ОБЗОР ИСТОРИЧЕСКИХ И НАРОДНЫХ СКАЗАНИЙ ОБ АТТИЛЕ
В изследования о первобытных населенцах Германии неизбежно должны были войдти и соображения о временах Аттилы. К этому великому явлению V-го века, которому поклонился и гордый Рим в ноги, мы приблизились с противоположной стороны пути Г. Венелина; но вполне сошлись с его главным взглядом, обличающим укоренившияся ложныя понятия о происхождении и значении в Истории, так называемых, Hиnni.
Новое произведение Тьерри «Histoire d'Attila», увенчало труды Запада по этому предмету; но без малейшаго испытания, прочно ли основание, на котором они воздвигнуты. При всей воображаемой непогрешимости приговора историков в деле о происхождении Гуннов, еще не решено: верить ли Амману, который при описании возстания Гуннов на Готов, со стороны Востока, не затрудняется соседям Алан ([1] ) приписать имевшияся сведения о безобразии Заволжской Торгоутской Орды; или верить Иорнанду, который сообщает тайну происхождения Гуннов, по преданию (ut refert anliquifas), отзывающемуся и обычнoй малороссийскои поговоркой ([2] ), и сказками о происхождении СкиФов и Сарматов. Мы в этом случае скорее верим Иорнанду, тем более, что его сведения почерпнуты частию из Русских волшебных сказок. По Иорнанду, главным виновником причины нарождения Гуннов, был Филимер ([3] ), сын Гандарика великаго, конунга Готов. Не изгони он из среды своего народа некоих ведьм (quasdam magas mulieres), называемых, правильно, или ошибочно Aliorumnes и Aliorunes, Гунны бы не существовали. Но он изгнал их в пустыни, и это изгнание пало не только на главы Готов, но и на многия главы Истории, в которых упоминается о великом переселении народов. Ведьмы, как мы увидим ниже, переселились именно на Черторыю, при Чертовом беремище, и пленили собой враждебную Готам силу. Иорнанд утвердительно говорит, что вражья сила, бродя по степям (spiritus immondi per eremum vagantes), сочеталась с ведьмами и произвела на свет то зверское племя, которое сначала было очень ничтожно и принадлежало к числу людей, только по имени, означающем с ловеных ([4] ).
Это сказочное предание, как мы уже заметили, напоминает и повествования Геродота о СкиФах, произшедших от союза Иракла с русалкой Эхидной, полудевой, полурыбой, и о Сарматах, произшедших от сочетания благорожденных (έλευΟρων) Скифов с Амазонками (Άμαζόνες). Кто такия были эти щитоносныя девы или жены, по Готски kwane, близия соседки с Άλαζώνες, в земле которых протекали Тирас и Гипанис, это определить время, если только Иорнандовския Aliorunes не образовались из Άμαζόνες; но Птоломей изгнал и Άμαζόνες и Mελάγχλαtνοt с приднепровья и поместил вместо их Άμάδοxοt и Άμαξόbtοt. ([5] )
Странно верить в существоваше Амазонок; но нельзя же и не верить, зная что История полна метаморфоз. В иносказательных преданиях часто скрывается истина, как святыня от изуверов, и как сокровище от хищников.
Г. Тьерри, отвергая неестественное, счел более благоразумным верить естественному, хотя ни на чем не основанному, происхождению белых и черных костей победоносных дружин Болемира и. Аттилы от костей Монгольских.
Вместе с этим положением является неизбежно новое: движущаяся картина давления народов, от густоты населения в неизмеримых пустынях Сибири: «Les nations Finnoises fort espacées à I'Ouest et au Nord, mais nombreuses et compactes a I'Est autour du Volga et des monts Ourals, éxerçaient sur le Germain et le Slave une pression dont le poids se faisait déjà sentir a I'empire Romain.»
Подобное давление компактнаго Чудскаго населения на Славян, Славян на Германов, Германов на Галлов, и Галлов на Римлян, не уступает Скандинавскому разсаднику безчисленных народов, и напоминает сказание о том, как Александр Великий заключил в горах за Лукоморьем вси сквернии языци, и что пред кончиной мира они изыдут на пагубу его. По Тьерри, следовательно, предсказание совершилось в V столетии, когда Римский мир (urbs — orbis) пал от этих заключенных варваров, прорубивших горы и нахлынувших на Rоmа invicta, Rоmа aelerna.
Отстраняя однако же некоторые размахи красноречивого пера г. Тьерри, не льзя не сознать высокаго достоинства труда его, в отношении увлекательного обозрения исторических, легендарных и поэтических преданий об Аттиле.
Предупрежденные им в высказанном удивлении пред подобным лицом Истории, как Аттила, мы однакоже удивляемся ему не так как выходцу из степных улусов, но как Русскому Великому князю, свергнувшему Готское иго с Славян, как великому полководцу, разбившему в прах соединенныя силы Римлян и Визиготов на полях Каталаунских, как царю ( βασi λ εύς ), который заключал письменные договоры с просвещеннейшими державами того времени, и к которому явился на поклон сам Папа Леон, в полном облачении апостольского наместника, сопровождаемый всем духовенством Рима и посольством Императора Валентиниана. Положим, что Аттила был варвар в Греческом смысле, т. е. язычник; но варвар политик, который прежде чем брался за opyжиe, состязался переговорами; варвар, по сознанию просвещенных врагов своих, мудрый в советах, снисходительный к просьбам, верный в данном слове. ([6] )
В отношении пространства владычества Аттилы, верховный властитель Норики, Комит Ромул, бывший при нем послом Рима, говорил: « Никто из царствовавших до сих пор над Скифией и над иными странами, не совершал столько великих дел и в столь короткое время, как Аттила… Его влaдычество простирается на острова, находящаяся в Океане, и не одни Скифы платят ему дань, но и Рим.»
Аттила однакоже не ходил войной на Германию, не только за море, на острова Океана; какое же имел он право на это преобладание, кроме обычнаго « и быст Самодержец земли Русской», простиравшейся на все пространство населения племен Славянских, на суше и на островах. В то время Русь, изрубленная на части Римлянами и Готами, быстро срослась в единое тело: стоило только полить ее живой и мертвой водой.
Грек, женившийся и поселившийся в Скифии, коротко и ясно описал Приску быт народа во время Аттилы: «Здесь каждый владеет спокойно тем, что у него есть, и никому не придет в голову притеснять ближняго.»
Правдивый Приск не утаил коварнаго поступка Феодосия, который хотел, чрез своего эвнуха Хрисафия, подкупить приближеннаго к Аттиле вельможу, чтоб он извел своего государя. Приск не утаил даже слов Аттилы, которыя он поручил сказать Императору: «Феодосий высок по породе своей, знаменит по происхождению; Аттила не менее высок и знаменит по своему роду; но Аттила, наследовав монархию от отца своего, вполне сохранил достоинство; а Феодосий потерял это наследственное достоинство, не только потому, что согласясь платить дань Аттиле, соделался его рабом; но еще более потому, что как раб неверный и злой, задумал строить ковы господину своему, поставленному над ним небом и судьбой.»
Подобныя черты величия дали бы право и дикарю Монголу встать на ряду с великими просвещенных стран; но г. Венелин, первый, обличив искажение преданий, сказал, что Аттила был царь Руссов, а не Ноин Калмыцкий; и следовательно (ст. 10) большая разница смотреть на него, как на необъятный метеор, или как на величественную комету, которой путь можег быть вычислен и определен, и которой явление может рано или поздно повториться для Европы.
Что Аттила имел своих историков в современных ему гавлярах (?неразб), воспевавших подвиги славных (?неразб) Князей и его собственную славу, то это несомненно из посольских книг Приска; но не века и не перевороты в судьбах лишили Pyccкий народ памяти о слав прошедшей: он сам стерт ее, когда Христианская религия, водворенная красным cолнцем России, отнесла и земную славу к славе Единаго. И нигд, в устах певцов славы, не заменилась так добровольно витязная песнь песнию духовной.
Это составляет главную причину, что из времен язычества Славян и Руссов сохранилось только то, что по отношениям, или случайно, вошло в предание соседних народов. Но у всех исконных дипломатических друзей правда не сходила с языка. Г. Тьерри сознается, что «еслиб Аттила попал под перо Данте, то певец Ада возвел бы ужасное величие его до размеров страшных для воображения;» особенно пользуясь произведениями кисти и пера художников Италии: «Questo Attile flagellum Dei, avea lа testa calva, e gli orecchi a modo di cane.»
Аммиан вывел Гуннов от Ледовитаго моря из страны КинокеӨалов, и на этом историческом основании, кисть и резец Авзонии, перо Галлии, машинация Британии и созерцательность Германии, могли создавать какия угодно Өантастические образы краски суеверия, предубеждения и пристрастия очаровательно ярки, и затьмять какую угодно безцветную правду.
Аттила flagellum Dei- бич Божий; но откуда же родилось это название, как не из собственнаго сознания, что Римское владычество стоило бичевания? Аттила варвар; но ведь этот эпитет значит то-же, что Аттила не Грек и не подчиняется Эллинской премудрости.
