Очерк

I

Был летний воскресный день. К старо-карантинской автобусной остановке каждые 10–15 минут подходили голубые машины. Из них с шумом выскакивала веселая молодежь. С гармошками, балалайками шла она, распевая, на старо-карантинский пляж. Никто не подозревал, что в это время недалеко от остановки происходит большое «сражение».

«Партизанский» отряд под руководством Володи Дубинина решил сегодня нанести решительный удар по «белым». Операция была тщательно продумана. Было решено незаметно выйти из каменоломен, закрепиться за бугорком и внезапно атаковать «противника», который, по сведениям разведки, находился за железнодорожным полотном. Но «противник» разгадал маневр «партизан», и пока они выбирались из каменоломен, оказался недалеко от них.

«Партизаны» наспех закрепились. Дружно затрещали пулеметы-трещотки. Но было поздно: «противник» наседал со всех сторон.

— Нужно сдаться… — раздался чей-то голос.

Володя строго оборвал труса:

— Партизаны не сдаются!

«Противник» окружил «партизан». Володя вызвал Ваню Грищенко и дал ему задание: с группой «бойцов» и «пулеметом» незаметно пробраться в тыл и атаковать «врага». Володя со вторым своим помощником Толей наносил «главный удар».

Через некоторое время далеко в тылу противника раздалась «пулеметная» стрельба. В стане «белых» появилось замешательство.

Этим немедленно воспользовался Володя.

— Вперед, за мной! — раздался звонкий голос командира.

С деревянной саблей в руках он мчался вперед, увлекая остальных. Атака была внезапна и стремительна. «Противник» в панике бежал.

Победа достигнута. «Белые» разгромлены.

Игра закончена.

Через несколько минут «партизаны» и «белые» дружной ватагой шли к пляжу. Во главе шагал командир «отряда», пионер Володя Дубинин.

Володя был общим любимцем ребят. Его уважали за решительность, смекалку и изобретательность. С ним никогда не было скучно.

Любили Володю не только ребята, но и педагоги школы имени Шмидта, где он учился и был лучшим отличником.

Володя выделялся среди товарищей глубиной и разносторонностью интересов. Если он брался что изучать, то изучал до конца, не останавливаясь на полдороге.

Однажды на занятиях в школьном радиокружке он не вполне разобрался, как это можно, сидя в закрытом помещении, ловить радиоволну любой станции. И он ре шил проверить эту теорию на практике.

Придя домой, он сразу же принялся за книгу.

Это было накануне воскресенья, в прекрасный солнечный день.

К нему пришли ребята звать на прогулку за город. Прогулка весьма соблазняла его, но он твердо заявил:

— Нет, я сегодня не пойду.

— Почему? Что случилось? — закричали ребята.

— Ничего не случилось, — ответил Володя, — что-то не хочется…

Так ребята и ушли в недоумении.

— Володька надумал что-то новое.

Не только в субботу, но и весь воскресный день Володя не появлялся на улице.

Он мастерил какой-то аппарат, возился около электрической розетки, мешал матери гладить электрическим утюгом. Несколько раз от его опытов перегорали предохранители. Он исправлял их и опять принимался за дело. Евдокия Тимофеевна, мать Володи, гнала его, звала отца на помощь, но отец был на стороне сына.

Долго и кропотливо возился Володя, еще и еще раз перечитывал книгу. И добился своего: принцип работы радиоаппаратуры был выяснен.

Когда в кружке снова собрались на занятия, Володя вышел объяснять. Он вынул из портфеля прибор, включил его. Весь кружок с интересом следил за опытами Володи. Руководитель кружка похлопал Дубинина по плечу и одобрительно сказал:

— Молодец!

Этот прибор был показан в городском Доме пионеров на выставке работ юных техников. Над ним висела надпись: «Сделан учеником 7-го класса школы имени Шмидта пионером Володей Дубининым».

Не только под этим экспонатом красовалась фамилия Володи. В судостроительном отделе выставки юных моделистов его работы занимали центральное место. Здесь были модели кораблей многих систем, от грандиозного французского корабля «Нормандия» до крошечной шлюпки Керченского Освода. Модели Дубинина отличались тщательной отделкой и точностью технического расчета.

Любовь к строительству маленьких кораблей он привил всем членам школьного модельного кружка, которым руководил.

В свободное время Володя собирал кружок, шел на водную станцию, где работал его отец, и подолгу возился на катерах.

— По твоей дорожке идет, Никифор Семенович, — говорили сослуживцы Никифора Дубинина, показывая на Володю.

— Ему этого мало. Он в капитаны дальнего плавания метит, — ответил отец Володи.

Вдумчивый, серьезный в учебе, настойчивый, инициатор многих интересных дел в школе и в пионерском отряде, смелый и решительный — таков был пионер Володя Дубинин.

Эти качества ему прививали в школе, в пионерском отряде, дома. Эти качества он выискивал в героях любимых книг. Как восхищался он инженером Сайресом Смитом из «Таинственного острова»! Чем больше он перечитывал эту книгу, тем больше восторгался подвигами ее героев. Перед его глазами стоял цветущий остров и пятерка его смелых и мужественных обитателей во главе с инженером-творцом.

Особенно увлекали Володю книги о гражданской войне. С огромным интересом он прочел «Как закалялась сталь». Читая, как Павел Корчагин мужественно дерется с врагами, он воскликнул:

— Вот герой Павка!

Евдокия Тимофеевна, услышав это имя, невольно вздрогнула: она вспомнила Павла Мирошниченко, товарища ее младшего брата по партизанскому отряду, погибшего вместе с ним много лет назад.

— Какой Павка? — удивленно спросила она.

— Павка Корчагин. Вот из этой книги.

И Володя начал было рассказывать про боевые дела героя «Как закалялась сталь», но мать перебила его:

— Да, сынок, он — герой. Он и слепой продолжал по-настоящему жить и приносить пользу родине. Если бы твой дядя был жив, будь даже слепой, он тоже не сидел бы сложа руки. Но он погиб, погиб совсем еще молодым…

И Евдокия Тимофеевна подробно рассказала Володе, как мужественно дрались во время гражданской войны партизаны в Аджимушкайских, Старо-Карантинских и Акмонайских каменоломнях и как геройски погиб в борьбе с врагом ее брат.

— Однажды партизаны собрали все свои силы и напали на город, — рассказывала она. — Несколько дней продолжался бой в захваченных ими улицах. Славно дрались партизаны, но врагов было в несколько раз больше, и партизанам пришлось отступить. И вот тогда случилось это большое несчастье. Дядя и несколько его товарищей были схвачены и зверски замучены. Храбро, как герой, вел себя твой дядя, сынок мой. Когда, измученный и окровавленный, он попал в руки врагов, он остался таким же стойким и пошел на смерть с высоко поднятой головой.

Евдокия Тимофеевна дальше говорить не могла. Крупные слезы выступили на ее глазах.

С затаенным дыханием слушал Володя рассказ матери.

— Не плачь, мамочка, — тихо сказал он, нежно обнимая мать, — я тоже буду таким…

II

Наступило лето 1941 года. Оно началось для Володи особенно радостно. Он заслужил большую честь. За отличную учебу его послали в «Артек». Много он слышал и читал об этом чудесном уголке, куда съезжается на отдых счастливая детвора со всех концов советской страны. Хотя он и в прошлом году не плохо провел время в старо-карантинском лагере, но кто из ребят не мечтал побывать в «Артеке»…

И вот, его мечта осуществилась. Все произошло совершенно неожиданно. В один из майских дней к нему подошла пионервожатая и сказала:

— Володя, пойдем.

— Куда?

— В горком комсомола.

Секретарь горкома не задержал их. Он задал Володе несколько вопросов о его учебе, о школьных делах.

— А в «Артек» хочешь ехать? — спросил он в заключение. — Выехать нужно завтра, как раз завтра и теплоход уходит…

От неожиданности и радости Володя не нашелся сразу, что сказать и как выразить свою благодарность.

* * *

Загорелый, окрепший и счастливый возвратился Володя из «Артека» домой.

До поздней ночи он рассказывал отцу и матери об аллеях, чудесных дворцах и других примечательностях уголка, который страна предоставила детям.

Да, это отдых! — выслушав сына, вздохнул отец. — Где, в какой стране это возможно? Живешь ты, Володька, в счастливое время. Мы этого в детстве не видели и даже не мечтали увидеть.

