завернул за мыс и скрылся из вида, и мы снова одни на своем маленьком „Ошкуе“, среди тех же льдов и величественных гор…
Здорово устали и на отдых решили остановиться у м. Узкого. Карбас на всякий случай завели в речку, так как льды снова начали сгущаться и подходить к берегу.
3 сентября. Сегодня ночью, повидимому, опять был сильный мороз, так как все ручейки замерзли. Карбас так крепко сковало свежим льдом, что на утро мы с большим трудом вывели его на чистую воду.
Спать в палатке в спальных мешках одно удовольствие, но вставать первому — довольно неприятно. Под утро обычно холодно и нужно иметь большую решительность и „хладнокровие“, чтобы первому вылезти из теплого мешка и разжечь примус. Как только зашумит примус в палатке быстро делается тепло, в особенности, если на него положить камень. Тогда начинают вставать и остальные. Одеваться всем сразу нельзя — слишком тесно. Первым обычно вставал спящий у входа и только тогда, когда очищалось место из-под его мешка, получалась возможность двигаться второму и т. д. То же самое происходило и вечером, только в обратном порядке. Вся эта процедура вставания и укладывания отнимала порядочно времени, но обойтись без нее никак нельзя. В палатке, кроме нас пятерых, помещалось еще много различных вещей, которые, главным образом, и создавали тесноту. Столом служил кухонный ящик, а сиденьями — спальные мешки. После еды вся посуда быстро убиралась в ящик и он превращался в рабочий стол. Еду готовили по очереди. Расписание рабочего дня при стоянках, примерно, было следующее: вставали в 7 часов утра, плотно закусывали и сейчас же выезжали на работы в пролив. По возвращении, часа в 3—4 дня, готовили обед, после чего разбирали материал, а затем шли в экскурсию на озера или в горы. К 9-ти часам вечера возвращались обратно к лагерю и, в ожидании ужина, писали дневники, обменивались мнениями и пр. День обычно проходил быстро и незаметно.
Сегодня с утра опять двинулись дальше на запад. На этот раз льды мешали мало, но зато, как на зло, поднялся сильный противный ветер. К вечеру достигли м. Журавлева, где и разбили лагерь.
Во время перехода видели одного молодого песца, который переплывал пролив со льдины на берег. Заметив его, мы налегли на весла и перерезали ему дорогу. Но у него был настолько жалкий и испуганный вид, что мы сейчас же отказались от дальнейшего преследования.