Аттила ведет войну с Грецией, с Римом, с Готами, словом со всей остальной Европой; но что же ему делат, если вместо соблюдения мирных договоров по взаимной клятве, с одной стороны хотят врезаться в его тело, с другой всосаться, а с третьей подносят заздравный кубок с ядом, как Олегу у ворот Цареградских. Аттила побеждаст и Греков и Римлян и Готов; но какой же победоносец не побеждает? И Рим побеждал для того чтоб утучняться; а Аттила отрезал ли хоть кусок чужой земли?
Чтоб не убеждать других одними голословными собственными убеждениями, разсмотрим все предания об Аттиле и потом обратимся к разсказам очевидца Аттилы.
Главныя и вернейшия сведения о царе Скифов, Гуннов или Руссов, заключаются в сокращенных выписках из статейных книг посольства императора Феодосия к царю Гуннов в 448 году, веденных состоявшим при после Максимине, ритором Приском.
Дальнейшия сведения находятся в Истории Готов — Иорнанда, пристрастнаго к своим сродникам. Он повторяет сказания Приска, переиначиваегь их и пополняет извлечевным из Кассиодора ([7] ) описанием возстания Аттилы на Визиготов и Римлян, подавлявших в Испании Гейзу ([8] ), вождя Славян западных.
Оставляя в стороне тех Гуннов, которые, как мы увидим ниже, еще в начале 3-го века, в числе 900,000, под предводительством 170 Русских Князей в первый раз возстали на усилившихся Готов на Cевepе, Иорнанд почерпал описание Гуннов V века откуда пришлось, несвязно, разбросанно, как и вся его История о Готах.
На одной странице, по простодушию-ли, или с намерением, в духе времени, он помещает басню о чудном происхождении Гуннов от нечистой силы; на другой выводить их из недр населения Булгар ([9] ); по неопределенньм сведениям Византийцев, сперва разделяет он Гуннов на два рода, на Aulziagri и на Aviri ( Σνβιρoι ); потом присоединяет к ним Hunugari ([10] ); а в 53-й главе, являются вместо Aulziagri — Ulzingures, Angiscires, Bitugores и Bardores. В заключение, описывает наружность Гуннов по Аммиану, до котораго дошли слухи о поражении Готов, какими-то Huni, иллюстрированные изображением калмыка изъеденнаго оспой.
Bcе эти Hunni, явясь на сцену неестественными существами, призраками, испортили все Готское дело: развязали руки Славянам скованным Эрманариком, и по обычаю призраков изчезли, предоставив свою Hunaland, с главньм городом Hunugard существам естественным и законным владетелям — Руссам. Саксон Грамматик Ruthenos el Hunnos pro iisdem accipit ([11] ); но ктож ему поверит, когда для победы Готов нужна была не простая Русская сила, а сверхъестественная, чудовищная.
О значении средневековых Латинских легенд об Аттиле, достаточно повторить слова Тьерри: «Если верить Легендам и хроникам VII, VIII и IX веков, то Аттила не оставил камня на камне во всей Галлии и Италии. По мнению средних времен, каждое созидание принадлежит Юлию Цесарю, каждая развалина по всем правам Аттиле. Если летописцу нужно было знать время раззорения какого нибудь города, а алиограӨу время мученичества, то хронология не затруднялась приписывать все рушения и истязания нашествию Аттилы.»
Так как историки средних времен, без затруднения и без апелляции, избрали средой царства Аттилы Угpию, то Мадярам следовало же иметь у себя какия нибудь предания об Аттиле; предания и нашлись, хотя довольно поздно, во времена сочинения хроник и поэм. Сперва пояснилось, что Мадяры и Гунны сродни друг другу, что Саки (Szekelyek) есть остаток Гуннов Аттилы; потом отыскано родословие предводителей ста восьми племен Мадярских и Гуннских, из коих трое: Бела, Кеве и Кадиша из рода Земанов (Zémein); другиe трое: Аттила, Буда (т. е. Влад, брать Аттилы) и Рева (т. е. Рао. Rhoua, дядя Аттилы) из рода Erd, напоминающаго Эрделию (Залесье, Трансильванию). В дополнение у них верховный правитель Кадар, радоначальник племени Турдо ().
Все это полчище ста восьми племен обитало некогда в стране Dentumoger, преизобилующей райскими благами. Там воздух был чист, небо ясно, жизнь безпредельна, серебро и золото стлались на поверхности земли, молочныя реки текли между медовыми берегами по изумрудам и сапӨирам. Чего же кажется лучше? Но все это надоело Мадярам и Гуннам, и они отправились искать чего нибудь похуже, и пришли в страну земных благ — Эрделе; но тут встретили они Лангобарда Макрина и Римского Императора Феодорика. Пришлось добывать землю кровью. И вот, начинается сражение при Тарнок-вельк. 200,000 воинов Феодорика положены на месте; у Гуннов легло только 125,000; но за то в числе убитых был Кеве. Гунны отступили бы; но оставлять Воеводу на поле сражения было и у них постыдным делом, как у древних Руссов ([13] ): «Где ты Княже ляжешь головою, ту и мы головы сложим». Гунны возвращаются в битву, отыскивают тело Кеве, хоронят его по Скифскому обычаю, бутят над ним каменную могилу, ([14] ) и потом преследуют Макрина и Феодорика, и, при Cesunmaur, перваго убивают на повал; а второй, с вонзенною стрелой между двух глаз, уходить..
В этих преданиях набор исторических имен вставлен в какой-то народный разсказ, и почти нет сомнения, что Кеве имеет отношениe к Kию, a Kewehaza к Kиевой могиле или к Kиевцу на Дунае.
Остается еще один источник преданий о Гуннах и Аттиле, источник очень замечательный, если Истории Гуннов, дозволится как Иcтopии Свео-Готов и Дациян (Датчан) положить в основание свои древния Исландския квиды и саги, собранныя в XI–XIII веке, пополненныя и поясненныя новыми, позднейшими квидами и сагами. Между владетельными и витязыми именами, которых славу воспевали гадляры, гальдрары или скальдрары, раздавалось и имя могущественнаго царя Гунугардскаго.
Когда рушился капитал вещественной силы, скопленной Готами при Эрманарике, тогда прекратилось и влияние их духа; между тем как Христианство быстро проливало свой свет, изобличая призраки тьмы. Стихийная тройственность Сайван, повсюду свободно, без борьбы сомнения, сознавала духовную Св. учения. Только деизм Готов скрывался от потока света во все углубления; но и туда проникал Иордан, обращавшийся в море. Казалось не было уже нигде исхода; но лукавое отрицание нашло его в арианизме. Под этой личиной Христианства, деизм копил новыя силы на Западе, в Аквитании, и постепенно развиваясь, к седьмому веку проник в Испанию, свергнул с престола владетельный Русский род — наследников Князя Витича (Vitiza), и Гот Родерик, бывший вассал Витича, овладел престолом. Но тиранство его и жестокость Визиготских уставов превзошли меры; Русь Испанская переселялась в АӨрику; сыновая Витича Иво и Сизибуд обратились к помощи Руси Мавританской, которая и волей и неволей предалась уже исламизму ([15] ).
Под предводительством КалиӨа Валида, Русь Мавританская вступила в Испанию, как в страну, которая принадлежала ея предкам, и Готское могущество рушилось и на всем Западе.
Явная пропаганда деизма и арианизма кончилась. На всем материке Европы не оставалось места, где бы можно было воздвигнуть снова храм златому тельцу.
В Галлии, по Рейн, и на всем Юге по Дунай, водворилось уже Христианство. Между Эльбой, Северным Океаном, Дунаем, Черным морем и Волгой владычествовали Руссы-Сайване, или поклонники Сивы. Оставались в прибежище только острова на Океане; ([16] ) но удобна ли была эта новая Финикия дли развития сети контор и Өакторий? С чего начать промысел, лишившись накопленных вещественных богатств? — Разумеется с товара невещественнаго: с продажи науки и мудрости на площадях. ([17] ) И вот, скарлатная епанча взошла на подмостки.
Нужно ли называть то лицо, к которому привился дух Готовь? Это лицо, в одно и тоже время поборник и Триипостаснаго Бога и деизма под личиной науки, было, разумеется безсознательно, истинным воплощением дуализма, посредником Христа и Антихриста. Проповедование Слова Божия, вооруженное до него изустным двуострым мечем, в первый, раз вооружилось в этом лице односторонним лезвеем простаго меча. Тайные противники Св. Учения для него были недозримы, оно видело только явных противников за Рейном: краины Чехов (Caeti, Catli) принявших в Истории название Саков, были первыми жертвами безпощаднаго его меча. ([18] )
Слава, или славление составляло исконное достояние Славян, врожденное им и нераздельное с их древлерелигиозным именем; эта витязная песнь, и песнь воспоминаний, была всегда потребностью духа народнаго и могла существовать только там, где еще не переродилась Славянская душа в чуждую самой себе и своей природе.