И он рассказал сыну о своем горьком и беспросветном детстве, о нужде и лишениях юности, о тяжелом изнурительном труде и грубом произволе хозяина, к которому его, двенадцатилетнего мальчика, отдали в работники.

Долго Володя не мог заснуть после беседы с отцом.

Проснулся он, когда через широкие окна заглядывало ослепительное июньское солнце, наполняя комнату ярким светом. Володя открыл окно, сделал утреннюю физзарядку и, мурлыча песенку об «Артеке», быстро оделся.

Веселый, мечтающий, шел Володя, направляясь в школу, чтобы поделиться с товарищами своими впечатлениями, узнать новости в отряде. И вдруг от людей, прошедших мимо него, он услышал отрывки тревожных фраз:

— Война!.. Бомбили наши города: Севастополь, Киев, Одессу…

Володя машинально остановился, растерянно посмотрел вслед говорившим. С опозданием подумал: «Надо было бы остановить их, расспросить подробно». Он даже забыл, зачем и куда шел.

— Неужели это правда? Как это может быть? Кто смел? — задавал себе вопросы Володя.

Он не знал, что делать, и повернул было домой.

Около громкоговорителя на углу Крестьянской улицы Володя увидел массу людей. Все стояли по-особенному молчаливые и сосредоточенные. Из громкоговорителя доносились позывные сигналы московской радиостанции.

Володя остановился. По тревожному и придавленному выражению на лицах он догадался, что будут передавать что-то особо важное.

— Внимание! Внимание! — раздался четкий, несколько взволнованный голос диктора. — Говорит Москва… У микрофона — заместитель председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР Вячеслав Михайлович Молотов.

Неподвижная масса слушателей заволновалась, придвинулась к громкоговорителю. Затаив дыхание, все с огромным вниманием слушали выступление товарища Молотова, который сообщил советскому народу и всему миру о вероломном бандитском нападении фашистской Германии на нашу миролюбивую страну, о начале отечественной войны против немецко-фашистских поработителей за честь, свободу и независимость нашей Родины.

Людей охватил неугасимый гнев. Из сердец рвались чувства негодования и возмущения по адресу подлых фашистов. Но люди стиснули зубы, не нарушали тишину и, до конца выслушав Вячеслава Михайловича, молча разошлись. Для всех все было ясно. Многие, несмотря на выходной день, поспешили на свои предприятия.

Володя направился в горком комсомола.

III

Великая битва бушевала еще далеко на западных границах, но дух войны, священной общенародной войны, все больше и больше проникал во все поры жизни самых отдаленных городов и сел.

Война не обошла и детский мир. Она наложила отпечаток и на всю жизнь советской детворы. Летние школьные каникулы были в самом разгаре. Как хорошо они начались! Сколько интересного еще предстояло!.. И все это рухнуло, как будто стало ненужным.

Летние планы Володи, которые возникли еще в «Артеке», поблекли и потеряли всякий интерес. За каких-нибудь десять-пятнадцать дней Володя стал старше на два-три года.

Со всей своей энергией он включился а новую работу. Боль и гнев, кипевшие в сердце, сделали его неутомимым. Домой он заходил редко. Забежит покушать и снова умчится.

Первые дни Евдокия Тимофеевна укоряла его:

— Что ты спешишь? Ты же не кушаешь, а глотаешь. Посмотри на себя, какой ты стал.

— После войны поправимся! — отвечал Володя. — Люди кровь проливают, а ты боишься, чтобы я не похудел.

Со своим отрядом тимуровцев по заданию горкома комсомола Володя проделал сегодня большую работу. В десяти семьях, в которых сыновья и мужья ушли на фронт, они накололи дров, привезли воды, оборудовали для детей площадку и выполнили много других хозяйственных дел.

Война все ближе и ближе подходила к цветущей крымской земле. Каждое утро стоял Володя около репродуктора и с тревогой ожидал очередную сводку Совинформбюро. Сердце его сжималось, когда сообщали, что нашими войсками оставлен еще один город.

В городе все больше чувствовалось приближение фронта. Большие стеклянные витрины закладывались кирпичом, дома перекрашивались в темные цвета. Эшелон за эшелоном с керчанами отправлялся в Действующую Армию. У здания военкомата собирались металлурги, рыбники, горняки, табачники и строем уходили на вокзал. С боевыми песнями, с серьезными лицами шли они, неся в сердцах напутственные слова своих матерей, жен и детей — мстить немцам, вернуться с победой.

Володя с завистью смотрел на маршировавшие колонны. Как хотелось ему очутиться среди этих людей и быть там, где пылает огонь войны!..

Володя по-прежнему выполнял задания, не покладая рук. Он организовал несколько тимуровских команд, которые оказывали большую помощь семьям фронтовиков. Его звено заняло первое место в сборе бутылок для горючего против вражеских танков. Но все это не удовлетворяло его. Он хотел драться с фашистами, как взрослый.

В октябре отца Дубинина призвали в военно-морской флот. Володя с матерью провожал его до пристани. Никифор Семенович долго разговаривал со своим любимцем. Он знал упрямый характер сына и не мог спокойно уехать.

Раньше это не трогало старого матроса. Наоборот, раньше он был доволен, что Володя растет таким, каким должен расти сын потомственного моряка. Но сейчас его охватило беспокойство.

— Следи за собой, Володька, говорил Никифор Семенович, гладя светлые кудрявые волосы сына. — Не рискуй, где не надо. Помни, что ты остаешься дома вместо меня.

— Нет, папа, я здесь не останусь, я скоро приеду к тебе, — смело сказал Володя.

Никифор Семенович засмеялся.

— Рановато, Володька, ты еще ребенок. Я и за тебя повоюю.

«Ребенок! Какой я ребенок?»… — подумал Володя.

Пароход дал гудок. Никифор Семенович крепко поцеловал сына и жену и поспешил на палубу.

Угрюмый, но с твердым намерением уйти добровольцем во флот или в армию, ушел Володя с пристани.

На следующий день с заявлением в руках Володя стоял перед городским военным комиссаром. Сердце у него усиленно билось. С тревогой и надеждой смотрел он на военкома. Капитан прочел заявление, с улыбкой посмотрел на крутолобого крепыша-мальчика и сказал:

— Не могу, товарищ Дубинин, этих лет не берем.

Володя покраснел. Он попытался уговорить комиссара.

— Очень прошу, товарищ военком, мне уже скоро пятнадцать. Я хорошо знаю морское дело. Но если во флот нельзя, пошлите в пехоту, я владею гранатой, я ворошиловский стрелок… Пошлите, куда угодно, лишь бы на фронт…

— Ничего не могу сделать, товарищ Дубинин, четырнадцатилетних не разрешено принимать. Рановато еще на фронт. Ваш брат и в тылу может помочь фронту. Ты не дуйся, а расскажи лучше, чем ты сейчас занимаешься?

Бутылки собираем, — нехотя ответил Володя.

— Вот и хорошо, это важное дело. Сколько ты их собрал?

— Я со своим звеном — 2850 штук.

— Великолепно!

— Надоело мне их собирать, хочу сам бросать их на фашистские танки. А я бы бросил! — Лицо Володи засияло, глаза зажглись огнем. — Ни один фашистский танк не ушел бы…

Все же военком стоял на своем. Расстроенный ушел Володя из военкомата. Единственный, кто еще мог помочь ему, это был дядя Ваня, старый партизан, живший в Карантине. Володя стал думать о нем.

IV

Город помрачнел. Израненный варварскими налетами фашистской авиации, стоял он, окутанный глубокой печалью. Исчез с его улиц смех и веселый говор. Суровые, охваченные тревогой и гневом люди молча таскали скарб, куда-то спешили.

На Пролетарской улице команда МПВО разбирала обломки разрушенного бомбежкой дома. Вся улица была усеяна битым стеклом, кирпичом, железом. Из глубины двора доносился скорбный плач женщины. Она стояла на коленях у разваленного дома и оплакивала своих погибших детишек — мальчика и девочку. Бледные, они лежали тут же на куче мусора.

Володя Дубинин вышел из дома на осиротевшую улицу.

Куда же пойти? Школу Володи разбомбил фашистский стервятник. Закадычный друг Колька два дня назад погиб при воздушном налете, а однокласснику Пете бомба оторвала ноги. Многие друзья эвакуировались…

Тяжело стало на душе Дубинина.

Он дошел до улицы Энгельса, сплошь забитой автомашинами, орудиями, колоннами войск. Вспотевшие, окутанные пылью бойцы шли тихо, без слов, без песен. Они направлялись в порт, к рыбацким причалам, к переправам.

