Из Майами наш путь лежит на Тампу – город, расположенный на западном берегу полуострова Флорида. Туда можно попасть и по железной дороге, но мы выбираем автобус. Нас привлекает то, что шофер автобуса, учитывая запросы туристов, делает остановки в нескольких интересных пунктах.
Мы трогаемся ранним утром, пересекаем Майами с востока на запад и наконец минуем окраину. Теперь вдоль дороги встречаются лишь редкие фермерские участки. Вскоре и они пропадают из поля зрения. Автобус мчится по совершенно пустынной местности. Становится очевидным, что человек отвоевал здесь у природы пока еще только узкую каемку земли на» океанском побережье.
Мы на «Тамайами-трэйл», на четырехсоткилометровом тракте, связывающем Тампу с Майами. Это вполне современное, хотя и не первоклассное шоссе. Его строительство тянулось чрезвычайно долго. Началось оно в 1916 году, но только через одиннадцать лет тракт был открыт, да и то не на всем своем протяжении. Его надо было прокладывать через гиблые заболоченные места, а фирмы, взявшие контракт на строительство, меньше всего заботились о том, чтобы создать мало-мальски нормальную обстановку для работы. Строительные партии должны были вести борьбу не только с коварной зыбкой почвой, требовавшей все новых и новых масс твердого грунта, но и с живыми врагами в виде ядовитых змей и алигаторов, которыми кишат прилегающие к дороге болота, и с самым страшным из врагов – малярийным москитом. Лихорадка опустошала ряды дорожных рабочих, во множестве сводя их в могилу. Неудивительно, что остальные рабочие, не выдерживая ужасных условий труда, за который они, к тому же, получали гроши, при первой возможности разбегались. В результате один контракт проваливался за другим. Хищнические методы строительства привели к тому, что «Тамайами-трэйл» считается по стоимости самым дорогим шоссе в Соединенных Штатах.
По обе стороны от тракта вплоть до горизонта тянутся массивы болот, поросших травами и мелким кустарником. Местами над бесконечной болотной равниной огромными кочками поднимаются небольшие группы деревьев, сгрудившихся на клочке твердой почвы. Эти гигантские заболоченные пространства, занимающие добрую половину Флориды, именуются «Эверглэйдс».
По просьбе пассажиров шофер останавливает автобус посреди этих безотрадных болот. Тотчас же отовсюду поднимаются в воздух разноголосые птичьи стаи.
Шофер берет на себя роль гида и дает объяснения. По его словам, в этих болотах, помимо несметного числа птиц, до сих пор обитают крокодилы, ядовитые змеи и всякая иная нечисть. Среди пресмыкающихся много крупных гремучих змей. Часто они выползают погреться на дорогу. Тогда шоферы упражняются в., особом виде спорта, который состоит в том, чтобы, не замедляя хода, раздавить колесами вредную бестию, размерами достигающую девяти футов.
Слушая словоохотливого шофера, я вспоминаю о том, что тысячи квадратных километров «Эверглейдс» давно запроектировано превратить в государственный заповедник или, как говорят в США, в национальный парк. Фауна и флора, типичная для не тронутых человеком районов Флориды, исключительно интересна с научной точки зрения. Однако проект, выдвигаемый передовыми учеными США, встречает ожесточенное сопротивление со стороны властей штата, действующих, разумеется, по указке местных дельцов. Последние не видят для себя прямой выгоды в этом проекте и смотрят на «Эверглэйдс» как на возможный источник будущих спекулятивных барышей. Это один из весьма ярких примеров того, как в Америке наука, если она не приносит прямой пользы бизнесу, неизбежно приходит в столкновение с ним и, как правило, терпит поражение.
Шофер мельком называет в числе пернатых, водящихся в этих краях, журавля, розового фламинго и свирепого хищника – лысого орла, который отнимает добычу у поймавших ее мелких хищников. Какой-то пассажир, стоящий рядом со мной, бормочет себе под нос:
– Не потому ли мы и избрали себе национальной эмблемой эту птицу?
