Царствование Анны Иоанновны — одна из мрачных страниц русской истории и наиболее темное пятно на ней — сама императрица. Вот как описывают ее современники. Рослая и тучная, с лицом более мужским, чем женским, черствая по природе и еще более очерствевшая при раннем вдовстве среди дипломатических козней и придворных приключений в Курляндии, где ею помыкали как русско-прусско-польской игрушкой, она, имея уже 37 лет, привезла в Москву злой и малообразованный ум с ожесточенной жаждой запоздалых удовольствий и грубых развлечений. Выбравшись случайно из бедной митавской трущобы на широкий простор безотчетной русской власти, она отдалась празднествам и увеселениям, поражавшим иноземных наблюдателей мотовством роскошью и безвкусием. В ежедневном обиходе она не могла обойтись без шутих-трещоток, которых разыскивала чуть не по всем углам империи: они своей неумолкаемой болтовней угомоняли в ней едкое чувство одиночества, отчуждения от своего отечества, где она должна всего опасаться; большим удовольствием было для неё унизить человека, полюбоваться его унижением, потешиться над его промахом, хотя она и сама однажды повелела составить Св. Синод в числе 11 человек из двух равных половин, великороссийской и малороссийской. Не доверяя русским, Анна поставила на страже своей безопасности иноземцев, навезенных из Москвы и из разных немецких углов. Немцы посыпались в Россию точно ссор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении. Этот сбродный налет состоял из «клеотур» двух сильных патронов, «канальи курляндца», умевшего только разыскивать породистых собак, как отзывались о Бироне, и другого канальи, лифляндца, подмастерья и даже конкурента Бирону в фаворе, графа Левенвольда, обер-шталмейстера, человека лживого, страстного игрока и взяточника. При разгульном дворе, то и дело увеселяемом блестящими празднествами, какие мастерил другой Левенвольд, обер-гофмаршал, перещеголявший злокачественностью и своего брата, вся эта стая кормилась досыта и веселилась до упаду на доимочные деньги, выколачиваемые из народа. Недаром двор при Анне обходился впятеро дороже, чем при Петре, хотя государственные доходы не возрастали, а скорее убавлялись. При неслыханной роскоши двора в казне, писали послы, нет ни гроша, а потому никому ничего не платят. «Между тем управление велось без всякого достоинства. Верховный Тайный Совет был упразднен, но и Сенат с расширенным составом не удержал прежнего первенствующего значения. Над ним стал в 1731 году трехчленный Кабинет министров, творение Остермана, который и сел в нём полновластным и негласным вдохновителем своих ничтожных товарищей, князя Черкасского и канцлера Головкина. Кабинет, не то личная контора императрицы, не то пародия Верховного Тайного Совета; он обсуждал важнейшие дела законодательства, а также выписывал зайцев для двора и просматривал счета за кружева для государыни. Как непосредственный и безответственный орган верховной власти, лишенный всякого юридического облика, Кабинет путал компетенцию и делопроизводство правительственных учреждений, отражая в себе закулисный ум своего творца и характер темного царствования. Высочайшие манифесты превратились в афиши непристойного самовосхваления и в травлю русской знати перед народом. Казнями и крепостями изводили самых видных русских вельмож, Голицыных и целое гнездо Долгоруких. Тайная розыскная канцелярия, возродившаяся из закрытого при Петре II Преображенского приказа, работала без устали, доносами и пытками поддерживая должное уважение к предержащей власти и охраняя её безопасность; шпионство стало наиболее поощряемым государственным служением. Все казавшиеся опасными или неудобными, подвергались изъятию из общества не исключая и архиереев; одного священника даже посадили на кол. Ссылали массами и ссылка даже получила утонченно жестокую разработку. Всех сосланных при Анне в Сибирь считалось свыше 20 000 человек; из них 5000 было таких, о которых нельзя было сыскать никакого следа, куда они сосланы. Зачастую ссылали без всякой записи в надлежащем месте и с переменой имен ссыльных, не сообщая о том даже Тайной Канцелярии: человек пропадал без вести. Между тем народное, а вместе с тем и государственное хозяйство расстраивалось. Торговля упала: обширные поля оставались необработанными по пяти и по шести лет; жители пограничных областей от