Володя остановился.

— Неужели они отступают? — со страхом подумал он.

Было известно, что наши части ведут бои с противником недалеко от Керчи, у Акмонайского перешейка и что под напором фашистских орд они вынуждены отходить. Володя втайне не верил этому. Но, видя своими глазами тяжелую картину отступления, он всем сердцем понял великую опасность, которая нависла над страной, над Крымом, над родным городом.

Володя постоял несколько минут, провожая внимательным взглядом отходящие колонны и, приняв какое-то решение, быстро повернул обратно. Ни воздушная тревога, ни свист вражеских бомб не остановили его. Искусно скрываясь в переулках, обходя посты МПВО, он добрался домой.

Евдокия Тимофеевна встретила сына у дверей.

— Куда ты исчез с утра? — спросила она его. — Мы эвакуируемся, нельзя же оставаться у немцев. Нужно собираться, сегодня вечером уходит пароход в Темрюк.

— Никуда я не уеду! — резко ответил Володя. — Никуда я не уйду и не уеду. Останусь здесь. Мама, поедем к дяде в Карантин…

Евдокия Тимофеевна хорошо знала своего сына. По его взгляду и выражению лица, по решительности, с какой были сказаны эти слова, она поняла, что все кончено, все решено, и ни она, ни кто-либо другой не в силах будет переубедить этого мальчика.

Трудно было матери примириться с тем, что они будут жить рядом с врагами. Евдокия Тимофеевна знала, что Володя не будет сидеть сложа руки, он будет пользоваться каждым случаем, чтобы мстить проклятым немцам.

Месяц назад, когда он впервые сказал ей, что, если немцы придут в Керчь, он переберется в Старый Карантин к дяде и вместе с ним постарается бить фашистов, мать сказала ему:

— Сыночек мой, ты еще ребенок. За тебя папа воюет с немцами.

— Нет, раз военкомат не хочет брать меня в добровольцы, уйду в партизаны.

Эти слова возбудили в ней некоторую тревогу, но она засмеялась:

— Тоже мне партизан, носик себе лучше вытирай.

А сейчас перед ней стоял не мальчик с наивным детским личиком. Перед ней стоял юноша с серьезным сосредоточенным лицом, с выражением твердой решимости добиться своей цели.

Долго Евдокия Тимофеевна уговаривала Володю, но он не хотел и слушать ее. Матери пришлось сдаться. Было решено переехать в поселок Старый Карантин к дяде Ивану Захаровичу Грищенко, старому партизану из каменоломен.

В этот же день они уехали.

V

Солнце скрылось за горизонт. Пылало багровое небо! Володя с матерью, молча, в тяжелом раздумьи, подъезжал к Старому Карантину. С горечью смотрел он на пылающий небосклон. Ему казалось, что вся земля охвачена огнем. Когда сумерки сгустились, пламя стало еще явственней, оно переместилось на землю: это горели крымские города и села.

Чем ближе к поселку, тем отчетливее был слышен грозный гул. Где-то недалеко, за Камыш-Буруном и Александровкой рвались снаряды. Володя внимательно прислушивался. «Медлить нельзя, — подумал он, — сегодня же нужно поговорить с дядей Ваней».

В доме Грищенко, как и во всех домах керчан, было темно и грустно. Горел тусклый огонек коптилки. Когда Володя с матерью вошел в дом, Ваня Грищенко, сын Ивана Захаровича, друг и сверстник Володи, вскочил с места.

— Володька приехал! — воскликнул он и кинулся навстречу.

Володя осмотрелся кругом. Ивана Захаровича не было дома. «Неужели он уже ушел?! — подумал Володя. — Но Ванька дома, а он не такой, чтобы быть здесь, когда его отец уйдет партизанить».

— Где твой батька? — спросил он Ваню.

— Куда-то ушел. Он сейчас приходит поздно.

Володя кивнул Ване, и они выскользнули за дверь.

Поселок был мертв. В окнах — ни одного огонька. Далеко в высоте слышен был противный гул «Юнкерса». Лучи прожекторов, прорезая густую темноту, шарили по небу.

— Что будем делать, Ванька? — спросил Володя.

Ваня ничего не ответил. Он догадывался, что товарищ хочет что-то предложить ему.

— Ванька, — вдруг сказал Володя, — ты смерти боишься?

— Смерти? Нет…

— Так пойдем в партизаны!

— В партизаны нас не возьмут. Я уже давно этого добиваюсь, да ничего не получается.

— А твой отец? Разве он не будет в отряде?

— Он-то наверное там. Не зря по целым дням прогадает. Но от меня скрывает, не хочет брать с собой.

— Заставим, — решительно ответил Володя. — Если же нет… — Он немного подумал — Толя Ковалев здесь?

— Здесь.

— Не возьмут нас — организуем свой партизанский отряд. Соберем оружие и будем нападать на немцев. Решили?

— Решили! — ответил Ваня.

И друзья крепко обнялись и поцеловались.

Канонада затихла. «Юнкерс» исчез. Прожекторы потухли. Только одиночные выстрелы и далекое зарево на западе напоминало, что война близка, что это — тишина перед бурей.

Володя и Ваня зашли в дом. После ужина долго ждали Ивана Захаровича. Он не приходил. Легли рядом и долго не могли уснуть. Их юное воображение рисовало и боевую, заманчивую, но в то же время и страшную партизанскую жизнь.

Иван Захарович пришел под утро. Увидев Володю, он обрадовался и обнял его. Он любил своего племянник как родного сына. Всегда, когда Володя приходил, Иван Захарович подолгу беседовал со смышленым мальчиком. Но сейчас Иван Захарович торопился. Он на ходу задал ему несколько вопросов и вышел. Володя и Ваня поспешили за ним.

— Дядя Ваня, на минутку, — сказал Володя, взяв дядю за рукав. — Запишите нас в отряд…

— В какой отряд? — удивленно поднял брови Иван Захарович.

— В партизанский. В тот, где вы. Возьмите, дядя Ваня, очень прошу. — И тут же Володя пригрозил. — Все равно вы от нас не выкрутитесь, мы не отстанем.

— Прими, папа, — поддерживал своего друга Ваня.

— Что вы ко мне прицепились, орлы. Никакого отряда нет, и вообще я сейчас занят, мне некогда. Вечером потолкуем.

И Иван Захарович быстро ушел.

Володя и Ваня растерянно посмотрели друг на друг и не сразу сообразили, что делать. Но когда Иван Захарович отошел далеко, Володя пустился вслед за ним.

— Ванька — за мной! — крикнул он.

Крадучись, чтобы Иван Захарович не заметил, шли они по его пятам. Когда Иван Захарович повернул каменоломням, Володя просиял.

— Так и есть! — сказал он Ване. — Партизаны в каменоломнях.

И они побежали вслед. Иван Захарович исчез в темном коридоре штольни. А какой-то человек не пусти их туда.

— Дядя Ваня! — во весь голос закричал Володя.

Гулкое эхо пронесло этот крик по узкому коридору. Иван Захарович, услышав свое имя, вернулся, и сердито выругал ребят.

— Дядя Ваня, — запротестовал Володя, — все равно, не возьмете, сами проберемся, мы тоже ходы знаем.

— Сейчас же уходите отсюда! Я сказал, что вечером потолкуем. Марш! Ждите меня дома.

И он не тронулся с места, пока ребята не ушли.

— Ничего, мы его уговорим, — успокаивал себя и товарища Володя.

Навстречу им ехала подвода, груженная мешками.

— Смотри, показал Ваня на подводу, — Анатолий едет! Толя! Ковалев! крикнул Володя.

Тот, увидев их, спрыгнул с подводы. Друзья обрадованно поздоровались.

— Куда едешь? — спросил Володя.

Толя замялся.

— Вещи к дяде в Александровну везем, — нерешительно и смущенно проговорил он. — Перед вечером я к вам зайду. Подвода уходит — тороплюсь.

И он помчался вслед за подводой.

Володя и Ваня поняли, что Толя скрыл от них что-то очень важное. Да, он обманул их, подвода повернула не Александровку, а к каменоломням, и прямо въехала туда.

— Он в отряде! — воскликнул Володя.

— Тоже товарищ, — обиженно пробурчал Ваня. — От кого скрывает?!.

— А ты что думаешь? Так и нужно! — сказал Володя. — самому лучшему другу, родной матери он не должен говорить об этом. Это большой секрет.