Следующую остановку мы делаем у крохотного поселения индейцев-семинолов, расположившегося возле тракта. Быт этой деревни еще примитивнее того, что мы видели в Майами: ее жители, видимо, не извлекают из туристов особенной выгоды. Здесь повторяется та же картина попрошайничества, что и в Майами.
Мистер Вилкинс, пассажир, бросивший саркастическое замечание по поводу национальной эмблемы США, оказывается преподавателем университета в Тампе. Его взгляды, пожалуй, слишком радикальны для занимаемой им должности. Он хорошо знает историю колонизации южных штатов. Я обнаруживаю это, когда задаю ему несколько вопросов по поводу того, как складывались во Флориде отношения между индейцами и американскими властями.
– О, это достаточно грязная и кровавая история, – отвечает мистер Вилкинс. – Но, с другой стороны, где же в Америке колонизация не была грязной и кровавой?
Он рассказывает, что семинолы не являются уроженцами Флориды. Они – потомки криков, индейских племен штата Джорджия, большая часть которых в середине XVIII века бежала в южные леса и болота от притеснений американских колонизаторов. Тогда полуостров находился еще под владычеством испанцев, не проявлявших к нему особого интереса. Поэтому до поры до времени семинолы чувствовали себя там вольготно. Однако в начале XIX века Флорида перешла в руки янки. Это сразу привело к жестокой борьбе, в которой семинолы упорно сопротивлялись и, справедливо не доверяя американским властям, долго отклоняли все их мирные предложения.
– Миролюбие американских военных властей было лишь уловкой, – рассказывает мистер Вилкинс. – В тысяча восемьсот тридцать восьмом году вождь семинолов Оссола вместе с другими вождями прибыл наконец с белым флагом в форт Мэрион. Американцы вероломно захватили их в плен и заточили в каземат, где Оссола и умер в возрасте тридцати четырех лет. После этого семинолы отказались продолжать переговоры о мире. Юридически они до сих пор находятся «в состоянии войны» с Соединенными Штатами.
Это, конечно, любопытный казус для специалистов по международному праву. Но практическое его значение ясно определяется тем, что во всем штате Флорида сейчас насчитывается менее тысячи семинолов, включая сюда и тех индейцев, которые промышляют охотой за туристами. Это все, что осталось от некогда многочисленного племени, насчитывавшего несколько десятков тысяч человек. В последней четверти XIX века в Оклахоме была создана общеиндейская резервация, и семинолы получили приказ покинуть болотные дебри Флориды с тем, чтобы поселиться в жаркой и безводной пустыне. Многие из них отказались от такой перспективы. Однако правительству США все-таки удалось добиться переселения двенадцати тысяч индейцев. Оно было так «организовано», что в пути и во время пребывания в лагерях погибло свыше четырех тысяч человек. Остальным же правительство предоставило возможность медленно вымирать в непривычных для них условиях Оклахомы.
– Если вам, – добавляет в заключение мистер Вилкинс, – интересно знать, что думают об американцах индейцы, вспомните их самую ходкую поговорку: «Никто так не лжет, как американец». Не очень лестно, не правда ли?
Когда мы миновали индейский поселок, вдоль дороги стали появляться заросли леса, а болота понемногу начали отступать вглубь. Но деревья стояли иссохшие, без единого листочка. Это были только скелеты деревьев, задушенных цепко обвивавшими их паразитами – лианами.
К полудню автобус въезжает в первый городок на западном берегу полуострова, немного в стороне от «Тамайами-трэйл». Городок называется Эверглэйдс. Это аккуратное, утопающее в пальмовых рощах местечко по сравнению с Майами выглядит весьма скромным. В свое время оно начало бурно развиваться, но конкуренция Майами и других больших курортных центров подавляет Эверглэйдс почти с такой же силой, как паразиты-лианы душат болотный лес.
– Это досадно, – бросает педагог. – В Эверглэйдсе климат не хуже, чем, скажем, в Майами, так как он расположен на берегу теплого Мексиканского залива. К тому же, он мог бы быть более дешевым курортом, ибо здесь не надо возводить искусственных островков. Здесь и без того целый архипелаг. Посмотрите сами!