невыносимого порядка военной службы бежали заграницу, так что многие провинции точно войной или опустошены, как писали иноземные наблюдатели. Источники казенного дохода были крайне истощены, платежные силы народа изнемогли; в 1732 году по смете ожидалось дохода от таможенных и других косвенных налогов до 2 1 / 2 миллионов рублей, а собрано было всего лишь 187 тысяч. На многомиллионные недоимки и разбежались глаза у Бирона. Под стать невзгодам, какими тогда посетила Россию природа, неурожаям, голоду, повальным болезням, пожарам, устроена была доимочная облава на народ: снаряжались вымогательные экспедиции; неисправных областных правителей ковали в цепи, помещиков и старость в тюрьмах морили голодом до смерти, крестьян били на правеже и продавали у них всё, что попадалось под руку. Повторялись татарские нашествия, только из отечественной столицы. Стон и вопль пошел по стране. В разных классах народа толковали: Бирон и Миних великую силу забрали и все от них пропали, овладели всем у нас иноземцы: тирански собирая с бедных подданных слезные и кровавые подати, употребляют их на объедение и пьянство; русских крестьян считают хуже собак; пропащее наше государство… Хлеб не родится, потому что женский пол царством владеет; какое ныне житье за бабой? Народная ненависть к немецкому правительству росла; но она имела надежную опору в русской гвардии. В первый же год царствования ее подкрепили третьим пехотным полком, сформированным из украинской мелкошляхетской милиции; в подражание старым полкам Петра I новый был назван Измайловским по подмосковному селу, где любила жить Анна. Полковником назначен упомянутый молодец обер-шталмейстер Левенвольд и ему же поручили набрать офицеров в полк из лифляндцев, эстляндцев, курляндцев и иных наций иноземцев, между прочим и из русских. Это была уже прямая угроза всем русским, наглый вызов национальному чувству. Подпирая собой иноземное иго, гвардия услужила бироновщине и во взыскании недоимок: гвардейские офицеры ставились во главе вымогательных отрядов. Любимое детище Петра, цвет созданного им войска, гвардеец, явился жандармом и податным палачом пришлого проходимца. Лояльными гвардейскими штыками покрывались ужасы, каких наделали разнузданные народным бессилием пришельцы. Еще при самом начале немецких неистовств, польский посол, прислушиваясь к толкам про немцев в народе, выразил секретарю французского посольства опасение, как бы русские не сделали теперь с немцами того же, что они сделали с поляками при Лжедимитрии. — «Не беспокойтесь, — возразил Маньян: — тогда у них не было гвардии». Дорого заплатила дворянская гвардия за свое всеподданнейшее прошение 25 февраля 1730 о восстановлении самодержавии и за великолепный обед, данный за это императрицей гвардейским офицерам 4 апреля того же года, удостоив их при этом чести обедать вместе с ними; немцы показали этой гвардии изнанку восстановленного ею русского самодержавия.
А между тем императрица «развлекалась со своими любимцами и любовниками. Необыкновенная роскошь проявленная двором того времени мирилась нередко с безвкусием и плохо прикрывала грязь; западно-европейское платье и светская вежливость не всегда сглаживало природную грубость нравов, которая так резко сказывалась в характере придворных развлечений того времени. Императрица оказывала свое покровительство святошам и приживалкам, держала при дворе разных шутов, как князя Волконского, князя Голицына, Апраксина, Балакирева, Косту, Педрилло, устраивала «машкерады» и курьезные процессии, которые состоялись по случаю женитьбы шута князя Голицына и постройки ледяного дома в конце зимы 1739 года. Таким образом придворная жизнь того времени уже не регулировалась строгим и скучным ритуалом московского терема, но и не привыкла еще к утонченным формам западноевропейского придворного быта. Одаренная чувствительным сердцем и природным умом, Анна Иоанновна, как отец её, лишена была, однако твердой воли, а поэтому легко мирилась с той первенствующей ролью, какую играл её любимец Бирон при дворе и в управлении. Подобно деду, царю Алексею Михайловичу, она охотно беседовала с монахами, любила церковное благолепие, но с другой стороны страстно увлекалась стрельбою в цель, псарнями, травлей и зверинцами. Старый московский дворцовый чин не мог уже удовлетворять новым потребностям придворной жизни 18-го века.