Встреча с Толей Ковалевым подлила масла в огонь.

Они ему очень завидовали. Но теперь ребята были уверены, что и их возьмут.

Иван Захарович вернулся рано. Володя и Ваня встретили его у ворот.

— Ну, дядя Ваня?..

— Только без шума, улыбаясь, заметил Иван Захарович. Дело будет. Погодите немного здесь. — И вошел в дом. Володя и Ваня притаились около дверей, ловя каждый звук. Они ничего не могли разобрать, только слышали сдавленный женский плач. Потом раздались шаги. Ребята отскочили в сторону. Появился Иван Захарович.

— Заходите, орлы!

Ребята вошли. На скамье сидели матери Володи и Вани. Лица их были печальны и суровы, глаза устремлены на сыновей.

— Ну, орлы, взять вас в отряд мне разрешили, — сказал Иван Захарович. — Довольны?

Володя и Ваня шумно обняли Ивана Захаровича.

VI

Недалеко от Камыш Бурунской бухты расположены известные Старо-Карантинские каменоломни. Много десятков, а, возможно, и сотен лет в них добывали штучный камень-ракушечник. Глубоко под землей на тысяч метров тянутся многочисленные извилистые сырые и мрачные коридоры-штольни и залы, образовавшиеся после выемки камня.

Керченские патриоты по примеру своих отцов и братьев в годы гражданской войны избрали эти каменоломни для организации партизанской борьбы против немецко-фашистских разбойников.

Володю не страшили угрюмые лабиринты подземелий. Они стали для него родными. Всю свою энергию он отдал партизанскому отряду. Он не знал усталости, забыл о сне. Днем и ночью возил продукты, оружие и боеприпасы. Он не ждал, пока ему дадут поручение, он просил, требовал, сам проявлял инициативу и никогда не сидел без дела.

В первые дни некоторые партизаны недоверчиво относились к подросткам.

— Смотри, товарищ Зябрев, — говорили они своему командиру, — чтобы мы беды не взяли на свою шею. Что это будет за боец? — И они указали на низкорослого крепыша Володю.

— Ничего, — ответил Зябрев, — это хороший хлопчик, я с ним толковал. Он боевой и сообразительный мальчик. И Грищенко хорошо отзывается о нем.

Фронт придвинулся к самому Камыш-Буруну. У Чурбашского озера, расположенного в двух километрах от поселка, днем и ночью шли ожесточенные бои. Поселок со всех сторон простреливался вражеским огнем. В такой обстановке партизанский отряд заканчивал последние приготовления к боевым действиям.

Володе приходилось в эти дни выполнять опасные поручения.

На одном из складов лежало несколько ящиков с гранатами. Их нужно было доставить в каменоломни. Этот район находился под огнем. Люди, которые были посланы туда, вернулись без ящиков. Командир отряда созвал партизан:

— Кто добровольно пойдет за гранатами? — спросил он.

К командиру быстро подошел Володя, за ним — Ваня Грищенко и Толя Ковалев.

— Товарищ командир, — отчеканил он по-военному, — разрешите нам выполнить это задание.

— А не испугаетесь? — спросил его Зябрев.

— На то мы и партизаны, чтобы не бояться.

— Правильно! — сказал командир. — Но смотрите, ребята, осторожней, зря не рискуйте. Ответственным назначаю Дубинина.

Взяв тележку, Володя со своими товарищами вышел из каменоломен. В воздухе непрерывно грохотала канонада. По поселку свирепствовали смерть и разрушение.

Степью, минуя дороги, отдельными группками уходили наши последние войска. Арьергардные части морской пехоты спешно укреплялись за железнодорожной насыпью.

— Нужно спешить, — подумал Володя и, несмотря на то, что впереди один за другим рвались вражеские снаряды, они решили идти через поселок и этим сократить путь.

Низко, чуть ли не над их головами, просвистел снаряд.

— Ложись в канаву! — едва успел крикнуть Володя.

Там, где они только что шли, поднялся высокий столб земли и камня…

Через три часа ящики с гранатами были доставлены в каменоломни. Боевое задание выполнено с честью.

Артиллерийская стрельба утихла. В поселок ворвались немецкие автоматчики. Со всех сторон они двигались к каменоломням. Краснофлотцы в упор косили их из пулеметов и автоматов. Немцы падали, за ними появлялись новые шеренги и, переступая через трупы, продолжали наседать. Ряды краснофлотцев редели.

— Отходить и закрепиться за водокачкой! — передавался по цепи приказ командира арьергардной части.

Эти четкие и спокойные слова, этот организованный отход как бы говорил осиротевшему поселку, искалеченным домам и охваченным горем жителям:

— Мы еще вернемся! Ждите нас, не теряйте надежды!

Медленно, обливая свинцом немецкие колонны, оставляли краснофлотцы последние клочки земли Керченского полуострова.

Около каменоломен, за холмом, согнувшись стояло несколько партизан и среди них Володя Дубинин. Они видели, как отходили краснофлотцы, как надвигались немцы. Партизаны находились уже на «ничейной» полосе. Взволнованы и сосредоточены были их лица. С ненавистью смотрели они на приближавшихся бандитов в зеленых шинелях.

Когда немцы были совсем близко, партизаны исчезли в подземелье.

VII

Черные тучи нависли над Керчью. Страшная бесконечная ночь. Улицы стали безлюдны и мертвы. Из домов то и дело вырывались глухие пистолетные выстрелы, неслись отчаянные крики женщин и детей. Повсюду царил кровавый фашистский произвол. Немецкий сапог безжалостно топтал все живое.

Но жизнь, суровая, полная лишений и больших надежд, билась глубоко под землей, в лабиринтах старо-карантинских каменоломен. Непокоренные советские люди дышали свободой и любовью к своей отчизне. Здесь, в подземельях они решили сохранить и отстоять в смертельной борьбе с фашистскими палачами родной Крым, родную землю, чтобы она расцвела еще пышнее и ярче после изгнания захватчиков.

При тусклом свете выстроились они — эти мужественные патриоты к повторяли вслед за комиссаром торжественную партизанскую клятву великому Сталину. В общем хоре звенел и голосок Дубинина. Вместе со всеми он смотрел на окаймленный красным кумачом портрет любимого Сталина, висевший напротив строя партизан.

Так началась боевая жизнь в подземелье. Горсточка храбрецов готовилась к схваткам с врагом.

Хотя Володя был принят в отряд сравнительно поздно, всего дней за пять до прихода немцев, своей неутомимостью и смелостью он за короткий срок заслужил всеобщее уважение и доверие. Его поставили во главе группы юных разведчиков.

Мальчикам оборудовали отдельное помещение, специально для них сделали карабины. Это еще больше воодушевило ребят.

Дня через два командир отряда вызвал Володю.

— Ну, товарищ разведчик, — с улыбкой сказал Зябрев, — надо приступить к исполнению обязанностей.

— Есть, товарищ командир!

— Нужно выбраться из каменоломен и выяснить, где расположились немецкие войска, что делается в поселках, на дорогах. И сделать это днем, потому что ночью немцы, наверно, запрещают жителям появляться на улицах.

— Все будет сделано, товарищ командир.

— Смотри, Володя, осторожней. Можешь взять с собой одного товарища. Лучше всего Толю Ковалева, он тоже хорошо знает местность.

После подробного инструктажа Володя со своим помощником исчезли в узком коридоре. До первого поворота их проводил Ваня Грищенко.

Через узкую щель просачивался дневной свет, освещая заброшенный выход. Затаив дыхание, прижавшись к камню, стоял Володя и прислушивался. Сердце его усиленно билось.

Осторожно высунул голову и внимательно осмотрелся. Кругом было пусто. Тихо шумел осенний ветерок, колебля пожелтевшую ботву на неубранных огородах. Володя понимал, какую ответственность он несет перед отрядом и был очень насторожен. Еще и еще раз проверил, нет ли кого поблизости и, убедившись, что все спокойно, дал знак Толе. Они выбрались на поверхность.

Ползли медленно, оглядываясь и прислушиваясь к каждому подозрительному шороху. Места были им хорошо знакомы. Много раз летом они, играя в «партизаны», ходили по этим скалам и оврагам. «Как все было тогда просто!» — думал Володя.

Когда отползли метров двести и достигли огородов, поднялись и начали собирать картошку. Володя снова осмотрелся, не следит ли кто за ними. Притворившись безразличными, не спеша пошли к Старому Карантину.