От набережной, где мы стоим, рукой подать до густо покрытых зеленой растительностью островков. Их благоустройство обошлось бы, вероятно, в сравнительно небольшую сумму. Островков здесь такое множество, что они носят общее название «Десять тысяч островов». Без проводника в их запутанном лабиринте легко заблудиться. Но именно дешевизна нового курорта и заставляет курортных заправил с восточного берега тормозить развитие Эверглэйдса. Спекулянты боятся, что туристы, в погоне за экономией, направятся в эти скромные, но привлекательные края.
Автобус снова выезжает на «Тамайами-трэйл». Тракт идет теперь в общем на север, параллельно побережью, сообразуясь с его очертаниями. Вправо от дороги некоторое время еще тянутся болота, но затем они отходят в глубь полуострова и сменяются лугами и лесами. Все чаще начинают попадаться фермы и небольшие поселки, в которых торгуют фруктами, фруктовыми соками и кустарными изделиями из фарфора и раковин. По мере продвижения на север местность становится все более населенной, а за городом Форт-Майерс, перебравшись по мосту через реку с индейским названием Калусахаччи, автобус почти непрерывно дает предупреждающие гудки.
Наконец мы добираемся до Сарасоты, столицы некоронованного короля цирка, покойного Джона Ринглинга. Здесь находится главная штаб-квартира цирковых предприятий фирмы Ринглинг и музей изящных искусств, построенный ее основателем на свои колоссальные доходы.
В Сарасоте мы покидаем автобус, так как предполагаем здесь заночевать. На следующий день другим автобусом мы отправимся в Тампу.
На уличном перекрестке, возле которого стоит отель, наше внимание привлекает дорожный указатель. Ото не обычный указатель, который можно увидеть на каждой американской дороге и с помощью которого можно узнать расстояние до ближайшего населенного пункта, dro особый указатель, информирующий о расположении Сарасоты если не во всей вселенной, то по крайней мере на земном шаре. Направленные в разные стороны стрелки указывают расстояние до многих городов Флориды и вообще Соединенных Штатов, а затем и до некоторых иностранных городов. Верхом «оригинальности» являются две стрелки, на которых обозначено:
До Северного полюса – 4333,4 мили До Южного полюса – 8096,1 мили Я так и не понял, что это: потуги остряков из муниципалитета или результат неумеренного патриотического пыла сарасотцев? Во всяком случае дело тут вряд ли обошлось без цирковой штаб-квартиры с ее штатом профессиональных остряков.
В отличие от большинства других городов Флориды Сарасота сравнительно старинный город. Он был основан еще при испанцах, и в нем до сих пор преобладает испанское население. В небольшой Сарасоте имеются красивые пальмовые парки, на газонах которых высажены цветы яркой окраски. Вдоль залива тянутся благоустроенные пляжи. В городе немало и других привлекательных мест, которыми щедрая южная природа наделила эти края. Но мы сделали здесь остановку не ради красот природы.
Нас интересует музей изящных искусств, раньше представлявший частную коллекцию Джона Ринглинга, а после его смерти перешедший в распоряжение властей штата. На первый взгляд дар Ринглинга штату является весьма великодушным, ибо музей и собранные в нем сокровища оцениваются во много миллионов долларов. Но великодушие и бескорыстие тут ни при чем. Подобные «щедрые жертвования» являются не чем иным, как одним из способов уклониться от обложения прогрессивно-подоходным налогом Современные крезы «жертвуют» на какую-нибудь благотворительную цель небольшую часть доходов, чтобы оставшаяся часть была отнесена к другому разряду обложения и оплачивалась по менее высокой ставке. При этом они оставляют за собой право пожизненного пользования благами, приобретенными на «пожертвованную» сумму. Если бы соответствующие суммы не были завещаны штату или государству, они все равно должны были бы поступить в казну в виде налогов.
