Воспоминания племянницы писателя, дочери его сестры Веры Михайловны, Марии Александровны Ивановой (1848--1929), приводимые журналистом в своей статье, дополняют ее известные мемуары, напечатанные в работе В. С. Нечаевой "Из литературы о Достоевском. Поездка в Даровое" // Новый мир, 1926, No 3.
Когда нынешней осенью я посетил усадьбу Федора Михайловича (Каширского уезда) {См. No 333 "Столичной молвы".}, то М. А., племянница писателя [Мария Александровна Иванова (1848--1929), дочь сестры писателя Веры Михайловны.], рассказала мне несколько интересных фактов из его жизни и позволила говорить о них в печати. Теперь я выделил из них то, что является новым или интересным.
В воспоминаниях своих близких Федор Михайлович сохранился, главным образом, как шутник и балагур, человек неподдельно веселый, без малейшего оттенка желчности или раздражительности, о которой свидетельствуют встречавшиеся с ним на деловой почве.
Он был большим насмешником и постоянно импровизировал живые картины и комедийки, направленные против тоге или другого из знакомых. Так это было на даче в Люблине, где он жил с семьей сестры. По ночам он работал над романом "Преступление и наказание", последняя часть которого записывалась под его диктовку стенографически -- с такой гениальной быстротой работали его мысль и его слово. А днем он был весь отдан семье, знакомым и обыкновенной дачной жизни. Только иногда вдруг побежит в свою комнату, чтобы записать несколько строчек, пришедших ему на ум.
Писание и постановка небольших сценок, как я уже сказал, было одним из его любимейших развлечений. Именно в Люблине он высмеял одного знакомого доктора, боявшегося женского движения и бегства жены в Петербург на курсы [Речь идет об Александре Петровиче Карепине (1841--?), племяннике писателя.]. В первом действии происходит суд между мужем и женой-беглянкой. Федор Михайлович изображал судью. Во втором -- доктор в поисках является на Северный полюс; здесь его пожирает белый медведь. Медведя изображал тоже Федор Михайлович, надев на себя вывороченный овчиной тулуп кучера.
Как нервный человек, Федор Михайлович был расположен к беспричинным симпатиям и антипатиям, причем особенно в последних он был часто несправедлив. Так, невзлюбил он одного своего дальнего родственника, обыкновенного, но невиннейшего человека, и уверял всюду, что он-де горький пьяница, хотя тот отроду ничего не пил [Василий Христофорович Смирнов, муж племянницы писателя М. П. Карелиной.].
Француженок Федор Михайлович терпеть не мог, и еще много раньше антипатичного отзыва о них в "Зимних заметках о летних впечатлениях" он умоляет в письме к сестре не брать к ее детям француженки, при этом он называет француженку "куриной ногой в кринолине".
Невзлюбил Федор Михайлович и писателя Данилевского настолько, что просто не мог его выносить ["Воспоминаниями" младшего брата писателя А. М. Достоевского (Л., 1930) это не подтверждается.]. Как-то Данилевский по делу приехал к Федору Михайловичу, бывшему тогда в Москве. Не успел гость уехать, как хозяин тотчас же сочинил комедию для домашней постановки: "Правдивый и Шематон", причем Правдивым был он сам, а Данилевский выставлялся Шематоном.
Вообще, как то ни странно, но великий психолог, который так дивно проводил нити характеров и подмечал малейшие их колебания и незаметнейшие извивы, в окружающих людях часто ошибался, следуя мгновенному пристрастию или капризу воображения. Он бывал даже наивен в светских отношениях, принимая светскую простоту за настоящую.
Так, когда он участвовал в спектаклях, устраиваемых великими князьями и другими высокопоставленными лицами, и благодаря этому был ласково принимаем, он настойчиво звал ехать с ним на репетиции в Зимний дворец своих родственников и маленьких племянниц, уговаривая их: "Да поедемте же. Они такие простые люди, они так рады будут, так славно примут нас".
Про свои посещения дворца он рассказывал еще интересный случай. Как известно, Федор Михайлович говорил крайне завлекательно и с пленительным красноречием, но при этом у него была пагубная привычка, часто встречавшаяся в подобных случаях, придерживать своего собеседника за пуговицу или за полу. Как-то ему пришлось говорить с государыней императрицей Марией Федоровной с глазу на глаз [Описка. 22 декабря 1880 г., когда состоялась встреча Достоевского с Марией Федоровной, она еще не была императрицей.]. Вопрос был животрепещущий, и Федор Михайлович увлекся. Велик был его ужас, когда, очнувшись, он заметил, что держит собеседницу за платье и находится с ней уже у самой стены покоя. Оказалось, что во время разговора государыня удивленно отступала да отступала от теребившего кружево ее платья красноречивого собеседника, однако не желала прервать его, так как сама живо интересовалась его речью и была так ею растрогана, что на глазах у нее появились слезы. Федор Михайлович, разумеется, стал горячо извиняться, но государыня просила его не смущаться и продолжать свою речь.
Печатается по газете "Столичная молва", М., 1913, 9 декабря, No 341.