Несмотря на неудавшееся политическое движение дворянства в самом начале царствовании Анны Иоанновны, тем не менее в его положении произошли перемены политического и политического свойства, перемены, благодаря которым существенно изменилось и его служебное значение. Эти перемены вызваны были с одной стороны помимо правительства тем участием какое принимало дворянство в дворцовых переворотах со смерти Петра, с другой, стремление самого правительства облегчить сильное напряжение, в каком находилось народное хозяйство со времени Царя-Преобразователя. Под влиянием этих причин облегчена была военная служба. Манифестом 31 декабря 1736 года дозволено одному из шляхетских сыновей «кому отец заблагорассудит, оставаться дома для содержания экономии»; однако этот сын должен был обучаться грамоте и, по крайней мере арифметике для того, чтобы быть годным к гражданской службе. Жалование тех из шляхетских детей, которые отправлялись на службу, еще с января 1732 года сравнено было с жалованием иностранцев, а манифестом 31 декабря сама служба их ограничена 25-ти летним сроком, считая ее действительной с 20-ти летнего возраста. Вместе с облегчением службы увеличены привилегии землевладельцев. Указом 1831 года отменен закон о единонаследствии, т. е. майорате, окончательно уравнены поместья с вотчинами, определен порядок наследования супругов, причем вдова получает 1 / 7 недвижимой и 1 / 4 движимой собственности покойного мужа даже и в том случае, если вступала во второй брак. Военная служба была тяжела не только для дворян, но и для крестьян, которые нанимали рекрутов за большие деньги, т. е. в среднем по 150 рублей за каждого. В 1732 году Минихом предложено сбирать рекрутов 15–30 лет по жребию с крестьянских семей, где находится более одного сына или брата, и выдавать рекрутам уверительные письма в том, что если он прослужит десять лет рядовым и не получит повышения, то может выйти в отставку. Но если во внутренней деятельности правительства заметны довольно значительные отступления от взглядов Петра, то в отношениях к Малороссии и во внешней политике оно, напротив стремилось выполнить Петровские планы. Правда, Анна отказалась от мысли утвердиться на берегах Каспийского моря и в начале 1732 года возвратило Персии завоеванные царем Петром области. За то в Малороссии, по смерти гетмана Апостола в 1734 году не назначили, а учредили «правление гетманского уряда» из шести персон, трех великоруссов и трех малоруссов, которые под ведением Сената, но в «особливой конторе» управляли Малороссией. В отношениях к Польше и Турции также продолжали действовать прежние начала Петровской политики. По смерти Августа II, Россия в союзе с Австрией стремилась водворить на польском престоле сына его Августа III, который обещал содействовать русским видам на Курляндию. Но Станислав Лещинский продолжал высказывать свои претензии на польский престол, а бракосочетании его дочери Марии с Людовиком XV усилило влияние его партии. Тогда польская партия, сочувствовавшая избранию Августа, сама обратилась с просьбой о помощи к императрице, которая не замедлила воспользоваться таким случаем. Вслед за появлением двадцатитысячного русского войска под начальством графа Ласси, в Литве состоялось избрание Августа. Станислав Лещинский бежал в Данциг. Сюда же прибил Ласси, но осада города пошла удачно лишь с приездом Миниха и с появлением русского флота город сдался и Лещинский принужден бежать. Осада Данцига продолжалась 135 дней и стоила русским войскам более 8000 человек, а с города был взят миллион червонцев контрибуции. Но русские силы не столько нужны были на северо-западе, сколько на юго-востоке. Петр Великий не мог без досады вспомнить о прутском мире и, по-видимому предполагал начать новую войну с Турцией; в нескольких стратегических пунктах южной Украины он заготовил значительное количество разного рода военных припасов, которые при обозрении их генерал-инспектором Кейтом в 1732 г. оказались, однако, почти все сгнившими и испортившимися. Ближайшим поводом к объявлению войны послужили набеги татар на Украину. Правительство воспользовалось временем, когда турецкий султан занят был тяжелой войной с Персией и когда крымский хан находился в отлучке с отборными войсками в Дагестане, для открытия военных действий. Тем не менее первая экспедиция генерала Леонтьева в Крым с 20 000 войск оказалась неудачной. Леонтьев потерял слишком 9000 человек