Около шоссейной дороги они остановились. Дорога была единственной в этих местах и связывала город с Камыш-Бурунским портом. Принялись неумелыми руками закручивать папиросы. Володя долго выбивал кресалом огонь и внимательно следил за дорогой.

По дороге двигались машины и подводы, груженые боеприпасами и продуктами. Володя заметил, что обозы и грузовики не идут вереницей, а на большом расстоянии друг от друга. «Боятся, сволочи», — подумал он.

Со стороны Камыш-Буруна к ним приближался немец с автоматом. «Значит дорога, хотя и не сильно, но охраняется», — решил Володя.

Они подняли свои мешочки с картошкой. Немец направился прямо к ним. Сердца их дрогнули.

— Хальт! — закричал фашист, держа автомат наготове.

— Мы за картошкой на огород ходили, — сказал Володя, показывая на мешочки.

— Мы карантинские, идем домой, — добавил Толя.

Немец выхватил у Толи сумку и, выпучив глаза, закричал:

— Век, век!

Ребята поспешили уйти, не оглядываясь.

— Черт с тобой, давись нашей картошкой! — смеясь сказал Володя. — И все же, надо было хоть для вида поплакать перед ним, не отдавать ее сразу.

— Попробуй не отдать, когда он вырывает, — сказал Толя. — А морда какая противная…

Тихо разговаривая, они дошли до Старого Карантина.

Поселок был пуст, двери домов наглухо закрыты. Люди боялись находиться в своих домах, но еще страшнее было показаться на улицу. Жители прятались, где только могли.

Володе и его товарищу в первые минуты стало не по себе. Каждый дом, каждый переулок словно грозил юным смельчакам. Но Володя быстро взял себя в руки. Он вспомнил, что они бойцы, вспомнил, зачем они сюда пришли. Это придало бодрости. Внимательно осматривая все, они вразвалку шли по тротуару.

Володя установил, где разместился штаб немецкой части, на каких улицах расквартированы немцы, узнал, какие сараи немцы используют под склады. На Садовой они заметили хорошо одетого человека. Он по-хозяйски ходил из двора во двор, стучал в двери и окна. У одного забора Володя и Толя услышали, как человек громко предупреждал, что сегодня истекает срок приказа о сдаче излишков продовольствия. Толя узнал в человеке местного жителя.

Открылась дверь и к воротам вышла старуха со злым лицом. Полными гнева глазами она посмотрела вслед человеку и крикнула:

— Выслуживаешься, проклятый! Подожди, подожди…

— Бабушка, кто он такой? — тихо спросил Володя.

— Староста, бисова душа, — ответила старуха. — К грабителю немцу на служение пошел.

Выяснив фамилию предателя, кто он такой и где живет, Володя и Толя двинулись по направлению к камыш-бурунской дороге. На здании школы они прочли приказ немецкого коменданта о сдаче излишков хлеба. Он заканчивался словами: «За невыполнение настоящего приказа в срок виновные будут расстреляны».

На перекрестке дороги Володя заметил, что мимо железнодорожной будки быстрым шагом прошла группа немцев. Володя остановился. Гитлеровцы шли прямо к каменоломням. «Неужели к нам?» — подумал он.

Хотя разведчики имели задание побывать в Камыш-Буруне, но Володя, учтя обстановку, принял решение во второй поселок не идти, а выяснить точно, куда и зачем направились солдаты. Вместе со своим спутником он тотчас забрался в бурьян и оттуда внимательно следил за немцами. Пренебрегая опасностью, ребята приблизились к дороге, по которой двигались фашисты.

Было ясно, что какой-то предатель выдал местопребывание партизан. Немцы уверенно шли к главному входу.

Метрах в пятидесяти от шахты они остановились, часть из них по команде разошлась в обе стороны и на расстоянии 15–20 шагов полукольцом окружили вход. Остальные зашли в близстоящее здание. «Здесь, наверное, у них караульное помещение», — определил Володя.

Так было выяснено, что немцы блокировали каменоломни.

Нужно было срочно сообщить об этом в штаб отряда. Молодые разведчики решили пробираться к себе. Но не успел Володя тронуться с места, как послышались шаги и шуршание бурьяна. Юные разведчики притаились. Недалеко от них проходил высокий с розовым лицом немец. Тяжелым шагом шел он к караульному помещению. Он был так близко от них, что они слышали, как под его сапогами хрустит трава, как он дышит.

Володя схватил Толю за плечи и вместе с ним прижался к земле.

Когда немец исчез, юные разведчики направились к заброшенному входу, откуда сегодня утром начали разведку.

— Вот страшный фашист! — сказал Толя. — Если бы у меня был наган, я прикончил бы его.

— Нет, Толя, — ответил Володя. — Разведчики в таких случаях наганами не действуют. Если бы мы были по старше, мы бы его внезапно свалили, заткнули рот и тихо приволокли в отряд. А стрелять нельзя, этим лишь сорвешь задание и сам зря погибнешь. В одной книжке я читал, что разведчик должен всегда сохранять спокойствие.

К вечеру они добрались до старого входа. Как и утром, здесь было тихо и пусто, только посвистывал ветер в заброшенных штольнях.

— Вползай! — скомандовал Володя.

Толя на четвереньках вполз в штольню, Володя за ним. И здесь, в узкой и темной щели, они впервые за целый день вздохнули полной грудью.

С радостью встретили партизаны своих молодых друзей. Каждый интересовался, что делается в поселке. До поздней ночи шла беседа о немцах, терзавших родную землю, о тяжелой доле советских людей в фашистской неволе.

Первая вылазка молодых разведчиков была завершена удачно. Володя оправдал доверие отряда. Он принес очень ценные сведения.

Особенно радовался его успеху Иван Захарович Грищенко.

VIII

Узнав, что немцы блокировали каменоломни и, возможно, атакуют партизан, штаб отряда немедленно поставил всех на ноги.

Была усилена охрана всех ходов, подступы к ним укрепили дополнительными фугасами. Вместе с Ваней Грищенко и Толей Ковалевым Володя носил мины, выдалбливал гнезда для них, выполнял ряд других работ по усилению обороны.

Для того чтобы помешать замыслам немцев, командир отряда решил нанести им внезапный удар.

Началась горячая подготовка к операции. Подбирали участников, проверяли оружие, выделяли боеприпасы. Вылазка была очень рискованной и дерзкой, но партизаны готовились к ней, как к торжественному событию. Каждый с нетерпением ждал той минуты, когда он лицом к лицу встретится с коварным врагом.

Молодые партизаны заволновались, узнав о предстоящем налете. Не только сверстники Володи — Ваня и Толя, но даже ребята помоложе — Вова Лазарев и Жора Емелин — стали роптать, почему им не разрешают участвовать в бою. Они ходили по пятам за своим командиром Володей Дубининым, не давая ему покоя.

— Почему нам не доверяют? Для чего нас сюда взяли? — обиженным голосом обратился Ваня к Володе. — Неужели для того, чтобы мы хлеб партизанский ели. Тебе и Толе что, вы уже боевое задание выполнили, в разведку ходили, а я? Сижу тут, сам не знаю для чего.

Володя вздохнул и не знал, что ответить. Он и сам все время мечтал попасть в ударную группу, побывать в первой настоящей боевой вылазке. Его, как и других пионеров-партизан, не удовлетворяли поручения, которые им давались внутри каменоломен, хотя он знал, что все они — очень важные. Даже боевую разведку он не мог сравнить с участием в бою.

Володя явился к командиру отряда.

— Товарищ командир, — сказал он, — очень прошу, возьмите меня в операцию.

— Этого не могу сделать, — ответил командир. — Все для тебя сделаю, Володя, а этого не могу. Учти, что это первая боевая вылазка. Она связана с жертвами. Тобой рисковать не могу, ты очень нужный для нас разведчик, и после этой вылазки предстоит тебе новое путешествие…

Но Володя не сдавался. Он рассказал командиру о недовольстве молодых партизан. От их имени он просил, требовал, и в конце концов командир т. Зябрев пошел на уступку: подростков зачислили подносчиками боеприпасов.

Молодые партизаны с нетерпением ждали минуты, когда будет дан сигнал в выступлению.

В два часа ночи был оглашен приказ об операции. Через один из выходов первой вышла боевая разведка, а за ней последовала вся боевая группа.