В эпоху Карла Великаго, первобытная Великая Русь (Vilkina land), заключавшая в себе пространство между Рейном и Одером, полустров Сербский (Херсонес Кимврииский) и всю Скандинавию, подпала на твердой земле под власть Франков, а за морем под оперившееся влияние Готов. Русь заморская, отрезанная от сообщения с материком, слабела без помощи, покорялась, или отправлялась на своих кораблях искать новых земель на краю света. Этот первый гражданский слой поселения был собственно Сербы, известные в Иcтории под искаженными названиями Кимвров, Камвров, Цимбров, Самбров. Повсюду па прибрежьях и островах, челядь их составляли скитальческия семьи так называемых Цельтов или Чуди. Туда перенеслись с ними народныя поверья, преданья и гадляры, воспевавшие славу.
Это было конечное время для изустных народных преданий на всем Западе и Севере Европы; предания стали переобразовываться в науку истории и стихотворства, по образцу Греции и Рима. Очень естественно, что подражание не могло обойтиться без Академии. Душою этой Академии были Готы, ([19] ) у которых ничего не делалось спроста и без помпы. Карл Великий, приняв звание председателя, возведен в сан псалмопевца царя Давида, Ангильберт в звание Гомера, ([20] ) ФеодульӨ Пиндара, РикульӨ Дамета, и пр. и пр.
Эгинхард был музой Каллиопой. Так и не иначе они величали друг друга. Алькуин писал к РикульӨу: «я здесь теперь один одинехонек: ты, Дамет, в Саксонии, Гомер yехал в Италию, Кандид в Британию…. дай Бог, чтоб возвратился скорее Давид и все сопутствующие победоносному Царю».
Когда коренной народ Германии был покорён чуждой власти, и земли его поступали в награду и удел (odal, adel) даже не Өранкским владетельным рòдам, стоявшим при Карле ошуюю его, но лицедеям представлявшим ӨилосоӨов и поэтов древности, и стоявшим одесную его, тогда изустная гайда, изменилась в письменную квиду (quida, gydda), одушевление потухло, голос измер. Но Карл видал, как витязная песнь возбуждает мужество; нельзя было пренебрегать таким хорошим, хоть и языческим средством, для возбуждения храбрости и в собственных солдатах ([21] ); а потому он повелел составить коллекцию витязных, или победных песен, учить их наизусть и образовать при войсках штатных песенников ([22] ).
На какой же язык или наречие было передано это собрание народных песен? Франки и Славяне не нуждались в них: они были богаты собственным достоянием песен и естественным одушевлением во славу приобретаемую отчизной. Вопрос и разрешается тем, что Готы составляли и двор и дружину Карла. Известно, что «Charlemagne composa pour la langue Tudesque une grammaire, et par la il éleva, en quelque sorte, ce jargon à la dignité de langue et il tâcha de la fixer.»
Это был язык новых поселенцев пространства между Рейном и Одером, язык Готский народный, ледяное море, в мертвыя воды котораго вливались живые потоки языков древнеперсидскаго, Греческаго, Славянскаго и наконец Латинскаго.
Над преобразованием изустных гайд и сказок в Готския квиды и саги, трудились: Гомер, Гораций, Пиндар el cetera: эти труды читались в Академии, их твердили наизусть во всех школах, тщательно и с ошибками переписывали для библиотек; эти квиды и саги служили основами Истории и Генеалогии, ([23] ), из них почерпали содержание поэм, строя и переобразовывая все во славу новых Юпитеров, Геркулесов и Ахиллесов. Благодаря успехам промышленности подешевела и слава. Рыцарь Карла, из породы энахим, облаченный с головы до ног в железный череп, как рак, косил Чехов, как траву, восклицая: «что мииь(неразборчиво) эти Венды? лягушки. и больше ничего; нанижиь их штук семь, посели, на к. ичцию, и кончено!»
Не знаем, был ли бы Карл велик без помощи Скóтов и Готов, поднимаемый на высоту только с одной стороны Римом; но нет сомнения, что без них он не задал бы потомству задачи трудной для решения, не носил бы фуфайки из выдры; а главное Славянский Запад также бы легко, без малейших потрясений, принял Христианство, как и Восток, не было бы разделения церкви, а изгнанные из храма торгаши не воротились бы в него.
В IX и X веке, проповедывание Христианства, на севере Германии и за морем, продолжалось в отношении Славян, на том же условии как при Карле: ([24] ) в одной руке меч, в другой крест. Острова устилались слоями переселенцев, уносивших с собою только память былаго.
Нет возможности чтоб в глуши, в продолжении нескольких веков, изустная песнь не потеряла своих первобытных звуков, не разрознилась по наречиям и не изменилась вместе с языком народным. Новое, даже своеобычливое время, похоронив родное, старое, все таки чтит его поминками, но (неразборчиво) наследие переходить в чужия руки, то, для посторонней души сторона и чужая святыня: чем скорее простыл след и стерлась память — тем лучше.
Время объяснить, имели ли северныя квиды, в первобытном их виде, кровное родство с Славянскими гайдами или кайдами; дуаны Ерсов с думами Руссов; а певцы называвшиеся galdrar, а по другому наречию и писанию skaldrar, с теми гадлярами, которые по обычаю ходили посланцами к разъединенным с ними родичам, и про которых упоминает Феофан. ([25] ) С родни ли они были также и тем Гуннским певцам, посланцам Агтилы, которых Бургундский король встретил словами:
«Seid willekommen ihr beide, ihr Heunen Spielemann, Und eure Heergesellen; hat euch her gesandt Etzel der viel reiche zu der Burgundenland,
В отношении сборника Исландских квид ([26] ) и саг, составленнаго Снорро Стурлезоном, следует принести мнение Томаса Хилля (Hill) об издании древних Ерских, или Каледонских дуанов, Макферсоном:
«В том ли самом виде изданы Макферсоном, так называемыя Оссиановския песни Ерсов, в каком оне поются в народе?»
«Надо сознаться что нет; хотя достоверность существования их в народе несомненна; но в различных местах Шотландии различны и изустныя и письменныя песни Оссиана. Причина этого заключается не только в различии наречий, но и в безпорядке изустнаго предания. их, в выпусках, изменениях и вставках, внесенных в разных местах и в разное время. Должно полагать, что в народе произведения певца Оссиана пелись в отрывках, не последовательно, мешаясь с придумками и позднейшими произведениями поэтов, почерпавших содержание из тех же народных преданий».
То же самое следует сказать и о квидах севера, или лучше сказать Исландии. Этот пустынный остров, сосед Новому Свету, не представляющий ничего кроме пастбищных окраин между лавой огнедышущих недр своих и наносных льдин Севернаго моря, был последним притоном изгнанников и переселенцев Северной или Норицкой войсковой вольницы, принужденной жить наездами на все окружающие их и враждебные им берега твердой земли. Как во времена преобладания Рима, не имея инаго названия кроме даннаго им Римлянами: Saxones latroni, т. е. разбойники скал, ([27] ) они наезжали и грабили прибрежныя Римския области, так и во времена возникавшаго Готскаго преобладания, они разъезжали по морям под именем Викингов т. е. войников, потомков Франков, Варангов (βάραγγος), или по старосаксонски Варягов ( Warag ), ([28] ) разъезжавших на добычу в чужь и на мену добычи к родичам.
Когда после Карла Великаго, возникшее смешение языков и верований на севере Германии, приведено было к одному знаменателю, а Гаральд-рыжий покорил все прибрежные острова, далекая Исландия осталась единственным прибежищем для староверов, поклонников и Сивы и Адонаи. Туда окончательно в IX, X и XI столетиях, скрылось множество знаменитых рóдов от гонений Норвежских властителей. Все боевые переселенцы разных времен принесли с собою в Исландию память о прошлом быте, о прежней славе, дорожили своей стариной, и каждый род хранил изустно и письменно предания о величии своих предков. Должно заметить, что витязныя песни о славе племен и родов (княжеских) не относятся к коренному духу Готов; их песнь безлично относилась к народу — Codthiod ([29] ).
Заметим также с особенным вниманием то, что в сагах Исландии, упоминающих о переселениях, упоминается и обычай посылать вперед бога занимать новую землю. Мы имели уже случай объяснить этот исконный обычай Славян при выселениях, ([30] ) а также значение Tyра(неразб.), под. предводительетвом котораго были(неразб.) посвященные богу победы на поиск новой земли.
Не входя в сближения Славянскаго Тура ( Ћуро (неразб.)) с северным Tor, Thor, Thur, и Деваны (неразб.) с Freya, ([31] ) мы повторим слова Гейера, который говорит, что «язычники презирали Одина и поклонялись Тору;» следовательно «felices errore suo» ([32] ) не желали чужих богов.
Первоначальным поселенцем острова Исландии, по преданиям, был Ингольф с своим родом и дружиной. Но Ingolf есть только изменение имени Ingue; и следовательно род его относился к владетельному в Скандии роду Yngue ([33] ).