Музей Ринглинга, построенный в стиле Ренессанса, содержит одну из самых крупных, после парижского Лувра, коллекций работ старинных мастеров живописи фламандской, голландской, итальянской, испанской и французской школ, начиная с XIII века. Большие полотна Рубенса, Рембрандта, Тициана, Ван-Дейка, Греко и Мурильо помещаются в анфиладе комнат, специально оборудованных для музея. В просторном внутреннем дворе, образованном помещениями картинной галереи, расположены скульптурные группы – оригиналы или репродукции широко известных шедевров античной скульптуры. Здесь же выставлены чудесные произведения декоративного искусства, вроде привезенного из Рима знаменитого «Фонтана черепах», мраморных ваз и чаш, висячих бронзовых фонарей. Из итальянских палаццо сюда доставлены прекрасные колоннады и многие другие замечательные предметы искусства.
Любуясь этими великолепными экспонатами, импортированными за доллары из Европы, нельзя не вспомнить худосочные произведения американского искусства XIX и XX веков, находящиеся в музеях Вашингтона и Нью-Йорка, и плоское трюкачество современных формалистов. С другой стороны, нельзя не подумать и о том, как пресловутые «60 семейств», удовлетворяя свое тщеславие, грабят сокровищницы западноевропейского искусства. Ведь этот прекрасный музей, прежде чем стать доступным для публики, двадцать пять лет находился в единоличном пользовании супругов Ринглингов. Да и теперь все эти шедевры великих мастеров может видеть лишь горсточка богатых американцев.
На следующее утро мы продолжаем путь в Тампу. По дороге нам попадаются плантации цитрусовых, на яркой зелени, которых выделяются крупные желтые и оранжевые плоды. Цитрусовые – главная отрасль сельского хозяйства Флориды. Многие плантации усеяны гниющими апельсинами и грейпфрутами. В этом сезоне урожай цитрусовых слишком хорош. В Америке это считается бедствием, ибо цены падают и нет никакого расчета нести расходы по уборке, упаковке и перевозке плодов – пусть лучше гниют на месте.
Наряду с крупными плантациями встречаются и небольшие фермерские участки. Невзрачные домишки мелких фермеров красноречиво говорят о том, что их немощные хозяйства не приносят большого дохода в этом краю плодородия и изобилия.
Тампа – третий по величине город Флориды – насчитывает свыше ста тысяч жителей. Это промышленный город со значительным испанским населением. В Тампе есть университет, который в последнее время приобрел печальную известность благодаря людоедской речи своего ректора профессора Нэнса, позавидовавшего геростратовским лаврам других поджигателей войны.
– Я считаю, – заявил он, – что мы должны провести тотальную подготовку, основываясь на законе джунглей. Каждый должен научиться искусству убивать. Я не думаю, что война должна ограничиться действиями армий, военно-морского флота и военно-воздушных сил или должны быть какие-либо ограничения в отношении методов или оружия уничтожения. Я одобрил бы бактериологическую войну, применение газов, атомных и водородных бомб и межконтинентальных ракет. Я не стал бы просить о милосердном отношении к больницам, церквам, учебным заведениям или каким-либо группам населения…
Осмотр города, к сожалению, ограничен кратким временем, оставшиеся у нас до отхода поезда. Нам не удается проехать в соседний, лежащий по ту сторону бухты, город Санкт-Петербург, основанный выходцами из царской России. Мы успеваем, однако, проехать через центр 1 ампы и через ее испанский пригород Иборсити с узкими грязными улицами.
Время истекает. Мы спешим на вокзал. На его главном входе красуется крупная надпись: «Только для белых». Закон о сегрегации неуклонно проводится и во Флориде.
Поезд трогается, и мы бросаем последний взгляд на Тампу. Через несколько часов мы покидаем территорию Флориды. Позади остается огромный полуостров с его богатой и благодатной природой, которая, казалось бы, открывает перед человеком такие блестящие возможности.
Но в мире, в котором господствуют волчьи законы капиталистической конкуренции, эти возможности остаются эа семью печатями.