Стояла осенняя темная ночь. Небо было покрыто тяжелыми свинцовыми тучами. На опаленной земле не видно было ни огонька. Только со стороны Кубани советские прожекторы рыскали по проливу. Их далекие острые лучи сияли, как яркий маяк, будили надежду и звали к оружию патриотов.

Боевая разведка бесшумно сняла часового. Партизаны ринулись в бой. Во главе их шел бесстрашный командир отряда, большевик т. Зябрев. Удар был нанесен так внезапно, что немцы в первые минуты растерялись. Но скоро они оправились и ответили партизанам шквальным огнем.

Юные партизаны стояли недалеко у выхода из штольни с патронами и гранатами, готовые по первому зову бежать к месту сражения. Володя неотрывно смотрел туда, откуда доносились оружейные и автоматные выстрелы, где вспыхивали смертельные огоньки. Как хотелось Дубинину быть там и тоже строчить из автомата по ненавистной немчуре!..

Стоя здесь, в ожидании сигнала, Володя вспомнил Гавроша. Из ночной темноты появился перед юным партизаном этот бледный, худой, одетый в лохмотья мальчик парижской бедноты. Гаврош встал перед ним, бесстрашный и благородный. Распевая песенку, он под беспрерывным обстрелом собирал патроны для бойцов баррикад…

Но вот вспыхнула ракета. Это знак для подносчиков. Володя крикнул товарищам:

— Ребята, за мной! — и помчался вперед.

Они быстро выскочили и побежали к месту боя. Ни свист пуль, ни тяжелый груз не могли задержать их. Немного пригнувшись, они неслись вслед за Володей, старались не отстать от него. Боеприпасы были доставлены очень быстро.

Здесь, на поле боя, Володя и его друзья убедились, что подносчик боеприпасов — это такой же боец передовой линии, как и тот, что ведет огонь по врагу. Это придавало ребятам новые силы. Опорожнив сумки, они бегом отправились обратно.

Бой разгорался все больше. Имея огромный перевес в силах, немцы пытались окружить горсточку храбрецов. Но партизаны дрались, как львы. Десятки вражеских трупов валялись кругом. В самый критический момент боя, когда т. Зябрев хотел поднять бойцов в штыковую атаку, он был смертельно ранен. Пуля попала ему в голову. Зябрев пошатнулся и упал на руки бойцов.

— Закончить операцию, скрыться в каменоломни… — тихим прерывистым голосом сказал он и умолк.

Это были последние слова командира.

Осторожно внесли партизаны своего товарища в штольню и положили в красном уголке. Лицо Зябрева было бледно-желтое, глаза закрыты, но сердце еще билось. Жизнь не хотела оставлять этого храброго человека. Вскоре оно остановилось навсегда. С опущенными головами стояли партизаны вокруг холодного тела и слушали короткую речь комиссара отряда т. Котло. Володя плакал, по лицу его струились слезы. У трупа человека, которого он успел полюбить, Володя вместе со всеми партизанами поклялся во сто крат отплатить фашистам.

В эту же ночь командование отрядом принял рабочий Камыш-Бурунского железорудного комбината т. Лазарев.

IX

После этой боевой схватки, когда враг не только убедился, что в каменоломнях имеются партизаны, но и изведал их удары, он начал готовиться к серьезной борьбе с храбрыми обитателями подземелий.

Для того чтобы во всеоружии встретить врага, партизанам необходимо было выяснить всю обстановку. Сделать это снова поручили Володе Дубинину.

В первом задании он показал себя серьезным и наблюдательным разведчиком, понимающим, что требуется от него. Он имел большие преимущества перед пожилым и взрослым человеком. Мало кто заподозрил бы в чем-нибудь этого незаметного худощавого мальчика, каких немало бродило по огородам и поселкам в поисках пищи для своих голодных матерей, маленьких сестер и братьев.

С Володей долго беседовали в штабе. Было решено опять послать с ним Толю Ковалева.

Глубокой ночью Володя со своим товарищем Толей отправились в опасный путь. До выхода их сопровождали командир и комиссар. Тепло попрощавшись с ними, юные разведчики исчезли в ночной темноте.

Горсточка советских людей наводила панику на хорошо вооруженные полки немцев, расквартированные в поселках Орджоникидзевского района Керчи. В зверином страхе метались фрицы вокруг каменоломен. Они даже установили орудия и минометы, направленные на щели в земле, как будто бы там засела отборная многочисленная армия. Они боялись воя осеннего ветра, шума морского прибоя. Часто можно было видеть, как немец беспричинно стрелял в камень, в кустарник или просто в пустое пространство, откуда несся рев осеннего норд-оста.

А когда наступали вечерние сумерки, через каждые 5–7 минут они стреляли ярко-светлыми ракетами, пытаясь ими прогнать темноту.

Володя и Толя не боялись ночи, их не пугала темнота. Володя уверенно продвигался вперед, за ним следовал Толя. Как только вспыхивали ракеты, они тотчас же падали и оставались лежать, пока опять не становилось темно. Так они добрались до огородов, которые были расположены напротив Камыш-Буруна за железнодорожным депо. Тут ребята спрятались и дождались утра.

Появились они в Камыш-Буруне рано утром. Это было хмурое, грустное осеннее утро. Пустым и безмолвным был поселок.

Мальчики ходили по опустевшим улицам, и сердце их обливалось кровью. По улице два немецких автоматчика вели женщину. Она была бледна, губы ее запеклись, но она шла с гордо и смело поднятой головой. Осенний ветер трепал ее темные открытые волосы. За женщиной шла девочка лет шести. Испуганными заплаканными глазами она смотрела то на женщину, то на фашистов. Обессиленная женщина стала идти медленней. Один из автоматчиков закричал на нее и ударил прикладом по спине. Женщина рванулась вперед, ребенок заплакал.

— Мамочка, я боюсь! — закричала девочка.

Мать подняла ее и прижала к груди.

— Не плачь, доченька, не нужно бояться, скоро твоим мукам придет конец… — сказала она и крепко-крепко поцеловала ее.

Вся группа скрылась за углом.

— Палачи! — вырвалось у Володи сквозь зубы.

Фамилию женщины Володе не удалось узнать, несколько дней назад ее привели в поселок из Керчи.

Разведчики детально выяснили, где находятся комендатура, гестапо, сколько приблизительно расквартировано немцев в поселке, запомнили фамилии предателей, прочли все приказы о регистрации, о сдаче теплых вещей, о партизанах. Каждый приказ заканчивался словами: «Виновные в нарушении будут расстреляны». Выяснив все что нужно было, они ушли в Старый Карантин.

Неподалеку от дороги Володя заметил телефонный кабель. Несколько красных, зеленых и серых проводов тянулось по земле вдоль шоссе.

— Не забыть бы на обратном пути… — шепнул он товарищу, показав на провода.

В Старом Карантине произошли большие изменения. Часть поселка, которая прилегала к каменоломням, была запружена немецкими солдатами. Их было здесь несколько тысяч. Искусно маскируясь, разведчики подобрались ближе к каменоломням. Они видели, как всюду вокруг скал строились укрепления, густо стояли караулы.

Все это говорило разведчикам, что немцы готовят крупные операции против партизан. К каменоломням стянуты большие силы. Володя понимал, что без детального обследования, как немцы охраняют ближние подступы к каменоломням, какие входы ими разгаданы, штаб партизан не сможет правильно ориентироваться. Володя принял решение: пробраться ночью к входам и все выяснить и лишь тогда вернуться в отряд.

Замаскировавшись в густых зарослях, недалеко от скал, ребята в первый раз за целый день перекусили. Там дождались темноты.

Осенний день короток, и ночь наступила быстро. Володя встал, осмотрелся, внимательно прислушался. Оставив товарища, он один то тихим шагом, то ползком по знакомым тайным дорожкам начал пробираться к каменоломням. При вспышках ракет оглядывал подступы к каменоломням. Немцы превратили это место в настоящий укрепленный район. Во многих местах были скрыты пулеметные ячейки, возле которых дежурили солдаты.

Володя находился в самом логове врага. Но он бесстрашно продолжал свои наблюдения.

Центральный вход в каменоломни охранялся усиленно, у других входов также шагали часовые. Володя подкрался к крайней щели, откуда два дня назад партизанский отряд совершил свою первую вылазку.

Вдруг услышал шаги. Они раздавались очень близко. Недалеко от себя он заметил черный силуэт. Медлить нельзя было. Володя прыгнул в какую-то яму. В это время предательский камешек оторвался и шурша покатился вниз. Часовой включил электрический фонарик и повел им кругом. Коварная белая полоска луча угрожающе приближалась к Володе. Володя затаил дыхание и еще крепче прижался к земле. Не дойдя до него, луч света исчез. Снова наступила темнота. Часовой стал удаляться.