В XI веке, свет Христианскаго учения проник и в Исландию. Один из проповедников, Земунд, прозванный мудрым (Soemund hins frödi), с другим духовным лицем — Аре, прозванным полигистором, написали, как говорят, целыя книги Истории Севера, Германии и Англии; но ни сокровища мудрости, ни зерцало Иcтopии Земунда, не дошли до потомства; об них погибла бы и память, еслиб не Снорро Стурлезон. Снорро был знаменитым скалъдом при трех Норвежских королях, при одном Шведском ([34] ) и при нескольких Ярлах ([35] ). Новая династия любила старую славу, и скальды, воспевавшие конунгов, получали награды, почетныя звания и доходныя места. Вероятно, в следствие подобных заслуг и ученый скальд Стурлезон был произведен в Ярлы Норвегии и назначен верховным судьей в Исландию. В бытность свою там, Снорро Стурлезон оказал великую услугу всему мыслящему миру. Во первых, он собрал изустные, а по мнению некоторых начертанные рунами, сиречь могильными письменами, остатки древней Эдды, приписываемой Земунду, которая заключала в себе, по мнению Резения (Р. I. Resenius) « древнейшую философию, называемую Voluspa» ([36] ), изречения (приписываемые Одену), называемыя Haramal и пр.; потом собрал квиды скальдов (Skaldatal); потом написал Heimskringla (Orbis terrarum), или сказания о роде Ингов. В дополнение, для всех скальдов будущих времен, он объяснил древнюю Эдду, Эддой новой; но, вопреки положению Ганнемана, тьма не изгнала и не осветила тьмы. Ни полиглот Эдды Alwis (всеведающий), ни мудрец Fiölsvidir (многознающий) не оживят убитую народную песнь, замененную разновременными академическими произведениями ученых скальдов средних времен.
По мнению Шиммельмана ([37] ) Эдда есть «urspünglich emwahr haftes Product von den Sueven, und Pommerschen Ganglern, Veneten und Vandalen.» Название Gylva ginning, по словам его, переведено Стурлезоном с целию ( gut christlich ); нo «recht scbuurrisсh(неразб.), offenbar unriehtig, und falsch, aus eigenen Gehirn»; что Gylva ginning ни сколько не значит Hari mendacium; но Yerotlenbarung des Har (an den Vandalen)».
Мы не стоим за справедливость мнения Шиммельмана, составляет ли Gylva ginning и вся толковательная новая Эдда, собственно Snorri mendacium; но и не постигаем какую древнюю философию и какую vaticinium (неразб.) таить в себе Voluspa, которой содержание состоит как будто из перетасованной колоды листов, заключавших вирши о создании мирa и Девкалионовом потопе, ([38] ) после котораго, как известно, на земном шаре вместо настоящих людей, были воплощены в людской образ кремни ([39] ).
Нам кажется, что для каждаго непременно желающаго знать подлинный таинственный смысл Voluspa, надо читать не темные, догадочные переводы искаженнаго глагола древней мнимой волшебницы, но 1-ю книгу Метаморфоз Овидия, ([40] ) который так пленял, Дунайских варваров своими стихами на Сармато-Готском языке, что они величали его своим поэтом. ([41] )
Следует по Овидию изображение довременнаго хаоса (Омрока); но Voluspa также аг var allda, dar er Ymyr bygdi — пустота была повсюду где обитал Хаос. В Овидии: «Nullus adhuc mundo praebebat lumina Titan; nec nova crescendo reparabat cornua Phoebe». В Voluspa: Sol dat né vissi hvar han sali atti, mani dat ne vissi hvat han megins atti; т. е. солнце не знало где его чертоги, луна не знала где ея месяц.
По Овидию, бог-природа полагает всему границы, отделяет небо от земли, землю от вод. По Voluspa: adur Bursynir Bodmum up ipdo, deir er Midgard möran scopo». т. е. силы творческая создали землю, и отделили твердь от моря. ([42] )
Da gengo regin öil | Tunc omnes Dii occuparunt | Овид.: Ergo ubi marmoreo a raucstola….. | Elatas sellas….. | Superi sedere recessu…..
В Овидии, после устроения природы, сотворение человека из земли по подобию Божества; в Voluspa, после устроения природы, попал какой-то длинный список имен; потом упоминается о dvi lidi: Asc ос Emblo.
По Овидию, во время золотаго века (GuIIweig (?): wika, wiko, Англ. Сак. weoc, по Датс, uge — соотв. Гальс, age, определенное время) люди питаются желудями падающими с великаго древа Юпитера, пьют нектар млечных потоков и струи текущаго из дерев меда. В Voluspa это древо Iggdrasil — Eichbaum; молочные потоки — Mimis brunni (?) — Milchbrunn; пьется также и мед: dreckr miöd Mimir. С наступлением вька железнаго, по Овидию, явились Эриннии (Erinnys, Евмениды, фурии); nо Voluspa, оне Норны — Nornir, Nonnur, Naunnor.
В Овидии Гиганты возстают на небо; в Voluspa являются из Иотунгейма Турсы. Тогда снова боги собираются на седалища скал Олимпа (Raukstola), вокруг престола Юпитера, а по Эдде Тора, па совещание — ofrad giallda (Rath halten); решаются истребить людей; но вопрошают: «что без людей будет с землей? кто будет возжигать жертву богам?» — Edr scyldo gödin öil gildi eiga? Глава богов отвечает на это, что он населить землю новой породой людей. И вот, сперьва решаются погубить людей огнем; но это наказание Юпитер откладывает на всякий случай на будущия времена и губит людей потопом. Тоже и в Voluspa: Söl tecr sortna, sigr fold i mar, — солнце помрачается, земля погружается в воду.
По Овидию, от потопа спасаются Девкалион и Пирра, земля снова разцветает, и в Voluspa она выходить из вод и разцветает: Iord or aegi idia gröna. В заключение, no Овидию, на земле народился страшный змей — Пиөон, а в Voluspa летучий дракон: «Dreki fliugandi» и тем кончилась Voluspa; между тем как, по Овидию, Аполлон избавил людей от этой змеи.
Из этого беглаго сравнения Voluspa, с 1-й кн. Метаморфоз, ясно видно, что vaticinium Valae есть ничто иное как отрывок перевода Метаморфоз с перепутанными строфами. Продолжение же Метаморфоз заключается частию в новой Эдде Снорро Стурлезоиа, в которой есть между прочим и следы Русских волшебных сказок.
Метаморфозы были сочинены Овидием до его изгнания; и потому следует решить, сам ли он переводил их на Сармато-Гoтский язык, и передал слово mulatio, metamorphosis, вполне соответственным Булгарским словом Вълошьба (Volospa); или над этим трудилась целая академия под председательством Карла великаго, или, наконец, какой нибудь скальд, упражняясь переводами с Латинскаго языка, передал по своему 1-ю книгу Метаморфоз, и, может быть, подражая Овидию, в свою очередь собрал народныя волшебныя сказки и комическия представления, составил из них содержание новой Эдды, где между прочим играет замечательную роль и Lokke — лукавый, ([43] ) строя каверзы богам и забавляясь над людьми. Вообще должно полагать, что стихотворение I'oluspa. или I'ölospa (в котором упоминается и Loкке, Ликаон 1-й книги метаморфоз, и Fenris — волк, в котораго он был обращен Юпитером) в соединении с некоторыми фабулами новой Эдды, составляло некогда сборник северных mutatae, под общим заглавием Вълошьбa. Собрав отрывки этого сборника, Снорро Стурлезон не мог поступить иначе как Макферсон с песнями Оссиaнa: он свел, объяснил их по своему смыслу, передал соотечественникам на современном ему языке, присоединив родословную Одена и толкования.
В Voluspa, в число несвязных строф вошли, как видно, и отрывки из посторонних eй квид; в ней упоминаются и Азы и Готы (Godthiodar) и Ваны, т. е. Венды (Vaner, Windheim), и даже имеющие для нас очень важное значение Гуны (Hunalunde), заменяемые в вариантах по изданию Резения Энетами (Einnaetlann). ([44] )
Упоминание о Гуннах, они же и Энеты и Венеты, было бы очень значительно для истории Гуннов, если бы можно было верить всему что в переводах придуманная Сивилла ([45] ) говорит непонятнаго, приговаривая столь же неуместныя слова: vite their en eda hvad?
В новой Эдде Снорро Стурлезона важнее всего дли Истории простодушно внесенное предание о Гильве (Gilva ginning), поясняющее распространение прозелитизма между народом отдаленнаго Севера пропагандой Готов Дации.
Гильв, по предположению Далина, владел Скандинавией, около 123 года по Р. X. Но так как невольный переход Одена с Готами от Дуная на остров Зеландию, совершился при нем, по покорении Траяном Дации в 98 году по Р. X.; то и сказания о Гильве относятся к исходу 1-го века.
«Сигге Фридульфзон (пишет Далин), луковый и храбрый правитель и верховный жрец Азов или Готов, живших при р. Танах (Tanaqvisl, т. е. Дунае, в Готии или. Дации), познакомился с легковерным Гильвом и наставлял его в богословии, весьма от древней истины отделявшейся. Гильв путешествовал в Асгард, и вскоре после этого Оден получил от него дозволение поселиться с своими Готами на острове Зеланде, ветупил с ним в родство, и посредством этого родства приобрел весь остров в наследие сыну Скиольду.»
