LXV

Утро и день провел я, приводя в порядок хозяйство свое. Столик под зеркалом накрылся чистой белой салфеткой, и разложился на нем весь мой nйcessaire: помада; духи; щетки: головные, зубные, ноготные; гребни, гребенки, гребешки; savon à la mausseline; бритвы barber; cuir de Pradier; Pâte d'Amand, Pâte minеrale[94]; ножички, ножницы; двуличное зеркало; и т. п. в.<ещи>. Стол близ дивана покрылся зеленым сукном, и по чинам расставились на нем книги, бумаги мои, чернилица и перья. Уложив все, я лег на диван и восхищался мысленно устроенным порядком, квартирой и самой хозяйкой, которую чрез окошко я видел на крыльце. К вечеру влюбленный мой товарищ пришел ко мне.

Я

Ты весь расстроен! что с тобой?

Ну точно как ушел с кладбища!

Он

Черт знает! я совсем не свой,

На ум нейдет ни сон, ни пища!

Я

Помочь теперь уж трудно злу:

Тебя, друг, сглазила Ралу!

Мила!

Он

Ты шутишь!

Я

Кроме шуток!

Она мне нравится весьма:

Я сам на несколько, брат, суток

Сошел бы от нее с ума!

Он

Какая свежесть!

Я

Чудо!

Он

Очи!

Ты видел этот блеск очей?

Я

А как же! – время было к ночи,

А нам не подали свечей,

Не нужно было!

Он

Ври!

Я

Ей, ей!

Он

Ну полно! ты чудак, насмешник,

Не испытал ты чувств святых!

Я

Бог знает, кто из нас двоих

По этой части больше грешник!

LXVI

В продолжении подобных разговоров мы собирались в кишиневский сад. Чрез четверть часа мы были уже в нем. Гуляющих было очень много. В толпах искал я того ангела, которого видел в окошке, но напрасно; прелестное видение, как светлый метеор, пронеслось и исчезло навеки! Гуляющих было много: дам, девушек – миленькие мои! Что это за душенька, которая там кокетливо смотрит на нас?

Ах, как же ей не быть кокеткой:
Ее томит врожденный жар.
К ней муж ласкается так редко,
К тому же он и дряхл и стар.
Несносны древние ей сказки,
От них хоть дома не живи,
И усыпительны ей ласки
Экономической любви!
А это кто?
– Матильда.
– Чудо!
– А это?
– Машинька.
Мила!
– А это?
– Пульхерица.
– Роскошь!
А это?
– Сашинька.
– Огонь!
– А то?
– Не знаю.
– О Рафаэль!
Взгляни на это существо!
Дай легкость мне свою, Азаель! [95]
Лечу за ним!… Но для кого
Земля произвела его?
Не для небес ли, не для рая ль?

LXVII

Что дальше было, о друзья,
Не в силах выговорить я!
Еще я помню сон прекрасный,
Еще я помню сон ужасный!
Я знал любовь! я знал ее!
Мне божеством она явилась!
Но где ж она? куда мое
Светило счастья закатилось?
М… милый, верный дух!
Пленяй собой мой взор и слух!
Пусть слышу твой полет мгновенный,
Пусть вижу призрак твой явленный,
Пусть призрак лишь один люблю!
Не сон ли жизнь? – я сладко сплю! [96]

Может быть, преждевременная смерть есть благодеяние, ниспосылаемое небом.