Володя прерывисто вздохнул, холодный пот выступил на его теле. Он быстро выбрался из укрытия и пополз обратно к Толе.

Володя торопился. Надо было быстрее сообщить штабу обо всем, что он видел. Он тихо сказал Толе, чтобы тот следовал за ним, и двинулся к единственному секретному входу, который еще остался неразгаданным немцами.

— Стой, Володька, а провода забыли! — шепотом сказал Толя.

Остановились. Не долго думая, юные разведчики повернули к телефонному кабелю.

На счастье кругом не было ни души. Бесшумно они острыми ножами перерезали провода в четырех местах. Захватили с собой огромный сверток проводов и быстро ушли.

Измученные волнениями тяжелого дня, усталые и голодные юные партизаны через полчаса добрались до лагеря. Штаб и весь отряд ждал их с тревогой и нетерпением.

X

Материалы разведки, добытые Володей, оказали неоценимую услугу отряду. В течение двух дней все было сделано, чтобы дать врагу достойный отпор.

Партизанам не пришлось долго ждать. Рано утром 18 ноября боевое охранение заметило, что группа вооруженных немцев подошла к входу и расположилась около него, за ней подошла вторая, третья. Они несли с собой станковые пулеметы, автоматы и ящики с гранатами. Боевое охранение немедленно сообщило об этом в штаб. Была поднята тревога. Каждый занял свое место.

Через некоторое время донесся отдаленный шум. С каждой минутой он нарастал.

Немцы пошли в атаку.

— Русс, сдавайся! — послышались голоса.

— Партизаны не сдаются! — ответил звонкий голос.

Это кричал Володя. Он тоже имел свое место в борьбе. Вместе с Ваней Грищенко и Толей Ковалевым он стоял с полной сумкой гранат и патронов.

На атаку немцев партизаны ответили свинцом. Дружно ударили винтовки, пулеметы, десятки гранат полетели в фашистов. Начался ожесточенный бой.

Стрельба становилась все чаще. В узких проходах, ведущих в каменоломни, уже лежала груда перебитых гитлеровцев. Однако появлялись все новые и новые шеренги врагов. Они с дикими криками бросались в атаки.

Володя со своей группой юных партизан не знал усталости. Давно прошло время завтрака, обеда, но они не думали о еде. Организованно и быстро они подносили патроны и гранаты. Володя доставлял боеприпасы на участок, где был особенно частый огонь.

— Володя, опять забываешься, — крикнул ему Иван Захарович Грищенко, лежавший за пулеметом, — обходи кругом, здесь сильный обстрел.

Но Володя не обращал внимания на предостережения. Не считаясь с опасностью, он шел по кратчайшему пути.

В минуту затишья, когда раздавались только одиночные выстрелы, Володя стоял недалеко от командира и комиссара отряда.

— Как дела, Володя? — спросил его комиссар.

— Хорошо! Здорово вы их лупите.

— А ты? — удивился комиссар.

— Я же патроны ношу, — с грустью ответил Володя.

— А ты не обижайся, Дубинин, — вмешался командир. — Ты ведь приносишь, чем стрелять. Но ничего, и ты еще постреляешь.

Перестрелка разгорелась с новой силой. Около командира выбыл из строя один боец. В это время подходил с очередной ношей Володя. Боеприпасов накопилось много, и юный партизан попросил разрешения заменить раненого бойца. Командир позволил ему.

Володя лег около командира. Глаза его сверкали, лицо покрыл румянец. Прижав приклад карабина к плечу, он посылал пулю за пулей в стан врага. Ни разрывы вражеских гранат, ни беспрерывный свист вражеских пуль не доходили до него.

Мальчик переживал самый счастливый момент своей оной жизни. Осуществилась его заветная мечта: из винтовки стрелять по фашистам.

Двое суток длилось это необычайное сражение. Гитлеровцы предпринимали отчаянные попытки ворваться в каменоломни и покончить с партизанами. Но все их усилия оказывались тщетными. Понеся большие потери, немцы ушли, не сумев даже убрать всех трупов, в том числе труп обер-лейтенанта Рудольфа Вернера.

Неподвижно лежал он, как падаль, у ног тех, кого хотел покорить. Володя долго смотрел на убитого фашистского выкормыша.

— Собака! — плюнул Володя и ушел.

XI

Отгремели раскаты боя. В каменоломнях стало тихо. О прошедшем напоминала лишь пороховая копоть да сизый дымок, от которого чуть кружилась голова. Борьба, однако, не была кончена. Она приняла другие формы.

Через несколько дней в каменоломнях почувствовали какой-то острый запах. Он с каждой минутой усиливался. У отдельных людей начались позывы к рвоте, некоторые стали задыхаться. Оказалось, что немцы пустили угарный газ. Более тридцати человек были серьезно отравлены, и среди них — бойцы, охранявшие входы в каменоломни.

Но и этот расчет — вызвать панику среди партизан — провалился. На борьбу с угарным газом был поднят весь отряд, от кухарки до командира и комиссара. Быстро перебрались все в отдаленные штольни, куда газ не доходил. Туда же перенесли и пострадавших, которые, благодаря общим усилиям, были вскоре спасены.

В эти тяжелые дни юные партизаны проявляли себя как примерные бойцы. Они не подверглись отравлению и по предложению Дубинина заменили на постах выбывших из строя партизан.

Днем и ночью стояли они с оружием в руках и зорко охраняли входы. За участок, где они стояли, можно было быть спокойным.

Сквозь толщу скал к партизанам однажды донеслись глухие стуки.

— Что бы это могло быть? — гадали подземные жители.

Наверху как будто долбили камень.

Неужели немцы хотят пробить шахту в центре каменоломен и таким образом проникнуть туда? Но здесь мы перестреляем их, гадов, по одиночке.

Выставили посты у мест, где стук и скрежет раздавался особенно настойчиво и сильно. Однако вскоре все смолкло. Шум и движение сверху прекратились. Затем раздались оглушительные взрывы. По резкому колебанию почвы партизаны представили себе, какой величины были заряды. Взрывов было несколько. В тех местах, где они произошли, кровля штолен опустилась и завалила коридоры.

Маневренность партизан внутри каменоломен намного сократилась.

Жизнь в подземелье становилась все тяжелее. Немцы наглухо заложили многие выходы и шахты, откуда поступал свежий воздух. Все ощущали недостаток кислорода. Постоянная сырость вызывала боли в суставах. Темнота в каменоломнях действовала на глаза, появились глазные болезни.

В одной из обрушенных штолен находился партизанский колодец. Подземные жители остались без воды. С большими трудностями вода была добыта в другом колодце, но ее было очень мало. Жителей подземелья стала донимать жажда. Они сосали напитанные сыростью стены, но это не заменяло воды, а известковые растворы, попадая в рот, вызывали мучительные боли.

В довершение всего партизан мучил дым костров и печей. Он никуда не расходился в неподвижном воздухе, оседал на потолках и стенах, обильно поглощался легкими.

Пожелтели, осунулись, похудели мужественные обитатели каменоломен. Лица их покрылись налетом несмываемой копоти. И все же никто не думал сдаться врагу.

После всех этих злодейских мер немцы считали, что с партизанами все покончено. Им оставалось только проверить, все ли партизаны отравлены, задавлены обвалами, погибли от голода и жажды.

Словно на прогулку собрались гитлеровцы на прочесывание каменоломен. Вначале они продвигались беспрепятственно. Все дальше и дальше в штольни втягивалась их колонна. Всюду было тихо и безмолвно, как в могиле. Фашисты убеждались, что они применили настоящие безотказные способы.

Неожиданно спереди и с боков ударили пулеметы, винтовки. Меткий прицельный огонь партизан косил заметавшихся немцев. Было удобно подстреливать их, потому что вражеская колонна была хорошо освещена, партизаны же находились в темноте.

Немцы залегли и ответили ружейным огнем. Завязалась частая перестрелка. Преимущество было на стороне партизан: они хорошо знали коридоры, где находились фашисты, о расположении же партизан гитлеровцы не имели никакого представления.

Двое суток держались немцы в захваченных ими штольнях. В конце концов не выдержали. Потеряв более 80 солдат и офицеров убитыми и ранеными, они убрались, чтобы больше не показываться в каменоломнях.