Путешествие Гильва в Готию при-Дунайскую, разсказывается в Эдде следующим образом:
«Некогда в Свевонии царствовал вещий Гильв. Он с ужасом заметил, что народ его стал оказывать необыкновенное виимание к пришлым Азам (Asa-Folck, asianske Folck), ([46] ) и не понимал, приписать ли это личным их достоинствам, или могуществу богов, которым они покланялись. Чтоб объяснить себе это, Гильв решился сам отправиться в Асгард, под видом простаго старца. Но хитрые Азы, знали вперед о приезде и намерении Гильва, и так ослепили его кудесами своими, что ему чудилось, будто он попал в сверхъестественный мир. Прибыв в город, он увидел там палаты каменныя, крыша золотая. При входе какой-то человек играл семью ножами, взбрасывая их на воздух и ловя один за другим. Этот человек спросил Гильва, кто он такой? Гильв отвечал, что он путник от гор Риөейских (Refels stigum) и просить ночлега. Человек повел его в палаты; но едва Гильв вступил во внутренность, двери в след за ним захлопнулись на замок. Гильв увидел множество покоев и в них тьму народа. Одни пили, другие играли в различныя игры, иные боролись, и вообще все проводили время в различных забавах. Дивясь на все эти невиданныя им с роду вещи, старец проговорил про себя:
«Прежде чем войдешь куда нибудь,
Осмотрись осторожно, есть ли выход:
Нельзя знать, где засели враги,
Которые тебе строят ковы.»
Все обряды севера, до перехода Готов, относились к Сайванскому верованию, к которому разумеется принадлежал и Гильв. Вступая в Hall, или Herberge Асгарда, и видя, что попал в ловушку, он произносить первую строфу из изречений Харо (Haramal), относящихся к древней Эдде, и приписанных мудрости Одена. Но, относясь к верованию Гильва, их скорее должно считать отрывками из Бгартрихари или изречений Вишну, в свойстве the goddess of speech — Bhartrihari. ([47] )
Строфа Haramal, положительно определяющая к какому верованию и обрядам должно отнести изречения Харо, есть следующая:
«Хоть поздно нарожденный, но сын дороже всего;
ибо кто воздаст отшедшему отцу память по душе
на могиле (Bauta-Steina), кроме кровнаго?»
Эта строфа объясняется только законом Индии, что все предки того, кто не имеет сына, для совершения срадха (поминовения души) или погребальнаго обряда о блаженстве душ их, изключается из вечных селений:
«Чрез сына (совершающаго поминовения) человек переходит в мир вышний; чрез внука приобретает безсмертие, чрез правнука поступает в обитель света.»
«Так как сын избавляет отца от преисподней, называемой путь ([48] ); то он и прозван самим Брамой «избавителем от ада» ( путра ).»
«Тот у кого нет сына, может обречь в сына внука своего: «да будет произрожденный моею дочерью, моим сыном, и да совершит он срадху в память мою».
Обратимся теперь к Skaldamal, или к сборнику витязных песен, квид Эдды.
По нашему мнению в них на столько скрывается истины, на сколько оне были родственны с гайдами гадляров, гайдуков, ([49] ) и вообще походных бандуристов, гусляров, которые и во времена Тацита, «возлагали свои вещиe персты на живыя струны, и сами струны рокотали князьям славу.»
Воспеваемыя события и герои большей части древних квид относятся к IV и V столетиям. Hunugard и имя Аттилы, упоминается во многих; но две, так называемыя Гренландския квиды, — Аtlа quidа и Atlamal, относятся собственно до Аттилы, хотя главное содержание их есть гибель Нивелунгов или Нибелунгов и мщение Гудруны, дочери владетеля Бургундскаго Гойко (Giuka), рода Нивелунгов. ([50] ) Обстановка события, воспеваемаго в квиде, противореча народному сказанию (Niflunga Saga). видимо прошла сквозь чистилище. Гунугардский владетельный род, хотя и близкая родня Нифлунгам или Нибелунгам, но Гунны еще язычники, а прирейнские владетели озарены уже Христианством; это высказано только в позднейшей поэме Nibelungen Iied: — «Я христианка, — говорит Гримгильда (Гудруна квиды) послу Аттилы, — отдам ли я себя язычнику! — Ратарий (Rathere, Ratgaire, Ruedeger, Rüdiger) успокоивает ее, объявляя, что при Аттиле много витязей Христиан, и что от нея будет зависеть обратить и его в Христианство.
Гренландские квиды об Аттиле и Исландские о Гудруне, воспевая преимущественно гибель Нибелунгов (Drap Niflunga) и составляя, как будто одно целое, в тоже время безпощадно противоречат друг другу, не говоря уже о смешении собственных имен, о провалах, чрез которые не построиш моста, и о том, что почти во всех древних квидах поток смысла, то впадает в топкое болото, то скрывается в трущобе, то совсем уходит в землю. Главная причина этого — народный язык, с диким произношением, не выразимым не только рунами или резами и начертаньми, находимыми на хронных камнях, но и латинскими буквами.
Для примера приведем несколько Славянских речений, записанных в хронике Иарум-Шульца ([51] ):
Heid sangd kam mahn;
Niima jehss mom tah Brüdt bäut
Tidie sehna siete minne chsworet.
Кто не скажет, что это отрывок из какой нибудь древней квиды?
Предание о женидьбе Аттилы на княжне Бургундской заключается и в поэме Nibelungen lied, относимой к X веку, и в поэме «Waltarius Aquitanus», почерпнутой из одного и того же источника; но переобразованной в честь и пользу Визиготов Аквитанских.
В Nibelungennoth, или Nibelungenlied, Аттила и его Гунны играют более благовидную роль, и лицо их не изрыто ни оспой, ни Аммиановским раскаленным железом, чтоб не смела рости борода. Эта трагическая поэма создана не по замышлению ходячих природных певцов, а по тщательному соображению сидячих поэтов, в подражание Илиаде. Тут излияние задушевной песни во славу славных, заменено похвальным прилежашем к труду для собственной своей славы.
Но последовательности, подробностям и сухости описания приключений (aventure) протяжными стихами с риөмами, ([52] ) явно, что Nibelungenlied образовалась не собственно из витязных народных песен; но из полноты древняго народнаго разсказа, о мщении Гримгильды (по квидам Гудруны) Бургундской:
«Uns ist in alten Mähren Wunders viel gesait,
Von Helden lobebären, von grosser Arebeit,
Von Freuden und Hochgezeiten, von Weinen und von Klagen,
Von kühner Recken Streiten mögt ihr nun Wunder hören sagen ( [53])
Главным источником этих древних сказок (alten Mähren) была «Vilkina Saga», сборник, в котором находится и сказание о Нифлунгах.
Во всяком случае, на этом основании, события в Nibelungenlied ближе к исторической истине. В Эдде же, то же самое пpoизшествиe разрознено на квиды с разноречивыми вариантами, и эти квиды, в свою очередь, похожи на обрывки, для слепки которых необъяснимыя слова употреблены вместо цемента.
Как в Скандинавских квидах, так и в Немецкой поэме о Нибелунгах, вступлением в разсказ о союзе Гримгильды (Chriemhilde) или Гудруны с Аттилой, служит смерть героя Сигурда (Siurit, Sjurd), ([54] ) перваго ея мужа. Он злодейски убит старшим ея братом Гунтером (в кв. Гуннаромь) при помощи Хагена (Hagen). ([55] )
В поэме мщение Гримгильды естественным образом падает на братьев и на Хагена. В квидах, напротив, мщение обращено на Аттилу.
Нет сомнения, что Снорро-Стурлезону, а может быть даже Пиндару Академии Карла, казалось неприличным оставить квиду в том виде, как пели ее язычники Гунны, взводя неистовыя преступления на предков при-Рейнских владетелей, от которых Генеалогия вела и род Карла, родившагося в Ингельгейме. Могли ли в самом деле Гуннар и Хöгни, без особеннаго навождения Гуннов и единственно из златолюбия, убить мужа родной сестры; а сестра, из мщения за смерть мужа, убить братьев, извести весь род Нифлунгов? — По простому, прозаическому и понятному сказанию (Vilkina Saga) о Сигурде, или Сигфриде, — могли; а по темному языку квид — не могли. По простому разсказу, Брингильда, княжна Заградская (Sägard), истинный сколок с Русской Царь-девицы, которая дала oбет выйдти замуж только за того, кто победит ее. Но в Vilkina Saga дан превратный смысл победе. ([56] )
Гуннский витязь Гюрги, обратясь на севере в George, Sjurd, Siurit, Sivard, Sigurd и наконец в Sigfrid, поразил летучаго змея и приобрел его сокровища. Потом женился на Гримгильде сестре Бургундскаго короля Гунтера, который в свою очередь, прослышав о необычайной красоте Брингильды Заградской, ([57] ) пожелал приобрести ея руку; но право на это надо было добыть победой. Гунтер и вызвал Царь-девицу на поединок; однако же она вышибла его из седла. Гунтер был в отчаянии. — Король, вызывай ее снова, сказал ему Сигфрид, и давай мне твои доспехи. — Как сказано, так и сделано. Под именем и в доспехах Гунтера, Сигфрид сразился с Брингильдой, обезоружил, разоблачил ее, и она должна была отдать руку свою мнимому победителю. Вся история тем бы и кончилась, еслиб Гримгильда не выпытала тайны у мужа своего, и после этого не оказала неуважения к Брингильде. Гордая Брингильда напомнила ей, что, при входе королевы, жена подданнаго должна вставать. Гримгильда, как следует затронутой подколодной змее, тотчас же ужалила Брингильду.
