Горы, вершины Я вас вижу вновь; Кавказа равнины — Кладбище бойцов! Солдатская песня
Во втором томе «Очерков Русской Смуты», изложенных генералом Деникиным, целая XXII глава посвящена походу в Закубанье, где много внимания уделено бою при Филипповском. На 264‑й странице находится следующее описание этого сражения: «Едва только за Корниловским полком успели пройти партизаны и чехословаки, развернувшись вправо и влево от корниловцев, как большевики вновь широким фронтом перешли в решительное наступление на наши линии… И, тем не менее, наш несчастный обоз вынужден был переходить реку и идти именно туда, навстречу, под склон высот, на гребне которых вот–вот мог появиться вновь прорывавшийся противник. Ибо с севера на Филипповское давили уже наши вчерашние враги, их батарея обстреливала село и переправу, и Боровский с юнкерами, оставленный в арьергарде, с трудом сдерживал их напор.
А переправа по одному мосту протекает убийственно долго…
Удержат ли гребень?
Уже начинают отходить чехословаки, расстреляв все свои патроны; отдельные фигуры их стали спускаться с высот. К ним поскакал конвой Корнилова. Там — замешательство. Командир батальона капитан Неметчек (Немчек. — Ред.) лег на землю, машет неистово руками и прерывающимся голосом кричит:
— Дале изем немохль уступоват. Я зустану зде доцеля сам { Дальше я не могу отступать. Я останусь здесь хотя бы один }.
Возле него в нерешительности мнутся чехословаки, некоторые остановились и залегли…»
Я нарочно привожу длинную цитату, ибо из нее можно себе уяснить, что «чехо¬словаки» в самом деле в бою при Филипповском сыграли большую роль. Справедливость, однако, требует представить сказанное ген. Деникиным на пересмотр истории, ибо то, что он приписывает вообще «чехословакам», сделала Карпаторусская рота, а лавры пожали одни чехословаки, хотя в бою не потеряли ни одного своего земляка. Никто из них не был даже ранен. Правда, Немечек сам отличался храбростью, но чехи–солдаты вовсе не проявляли доблести своего командира. О скромных галичанах, самоотверженно исполнявших свой долг перед Родиной, мало кто знал не только в армии, но даже в штабе, потому что они не составляли самостоятельной боевой единицы, а сражались под знаменем чехо¬словаков, к которым были присоединены по поводу недостаточного количества бойцов. И таким образом лавры, добытые карпатороссами, достались несправедливо одним чехословакам.
Бой у Филипповского врезался в память галичан–добровольцев, оставшихся еще в живых: они могли бы рассказать, в какой обстановке протекал бой, продолжавшийся с раннего утра до позднего вечера. С ночи Филипповское окружили тесным кольцом большевики, расположившиеся вокруг на холмах в хорошо приготовленных окопах. Нужны были сверхчеловеческие усилия, чтобы выйти заживо из этой западни: перейти реку Белую, взять возвышенности с большевистскими укреплениями и одновременно отбивать в тылу и по сторонам атаки неприятеля. Критическое положение сознавал самый недалекий солдат. Ген. Корнилов с рассветом повел наступление в лоб большевикам. Став на единственной кладке (мосты были взорваны), Корнилов пропустил лучшую свою часть — Корнилов¬ский полк (не более ста человек) за реку и велел занять высотки. Большевистские пулеметчики сосредоточили свой огонь на кладке, но Корнилов не оставил этого места, пока не прошли чехословаки вместе с галичанами. Холмы были взяты корниловцами, но позади них, в ровной степи, разгорелся опять кровопролитный бой, продолжавшийся на одном и том же месте около восьми часов. На поле подъехали подводы с ранеными, ибо реку сзади перешли большевики. Большевистские орудия били залпами в сузившийся круг, и казалось, что ни один доброволец не избежит гибели.
Карпаторусской ротой командовал прапорщик Богдан Яцев. Рота образовала правое крыло Корниловского полка. День был почти жаркий, тихий, без ветра. Над степью колыхались волны теплого воздуха.
В полдень был ранен прапорщик Яцев, и командование ротой пришлось принять пишущему эти строки. Ныне, когда вспомню этот бой, дрожу; до конца вечера и затем всю ночь я был в каком–то до сих пор для меня непонятном бреду: я бегал, кричал, плакал, приказывал, поучая и увещевая. Когда рванулась наша рота вперед, корниловцы открыли ураганный огонь. Большевики были сбиты и отброшены. Но собрав свои части, они начали опять наступать. Под их напором дрогнула вся армия. Тогда стоявший на стогу соломы Корнилов послал против них своих текинцев. Большевики оставили наступление.
Под вечер поднялось правое крыло, а затем весь фронт стал наступать на большевиков. Этот момент описан ген. Деникиным весьма верно: «В горячем сражении бывают минуты, иногда долгие часы, когда между двумя враждебными линиями наступает какое–то странное и неустойчивое равновесие И достаточно какого–либо ничтожного толчка, чтобы нарушить его и сломить волю одной из сторон, психологически признавшей себя побежденной. Так и в этот день: по приказу или без приказа перед вечером наши войска на всем левобережном фронте перешли в контрнаступление — и противник был отброшен…» (Деникин А. И. Очерки Русской Смуты. С. 265).
Генерал Деникин утверждает, что левое крыло начало контрнаступление; однако это не совсем верно, ибо раньше еще начало наступать правое крыло, т. е. галицко–русская рота. Конечно, мои слова вряд ли когда–либо прочтет ген. Деникин; тем не менее я чувствую нравственную обязанность сказать правду. Не я один из галичан призывал, бегая по цепи, отстаивать Корнилова, а тем самым и русское дело; молоденькие гимназисты шестнадцати и семнадцати лет неудержимо рвались вперед, а смертельно раненный студент Журавецкий пел, умирая:
Горы, вершины
Я вас вижу вновь,
Кавказа равнины —
Кладбище бойцов.
Так умирали за Русь лучшие ее сыны с-над сребролентых вод Карпат. В кубан¬ских степях остались непохороненными пятеро русских галичан, сложивших свои юные головы за «Единую Неделимую». В сгустившихся сумерках пришлось ощупью искать раненых, между которыми оказались уже холодные трупы гимназистов Евгения Гошовского, Николая Дияков¬ского, Николая Лещишина и Феодора Купецкого. Тела их нельзя было похоронить, так как армия стала спешно продвигаться вперед. Что–то случилось с ними: расклевали ли их вороны, или растерзали волки, или разнесли большевики? Как ни жаль убитых, все–таки нельзя им не позавидовать, их чистой, возвышенной, самоотверженной любви к несчастной матери-Руси. В бою получили тяжелые ранения, кроме прапорщика Яцева, Петр Пыж, Мирон Ковалишин, Зиновий Процык, а Иван Сушкевич был контужен.
За смерть и раны карпатороссов досталась честь и похвала чехословакам. Такова уж бесталанная доля карпатороссов!