Но тем необходимей было партизанам выяснить, что делается на поверхности. И тут Володя понадобился снова. Он снова отправился в очередную разведку.

Глубокой ночью молодой разведчик выбрался на поверхность. Порывистый осенний ветер с силой бил в озабоченное лицо Володи. От свежего воздуха у него закружилась голова, и он присел. Кроме ветра, ничего не слышно было. Обрадованный Володя приготовился исчезнуть в ночной темноте, как вдруг ему показалось, что откуда-то доносятся шаги. Он прислушался. Да, слух не обманул его. Шаги были слышны все яснее. Они приближались к нему. Невдалеке засверкал огонек электрического фонарика. Володя моментально повернул обратна. Послышался грубый окрик:

— Хальт! Хальт!

Раздались выстрелы. Пули пролетели мимо ушей Володи. Стреляя из автомата, часовой бежал к нему. Володя стремительным броском очутился около входа и исчез в темном коридоре штольни. Долго метался вокруг щели немецкий часовой, шарил фонариком, стрелял из автомата. К нему на помощь пришли другие часовые, но и они никого не нашли.

Мрачным и обескураженным возвратился Володя в штаб.

— Что случилось, Дубинин? — с тревогой спросил его командир.

— Немцы охраняют вход, — ответил разведчик.

Это сообщение означало, что последний свободный проход найден и блокирован немцами.

В эту же ночь была сделана еще одна дерзкая попытка выслать разведку. Послали старого опытного разведчика, партизана Важенина. Не успел он выбраться на поверхность, как вместе со своими товарищами взорвался на минах.

Оказавшись бессильными истребить партизан в бою, перетравить их газами, немцы замуровали, залили цементом и заминировали все выходы.

Но партизаны не сдались. Глубоко под землей закипела работа. Днем и ночью, ломами и кирками партизаны пробивали себе новый выход. Юные партизаны во главе с Володей Дубининым не отставали от взрослых.

ХII

Бушевал норд-ост. Сильный ветер поднял восьмибальный шторм. Как мячики, бросал он по волнам мелкие суда и катеры. То исчезали в глубоких впадинах, то опять появлялись они на высоких гребнях волн. Слишком легки были эти суденышки перед бушующим морем, но зато сильнее шторма была воля моряков на этих судах. Караван упорно двигался вперед. Ни темная ночь, ни отсутствие маяков и мигалок, ни рассвирепевшие волны не могли их остановить: они шли к родным берегам.

Крепко держась за перила, чтобы их не смывали волны, стояли десантники и всматривались вдаль. Сквозь ночную темноту видели они очертания камыш-бурунских берегов. Сотни сердец усиленно бились. Хотелось быстрее выскочить и зубами вцепиться в родную землю, освободить своих братьев и сестер, отцов и матерей.

Шторм усиливался, пошел снег, крепчал мороз, но караван судов продолжал свой тяжелый и опасный путь. Суда не могли подойти к самому берегу: волны разбили бы их. Они остановились в ста метрах от берега. Десантники пошли вброд.

Появились они на берегу внезапно. Врагу показалось, что это не десант, а какое-то кошмарное сновидение.

— В такой шторм?! В такую страшную декабрьскую ночь?!

Немцы думали, что бушующее море явится для них самым верным стражем побережья.

Спохватились они, когда было уже поздно. Плацдарм на берегу был отвоеван. В бухте высаживались все новые и новые отряды. По пояс в ледяной воде шли они на берег. Бойцы выскакивали на землю, быстро подымались к камыш-бурунскому поселку и с хода вступали в бой. Сквозь вражеский огонь они стремительно продвигались вперед, гоня прочь струсивших фашистов.

— За родину! За Сталина! За солнечный Крым! За родную Керчь! — раздавались пламенные призывы.

Наши части заняли Камыш-Бурун и двигались в город, чтобы соединиться с десантом, высадившимся на Азовском побережье. Они вышибли немцев из Старого Карантина и прошли над каменоломнями. Героические бойцы не знали, что под их ногами в глубоком подземелье находятся их братья по оружию, отважные народные мстители, которые в мрачные дни немецкого владычества не прекращали борьбы с оккупантами.

Радостная весть об освобождении Керчи быстро проникла и в каменоломни. Двое жителей Старого Карантина, рискуя взорваться на минах, проникли через один из самых узких входов совместно с двумя бойцами Красной Армии и сообщили партизанам, что они освобождены.

Стихийно возник митинг. Могучим эхом неслись на многочисленным коридорам короткие страстные речи партизан.

— Да здравствует наш любимый Сталин! — воскликнул возбужденный Володя.

Ему ответили партизаны:

— Ура великому Сталину!

— Да здравствует героическая Красная Армия!

— Слава черноморским морякам!

Партизаны ликовали. Они обнимали и целовали друг друга. От радости и счастья Володя плакал.

Наступили долгожданные минуты освобождения партизан из подземелья. Народных мстителей ждали родные и близкие, ждало все население, ждали широкие и свободные просторы, очищенные от проклятого врага. Началась подготовка к выводу. Чистили и складывали оружие, собирали все имущество.

Но выходить было нельзя. За исключением одного узкого входа, через который случайно и с большим риском удачно пролезли двое жителей Старого Карантина, все входы были замурованы и заминированы. Нужно было сделать безопасным центральный вход, через который только и можно было свободно вывести отряд и вынести все имущество.

Это была очень рискованная и опасная задача.

Для разминирования командование воинской части прислало минеров. Им нужны были проводники. В штабе собрались партизаны.

— Я пойду, — предложил Володя, стоявший сзади.

Он вышел вперед и повторил:

— Товарищ командир, пошлите меня, я ведь знаю эти места, ходил там в разведку…

Командир согласился. Володя вместе с минерами двинулся в опасный путь.

Он шел и думал: «Я иду на большой риск, надо быть очень осторожным. Но что бы со мной ни случилось, открою партизанам двери».

Несколько партизан, в числе их Иван Захарович, провожали Володю.

— Желаю удачи, — тихо сказал Грищенко и поцеловал племянника.

С нетерпением все ждали разминирования. Прошло немного времени. Вдруг раздался взрыв большой силы. Оглушительное эхо прокатилось по каменоломням и наполнило партизан тревогой. Десятки людей побежали к выходному коридору.

У последнего поворота их глазам представилась ужасная картина.

Стена, сложенная немцами и закрывавшая выход из каменоломен, была разрушена. Всюду валялись глыбы камня. А у самой стены, неестественно повернув голову, лежал Володя. Из его полуоткрытого рта бежала струйка крови, лицо было мертвенно желтым…

* * *

Так оборвалась героическая жизнь юного партизана Володи. Она оборвалась в начале своего расцвета. Мало прожил юный герой. Но настоящая жизнь не измеряется долговечностью, а тем, как она служила родине, народу. Бывает короткая, но яркая и красочная жизнь, и когда она внезапно потухает, обрывается, то оставляет на долгие годы яркий след. Такой след оставил пионер Володя Дубинин.

Народ не прошел мимо подвигов пионера Дубинина. Указом Президиума Верховного Совета СССР за проявление отваги и геройства на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками в тылу у врага Володя Дубинин посмертно награжден орденом Красного Знамени.

«Для увековечения памяти пионера-партизана Володи Дубинина, погибшего смертью храбрых на боевом посту, — гласит решение исполкома Керченского городского совета,—

1) переименовать улицу Крестьянскую, назвав ее улицей имени Володи Дубинина;

2) присвоить школе № 11 имя Володи Дубинина».

Далеко за пределами Керчи и Крыма уже известно о героических подвигах этого юного народного героя. В далеком Казахстане, в одной из школ города Джамбула, имеется пионерский отряд имени Володи Дубинина. Пионеры Джамбульской школы решили назвать свой отряд этим именем после того, как на одном из сборов эвакуированные из Крыма школьники рассказывали о подвигах Володи.

Вскоре после гибели храброго подростка, газета «Красная Звезда» писала, что «крымчане никогда не забудут самого юного партизана Володю Дубинина, смертью героя погибшего за отчизну».

Победно закончится великое историческое сражение нашего народа с проклятыми немецкими разбойниками. Еще ярче зацветет жизнь на нашей освобожденной земле. Из развалин подымутся новые кварталы и улицы возрожденной Керчи. И на одной из площадей будет воздвигнут прекрасный, как наша жизнь, памятник юному партизану Володе Дубинину.