— Я желала бы знать, сказала она, кто разстегнул мечем броню твоей девственной груди, чтоб ты имела право надо мной величаться!
— Твой брат и твой король, Гунтер, отвечала спокойно Брингильда.
— Неправда! не Гунтер, а мой муж и твой победитель, Сигфрид!
Лицо Брингильды как будто обдало кровью; молча вышла она вон из комнаты. Возвратившиеся с охоты, король Гунтер и Хаген встретились с ней, и пораженные ея наружносию спросили причину ея отчаяния.
— Я не знаю, что я такое здесь и кому принадлежу — проговорила Брингильда, — твоя сестра объявила мне торжественно, что право на меня приобрел не ты, а ея муж, Сигфрид!
Этих слов достаточно было, чтоб завязать всю последующую историю мщения Гунтера Сигфриду, и потом мщения Гримгильды брату Гунтеру и Хагену, от руки котораго пал Сигфрид. Но Эдда распорядилась иначе. По темному смыслу квид оказывается, что Гуннская колдунья Брингильда, дщерь Будли, и родная сестра Гуннскому варвару Аттиле; потому, что Будли, по квидам, такой же родной отец Аттилы, как Munzucco по Иорнанду, и Озид по Vilkina Saga. Влюбленной в Сигурда колдунье Брингильде, как нечистой силе, нужна только душа его, а не плоть; а потому она выходит за муж за короля Гунтера, или Гуннара, и поджигает его убить Сигурда, и овладеть его сокровищами. Гуннара соблазняют сокровища; а Хаген, обратившийся в королевскаго брата, берется за дело. Убийство совершается разным образом, в разное время и не на одном и том же месте: «по однйм сказаниям во время белаго дня, на oxoте; по другим, во время темной ночи, на постели; народ же (Thydverskrmenn) говорит, что в лесу; а по Gudrunarquida, во время пути на сейм; все же вообще говорят что они убили его безоружнаго.» ([58] ) После убийства совершаются похороны, по Гуннскому обычаю, торжественным сожжением тела. Этого только и ожидала Брингильда: она бросилась на костер, обхватила Сигурда и изчезла с ним посреди пламени.
Гудруна, как Gotnesc kona, не пожелала следовать варварскому обычаю Гуннских жен и за-живо жариться на костре; но предалась, по обычаю Готских жен, так называемой неутешной печали, во время которой ей следовало еще выйдти два раза за муж. Когда явился посол Аттилы просить ея руки, она и слышать не хотела; но мать ея, Гримгильда, дорожа этим союзом, составила декокт забвения из разнаго волшебнаго снадобья, употребив вместо собачьяго сердца свиную печенку, и дала испить Гудруне. Избавясь от неутешной печали, Гудруна отправилась в Гуннию, с предчувствием, что злодей, брат Брингильды, непременно предаст ея брата Гуннара злой смерти, а из Хöгни вырежет сердце, и ей придется за них мстить. Так и случилось. Аттила, которому фактически били челом и платили дань не только все варвары, но и все классические народы Европы, польстился на сокровища Сигурда, которыми овладели братья Гудруны. С этой целью он и посылает двух своих скороходов-гудочников, звать их к себе в гости. Гудруна, предугадывая его злое намерение, пишет в предостережение братьям письмо рунами ([59] ), и сверх того посылает кольцо обвитое волчьей шерстью; но рун они не поняли, значению кольца не поверили, и отправились на свою погибель.
С досадным чувством, что письмéнные гальдрары претворили в словарь изустную песн гадляров Исландии, где еще в XVIII столетии простой народ славил коледу (kobold) ([60] ) и поклонялся в тайне душам предков (thusse (?неразб.) apud Gallos dusios, dusius), обратимся к содержанию песни о Нибелунгах.
По смерти первой жены своей Иельки (Helke) ([61] ), Аттила, прослышав о необыкновенной красоте Гримгильды Бургундской, предложил ей свою руку. Хотя и «недостоит хрестьяном дщери своя за поганыя даяти», как сказали в X веке цари Греческие Константин и Василий; но и в V веке не следовало отказывать в подобной вещи обладателю всея Скифии; а потому Гримгильда, побуждаемая славой обратить язычника на путь истины, отправилась в неведомую до сих пор страну Гуннов (Heunenland). ([62] ) Аттила встретил невесту на границе своей области, и повез ее, по маршруту составленному прелагателем народнаго разсказа в стихи, в таинственный Etzelburg, или град Аттилы.
По прошествии семи лет, родив сына Ортлиба, ([63] ) (Ortliep), а по квидам двойни: Ерпа и Эйтиля, Гримгильда надумалась, что пора уже мстить братьям за смерть перваго мужа.
И вот, однажды
Da sie eines nachtes bey dem Kunige lag, Mit armen umbefangen hät er sie, als er pflag Die edele Frauen minnen.
она сказала ему: «как горько мне, что в твоей земле все смотрят на меня, как на безродную сироту; как бы я желала видеть братьев моих и всю родню у себя в гостях.» — Viel liebe Fraue mein» — отвечал ей Аттила, — если ты только этого желаешь, то мы немедленно же пошлем двух гудочников (Fidelere) в Бургундию. И действительно, немедленно же и отправил послами в Бургундию двух придворных певцов([64] ), вероятно тех самых, которые, по сказанию Приска, во время обеда у царя Гуннов, воспевали славу.
Когда явилось посольство с приглашением короля Гунтера и братьев его Гернота и юнаго Гизельгера, в гости к Аттиле, Хаген, главное орудие убийства Сигфрида, навел было сомнение на присланный поцелуй от Гримгильды; но Гунтер, полагаясь на семь лет, после которых все старые счеты и долги прекращаются, а особенно доверяясь гостеприимству, доблестной и честной славе Аттилы, решил ехать. Однако же, в предосторожность, на всякий случай, под предводительством Хагена, сопровождает путников отборная, храбрая дружина. Миновав и горы высокия и степи широкия и моря глубокия, братья Гримгильды приезжают в Гуннское царство. Аттила радушно встречает и принимает гостей, сажает их за браные столы, угощает медвяным питьем и яствами; кормилец выносит его младенца сына на показ дядьям; а между тем Гримгильда распорядилась уже иным угощением, склонив некоторых витязей, а в том числе и брата Аттилы Владо, (Blödel) ([65] ) мстить за себя.
Во время столованья Нибелунгов в палатах царских, дружина их в свою очередь столовала в гостиннице. Владо с своей тысячью, окружил гостиницу, вошел к пирующим, и на поклон командира дружины Бургундской, брата Хагена, Данкварта, отвечал, что пришел не за поклоном его, а за головой. Поеле кратких, на этот раз, объяснений, Данкварт снес голову Владу. В следствие чего, Гунны, разумеется, бросились с обнаженными мечами на гостей, началась резня. Данкварт отправился во дворец и донес Хагену, что в герберге не благополучно. Вспыльчивый Хаген, понял в чем дело, зверски взглянул на Гримгильду, выхватил меч из ножен, вцепился в волоса маленькаго Ортлиба, отмахнул голову, бросил ее на колени матери, и сказал: на! я знал что ты нам даром не поднесешь вина; вот тебе в задаток!
Взоры и мечи хозяев и гостей ярко блеснули — начался кровавый бой.
Бургундов теснят; храбро защищаясь, они отступают к гриднице, где идет свалка между воинами. Гримгильда предусмотрительна: гридница вспыхнула, горит. От жару и жажды изнемогают Бургунды. — Пей кровь! — кричит Хаген. И эпические Бургунды, в самом деле, по надлежащем однако же испытании действительно ли кровь утоляет жажду, прохлаждает и подкрепляет силы, принялись пить кровь. После этой попойки, во время которой Гунны вероятно также утоляли жажду кумысом, битва возгорелась. Драматическое сражение между витязями Аттилы и Нибелунгами тянется в продолжении 2000 стихов. Все сражающиеся, по очереди, перебили друг друга. В заключение, Феодорик Бернский, сражается с Хагеном, ранит его; но не желая умертвить, связывает и передает Гримгильде; потом сражается с самим Гунтером королем Бургундским, ранит его, и передает Гримгильде, в уверенности, что она пощадит и помилует братьев. Но Гримгильда злобно и торжественно говорит Хагену: «хочешь жить, так скажи, где затаены вами сокровища Сигфрида?»
— Сказал бы, — отвечает Хаген, — да я дал клятву, до тех пор не говорить никому, где лежит клад, покуда жив хоть один из моих владык.
— О, так мы сейчас же кончим дело, — прошипела Гримгильда, и чрез несколько мгновений, она держала уже перед глазами Хагена отрубленную голову старшаго брата своего Гунтера, за волоса.
Хаген содрогнулся. — Нет уже в живых благороднаго короля Гунтера! — вскричал он, — нет юнаго Гизельгера, нет и Гернота; но жив еще владыко мой Бог, и дело, твое не кончено злодейка!
— Так подай же мне хоть меч моего Сигфрида! — изступленно проговорила Гримгильда, и быстро выхватила она меч из ножен, взмахнула — и голова Хагена отпала от плечь.
В это время вошел Аттила.
— От рук женщины гибнет герой! — воскликнул он с ужасом.
— Я за него мститель! — сказал старый Гадобрат (Hadhubrath), поражая в свою очередь Гримгильду.
«И тут легли все обреченные смерти,
В куски изрублена благородная жена.
Феодорик и Аттило восплакали,
Душевно скорбя о кровных своих и о витязях. ( [66])»
Таким образом, по Nibelungenlied, Аттила после женидтьбы на второй жене, остался жив и здоров; причиной гибели Нибелунгов не он, а мщение Гримгильды за смерть Сигфрида. Все это совершенно сходно с Niflunga Saga и Датскими древними песнями, и вообще с народными сказаниями местностей соседних с событием; но скальды Скандинавские поют, как увидим, иначе, и наводят на себя подозрение.
В поэме «Valtarius Aquifanus» Бургундская королевна, уже не Гримгильда и не Гудруна, а Ильдегонда (Hildegonda). Это имя вполне напоминает историческую Ildico ([67] ) Иорнанда. Но, по народным сказаниям (Vilk. Saga) Валтер и Ильдегонда составляют совершенно отдельную повесть. Валтер заложник, племянник Эрменрика Короля Опольскаго, ([68] ) и с родни Тодорику Бернскому (Bern); а Ильдегонда дочь Илии, Ярла Грикии (Grikaland) и племянница Остроя (Osantrix?) короля Вильцев и большей части Руси, (т. е. Великорусии). В поэме же, Валтарий заложник из Аквитании, которою в то время владели Визи-Готы; а Ильдегонда дочь Эррика (Herric) Бургундскаго.
Coбытиe совершается после победы на полях Каталаунских в Галлии, откуда Аттила привозит и Ильдегонду, и Валтария, и Франка Хагена, происходящаго по прямой линии от Франка, сына Гектора Троянскаго. ([69] ) Аттила сам занимается воспитанием юношей, учит их молодечеству, стрельбе из лука, и в то же время заботится просветить их науками и эллинской мудростию.
Но Хаген, не возлюбя наук, уходит на свою родину. У Валтария также в голове не науки, а прекрасная Ильдегонда; и он замышляет также бежать на родину, но не один, а вместе с Ильдегондой. Чтоб исполнить это, он просит сочинителя поэмы устроить во дворце Атиллы столованье, по образцу описаннаго Приском Ритором, и ни дать ни взять, как искони вплоть до XVIII века водилось на великой Руси: «почестный пир на многи Князи, Бояра, на Русские могучие богатыри и гости богатые». Это было самое удобное время для исполнения замысла; потому что покуда по обычаю длилось столованье, пилось здравие, пелась слава, предвкушалось блаженство упоения, и в заключение обходила кругом похмельная братина, можно было и бежать в Аквитанию и воротиться назад, особенно на коне, который давал «ускоки во сто верст.» Как сказано, так и сделано. Столовая палата убрана цветными паволоками, царское место золотой парчей аксамиченой, Аттила садится за браный белодубовый стол, по обе стороны два великих боярина, прочие гости, по ряду, занимают столы по сторонам. На столах стланы скатерти червленыя шитыя золотом, уставлены яствами и закусками; кравчие и чашники разносят медвяное питье. Царская чаша ходит кругом. Гощенье, по обычаю, тянется до ночи, и хозяин и гости, по обычаю, сами на бок, голову на сторону, а кто и целиком под стол. Между гем Ильдегонда добывает для Валтария из царской оружницы Ерихонскую шапку, кольчуги с зерцалом, и вообще броню, оружие и конскую збрую; а для себя из царской казны две крошни (? неразб.) драгоценных камней и жемчугу. Снарядившись, Валтарий идет в царскую конюшню. В конюшне был конь, котораго по латыне звали Leonem; ([70] ) а по русски: «конь лютый зверь и бур и космат, у коня грива по левую сторону до сырой земли.» ([71] )
Между тем как Валтарий седлал коня, Ильдегонда успела поджечь столовую царскую палату; потом, сели вместе на лютаго зверя и помчались в Аквитанию.
В дороге не случилось с ними ничего особеннаго, кроме того, что при переправе чрез Рейн у Вормса, ([72] ) они чуть чуть не попались в руки разбойнику Гунтеру с его шайкой Франков, которые по сказанию поэмы были в сто раз хуже Гуннов. ([73] )
Таким образом и в этой поэме, смешение имен и событий. Аттила, после пира с пожаром, не умирает ни естественно, ни насильственно. Хватившись на другой день Ильдегонды и Валтария, он только выходит из себя, рвет на себе царское платно сверху до низу, шлет погоню, и обещает того, кто догонит беглецов, не только осыпать с ног до головы золотом, но даже живаго похоронить в золоте.
В переработанных преданиях, при-Рейнских и при-Дунайских, более полноты и смыслу; в переработанных квидах Эдды почти за каждым словом надо лезть, если не в карман, то в Specimen Glossarii, и в примечания; но и в них мало определительнаго и тьма догадок, в оправдание которых, толкователи слагают темноту смысла на поэтическую вольность скальдов. С тонким чутьем, как у Бабы-Яги, можно решительно сказать, что в древних квидах Эдды пахнет Русским духом. В них есть и Змей Горыныч, ([74] ) и старые вещуны и птицы вещуньи, и даже Царь-девица. ([75] ) Но весь этот волшебный мир, как будто не в своей тарелке; а полинявшая богатая ткань изустных преданий, как будто перекрашена, выворочена на изнанку и перекроена в Тришкин кафтан, который, если начертать рунами, легко обратится в Trisconis, sive Tuisconis Käfta i. e. toga.
В квидах, вместо Гримгильды ([76] ) и Ильдегонды, после смерти Helke, сердце Аттилы наследовала Гудруна. ([77] ) Вместо одного сына Ортлиба у ней два сына: Эрпо и Эйтиль (Eitil). По Atla-quida, не Гудруна замышляет мстить братьям смерть Сигфрида, а сам Аттила, из корысти сокровища, которым они завладели. Он посылает к ним посла, какого-то Кнефрода, звать к себе на пир. Кнефрод приезжает
Во владения Гойковичей, К дому Гуннара, Железокованной скамье И к сладкому напитку. ([78] )
Угаданы ли последние два стиха — не наше дело судить; за них ручается Specimen Glossarii. Так или иначе, но восточный посол засел на beckiom aringreipom и заговорил зычным голосом: ([79] )
Аттила сюда меня послал, Ряд урядить (Rida orindi) На коне грызущем узду (?) Чрез темный лес, Вас просит, Гуннар, Чтоб пришли на скамью, (?) С шлемом железокованным (?) Дом посетить Аттилы.
Так ли говорил посол — незнаем; мы следуем слепо смыслу не подлинника, а переводов.
Братья Гудруны, (которых на сцене только двое: Gunnar и Haugni — Хаген), не смотря на все предостережения, едут в Gardi Huna, в гости к Аттиле. Гудруна встречает Гуннара следующими словами.
«Лучше бы было, брать,
Еслиб надел ты на себя броню,
Нежели железокованный шлем,
Чтоб видеть дом Аттилы.
Сидел бы ты в седле
Солнце-светлаго дня;
Пришлось бы бледный труп
Норнам оплакивать,
А Гунским щитоностным девам
Изведать горе:
Быть бы самому Аттиле
В башне змей;
А теперь эта обитель
Для вас заготовлена.
Такова «in varietate lectionis» мистическая речь Гудруны «quod etiam poësis tolerat»; из оной следует, что Гуннар приехал в гости совершенным колпаком: в домашнем платье (in häuslichen Gewändern) и в железокованном шлеме.
На речи Гудруны Гуннар отвечает:
«Поздно уже, сестра, собирать Нифлунгов!»
И действительно поздно: его просто вяжут по рукам и по ногам. ([80] )
Хаген тщетно защищает Гуннара.
«Спрашивают (неизвестно кто): не хочешь ли владыко Готов (?) искупить душу золотом?
«Пусть мне сердце Хагена (Haugni) дадут в руки, пусть вырубят его из груди сына народоправителя (?)»
И вот вырезывают сердце из груди какого-то Гиалли (Hialli) и подносят на блюде.
«Это сердце слабаго Гиалли, — говорит Гуннар, — оно дрожит: это не крепкое сердце Хагена.
«Смеялся Хаген, когда вырезывали его сердце.»
«Вот, это сердце Хагена, — сказал Гуннар, — оно и на блюде не дрожит. Теперь только я один знаю, где сокрыт кладь.»
За укрывание клада, Гуннара препровождают в погреб полный змей. Тут, Гуннар берет арфу и играет последнюю песнь лебедя ветвями ног своих. ([81] )
Между тем Аттила откуда-то возвращается; Гудруна встречает его с золотой чашей в руках, и просит испить за упокой братьев.
Когда Аттила выпил чашу и вкуейл брашно, Гудруна объявила ему, что он упился кровью детей своих и насытился их сердцами.
На это сознание, в Atla-quiþa, Аттила молчит; он опьянел и идет спать, предоставляя себе право отвечать в Atla-mal. Гудруна же довершает Ueberarbeitung Скандинавского скальда: она дала своему ложу напиться крови Аттилы, выпустила собак подлизать ее, и, в заключение, запалила царския палаты. В этом-то пожаре, кроме Аттилы погибли и Гуннския Амазонки (Skiald-meyar).
За сим следует заключительная строфа:
т. е. Она (Гудруна) отправила трех королей славных на тот свет, потом сама погибла.
Но эта заключительная строфа явно изменяет и противоречит смыслу квиды и вполне соответствует смыслу предания народнаго (Niflunga Saga) и Nibelungenlied, в которых, погубив трех королей, своих братьев, Гримгильда (Гудруна) сама погибает. ([82] ) Чтоб оправдать это противоречащее заключение, толкователи придумали, что под тремя убитыми Гудруной королями надо подразумевать Аттилу и двух его сыновей (!). Положим, что так; но где ж Гудруна сама-тo погибла? — В Atla-mal, повторяющей то же сказание, она остается жива, для того чтоб в Gudrunar-hvaut выйдти замуж за Ианко (Ionakr), и родить двух сыновей, ([83] ) которые бы отмстили Эрманарику за Сванильду, ([84] ) и убили бы еще раз сводного брата Эрпо. ([85] )
Из всего этого видно, как склеивались отрывки и строфы разных древних народных квид, единственно по сходству упоминаемых в них имен.
При Atla-quiþa, в конце, приписка прозой: «Enn segir gleggra i Atla-malom inom Graenlenzkom» т. е об атом говорится подробнее в Гренландском сказании об Аттиле.
Это сказание или Слово об Аттиле действительно в трое больше чем Atla-quiþa; но в этом драматизированпом и так сказать лицедейном произведении, « из того же места, да не те (неразб.) жe вести». Тут братья Гудруны, Гуннар и Хаген, (Haugni) не смотря на предостережения сестры, на уговоры жен и на сны предвещавшие беду, едут но приглашение Аттилы, на кораблях. Ехали они «долго ли коротко ли, но наконец могу сказать» ([86] ) прибыли в град, где царствовал Будли. Этот Будли, по истории Bleda (Владо), брат Аттилы, по квидам отец Аттилы, а по Atla-mal не брат и не отец, а лично сам Аттила.
Ученые толкователи утверждают, что это пиитическая фигура, что поэт «figurate patrem hie ponit pro filio Atlalo». Подобное толкование значит тоже, что «для скальдов Эдды закон был не писан». Так или иначе, но сам Аттила является с толпой вооруженных Гуннов и начинается бой. После долгаго сопротивления, Гуннар и Хаген связаны по рукам и по ногам. Аттила велит Хагену вырезать сердце, как и в Atlaquiþa; а Гуннара повесить и пригласить на него змей — «invitare eo serpentes» — «Ladet Schlangen dazu.»
Когда все это было исполнено, Гуннар взял арфу, (haurpo tok Gunnar) и заиграл на ней ветвями ног своих.
Этот смысл утверждается ссылкою на позднейшую квиду Gunnars slagr (бряцание Гуннара), хотя позднейшая песнь не указ смыслу древней.
После этого события, Аттила, хватившись своих детей, спрашивает: где они играют? Гудруна объявила ему, что они уже не играют, что перед ним стоит чаша, из которой он испил кровь своих детей, а сердца их съел вместо телячьихь.
На это Аттила сказал: ( [87])
У тебя Гудруна жестокая душа:
Каким образом дозволила ты себе,
Кровь родных своих детей
Вмешать в мой напиток?
С этого благоразумно сделаннаго запроса, начались долгие разговоры и взаимные упреки. В промежутках, откуда ни взялся сын Хагена и во время ночи поразил Аттилу. Пробудясь и чувствуя рану, Аттила отрекается от помощи, но производит над Гудруной следствие, ктó убил сына Будли?
— Я и сын Хагена, ([88] ) — отвечает Гудруна.
— К противоестественному убийству побудило тебя злобное сердце, — сказал на это Аттила, и высчитал все, чем он хотел насытить жадное, лихоимное ([89] ) сердце Гудруны.
— Пустое говоришь ты Аттила! пусть не насытна была я; а твоя жадность к победам насыщала ли тебя?
— Пустое говоришь ты Гудруна! мало оправдаешь ты этим судьбу нашу. Все погибло!
Промолвив эти слова, Аттила умирает. Гудруна намеревается убить себя; но ей еще следует жить в двух квидах скальда, который незаботился о хронологическом порядке событий.
Первая квида есть Gudranar-huaut (изступление Гудруны), а другая Hamdis-mal (слово о Хамди). Дело в том, что после смерти Аттилы (в 454 году) Гудруна выходит за муж за Ианко (Ionakr, короля Славянскаго ([90] ).
От него у Гудруны три сына: Saurli, Hamdir, и Егр; дочь же от перваго брака с Сигурдом Гунским (Hunskr — hunnicus), С вaнильда, выдана за Иормунрека или Эрманарика, короля Готов (ум. в 376 году), который велел размыкать ее в поле, привязав к хвостам лошадей ([91] ).
Узнав об этом, изступленная Гудруна, побуждает упреками сыновей своих Саурли и Хамди (об Эрне ни слова), мстить Иормунреку:
Что сидите, Во сне проводите жизнь; Или не трогает вас Полученная весть, Что Иормунрек, Вашу сестру, Юную возpacmом Размыкал конями, Белым и вороным, В открытом поле, Серым быстрым ([92] ) Готским конем ([93] ). Не похожи вы На породу Гуннара, Нет в вас такой души, Как у Хагена! Виновнику ея смерти Вы решились бы мстить, Еслиб обладали смелостью Моих братьев, Или твердой душою Царя Гуннов!
Таким образом, Иормунрек, который исторически умер в 376 роду, поэтически переживает Аттилу, умершаго п 454 году.
Таково значение древних Исландских и Гренландских квид, записанных с простонародного языка какими нибудь рунами, переписанных в XI–XIII столетии Латиноготскими буквами, обработанных и преложенных учеными скальдами последующих времен, на язык господствовавших.
Эта обработка и преложение древних гайд или квид и составляет причину того, что все собранныя в народе песни и сказания относящияся к одному и тому же событию, обличают Эдду в нарушении смысла существовавших преданий.
Разсмотрев народныя, хотя уже и искаженныя предания, имеющия отношения к нашему предмету, мы видим:
1. Древния северныя квиды достигли до нас не на языке народном, а на придворном и правительственном Готском ( [94]), который водворил Карл и для котораго сам составил Грамматику. Язык народный, сельский, был Sclaventunge; ибо Гальские и Германские Славяне были уже в то время в отношении Готов рабы. 2. Позднейшия сельския Славянския предания дошли до нас в то уже время, когда в Германии и аристократия и народ заговорили на чужом языке; и следовательно большая часть преданий переведены изустно самим народом. 3. Так называемые Гунны, по квидам, сагам, и по всем преданиям севера, принадлежали к древле-Германским племенам, и отличались от западных, Франкских, только тем, что были еще язычники. 4. Название народа Huni, Hune, Chuni, произошло от первоначальнаго названия Kwänä, Kuenu, Cоnае, Kunае, смешиваемаго с Готским словом Kona, Kuna, Quena, Kwäna, означающим жена, что и породило, как увидим ниже, сведения о Гунских Амазонках, и потом принято в писании, для избежания смешения в смысле названий. 5. Почти все собственныя имена в древних преданиях Славянския. Постоянное изменение их видно из вариантов на различных наречиях. По преимуществу форма их Кимврская, т. е. Сербская. На пример имя Юрий, в наречии Сербском ЂурЂе (Джурже, дзюрдзе) изменяется в Галлии в Georges (Джордж), в Дании в Sjurd, потом в Siurit, Sivrit, Sivard, Sigurd, и наконец в новейшее Siegfried, составленное для объяснения смысла. Оно же, сократясь в Sigar, Sigr и наконец в Sig, означает победа, сохраняя первобытный смысл имени божества победы.
Из Сербскаго собственнаго имени Огнян, Огньо, Игньо (в религиозн. знач. то же божество грозы, громовержца, Перуна — Foudre) Лат. Ignius, Egnius, изменяется в квидах в Haugni Högni, и наконец в Hagen.
Собствен, имя Яромир, изменяется в Jarmar, потом в Jarmar-rik (Rex Jaromir), Jormunrekr, Ermanarik, Hermanarik.
Гейзо — Gisle, Gisler, Giselher. Гурина — Gurin, потом Gudruna, и пр. и пр.
Описывая Иcтopию Готов, (в которой большая часть владетельных, родовых имен, явно Славянския; ибо прозелиты Деизма продолжали носить древние родовые имена, как и во времена принятия Христианства), Иорнанд, не объясняя причины, замечает, что у Готов было в обычае (?) носить Гуннския собственныя имена. ([95] )
6. Изустная народная память об Аттиле, на столько сохранилась в письменных преданиях запада и севера Германии, на сколько события могли относиться до летописей, саг и квид, сочинявшихся придворными скальдами во славу новых династий.