без всяких результатов. Дальнейшие действия были удачнее; они частью обращены были на Азов, частью на Крым. Азовская армия находилась под начальством Ласси, который после довольно тяжкой осады овладел Азовом. В то же время Миних взял Перекоп, а Кинбурн сдался генералу Леонтьеву. В следующем 1737 году Ласси опустошил западную часть Крыма, а Миних приступил к осаде Очакова, который взят был 2-го июля. Осенью того же года здесь храбро защищался генерал Штофелен от осаждавших его турок. Этим, однако, военные действия не закончились. В 1739 году Ласси снова вторгнулся в Крым с целью завладеть Кафою, а Миних двинулся на юго-запад, одержал блестящую победу при Ставучанах, взял Хотин и первого сентября вступил в город Яссы и принял от светских и духовных чинов Молдавии изъявление покорности императрице. Но в начале сентября Миних получил приказание прекратить военные действия. Русское правительство желало мира, давно начатая война требовала больших средств и становилась утомительный для самого войска, которое в дикой степной местности должно было возить с собою не только припасы, но и воду, даже двора, больных и раненых. Императрица принуждена была заключить этот мир поспешно и далеко не выгодно для России в виду неудачных действий союзных австрийских войск. Еще в конце 1738 года русское правительство обещало Карлу VI выслать вспомогательный корпус в Трансильванию, но не могло выполнить своего обещания, так как русским пришлось бы в таком случае пройти через Польшу, а поляки не соглашались пропустить их австрийский двор, однако, продолжал требовать высылки этого вспомогательного отряда. Между тем неудачные действия австрийских войск и происки французских дипломатов, которые в интересах Франции стремились к разделению двух союзнических дворов, побудили Австрию заключить крайне невыгодный для ней и притом сепаратный, подписанный без ведома союзников, мир с Портой. Лишенная союзника, и предвидя близкое окончание войны султана с Персией, императрица решилась заключить также мир, по которому Азов остался за Россией, но без укреплений, Таганрогский порт не мог быть возобновлен, Россия не могла держать кораблей на Черном море и имела право вести торговлю на нём только посредством турецких судов. Но Россия получала право построить себе крепость на донском острове Черкаске, Турция на Кубани. Наконец Россия приобретала кусок степи между Бугом и Днепром. Таким образом, война, которая стоила России до 100 000 солдат, оказалась бесполезной, как это и предсказывал граф Остерман еще до начала военных действий. Заключение мира пышно отпраздновано было в Петербурге 14 февраля 1740 года. Походы Миниха и Ласси, однако, не только не принесли России почти никаких выгод, но повели к вредным последствиям в сфере государственного и народного хозяйства.
В конце царствования императрицы в Великороссийских губерниях насчитывалось всего лишь 5 1 / 2 миллионов человек мужского пола. Государственные расходы, между тем, были довольно значительны. В 1734 году, напр., на содержание двора требовалось 260 000 рублей, императорской конюшни 100 000. На пенсии разным родственникам и родственницам императрицы выходило 77 000, на жалование и дачи разным гражданским чинам 460 000 и т. д. Несмотря на заметное развитие науки и литературы при Анне Иоанновне в последние годы её царствования, положение государства было довольно печальным. Петровские войны и тяжелые походы 1733–1739 гг., а также жестокое правление и злоупотребления Бирона давали себя чувствовать, вредно отзывались на состоянии народного хозяйства. Если служебные обязанности шляхетства были облегчены в некоторых отношениях, то податные обязанности, по прежнему, тяжелым бременем ложились на низший класс и становились еще тяжелее под влиянием той строгости, с которой производилось взымание недоимок. При таких условиях власть землевладельцев над крестьянами чувствовалась сильнее. Неудивительно поэтому, что кое где замечаются вспышки народного неудовольствия. Сохранились известия, например, о появлении в селе Ярославце киевского полка лжецаревича Алексея Петровича, которого поспешили признать местный священник и солдаты; есть сведения о заговоре против жизни хозяина, составленным рабочими на Ярославской полотняной фабрике Ивана Затрапезного в 1739 году, о возмущении крестьян против одного из Данковских помещиков, причем для их усмирения потребовалось содействие «городской команды». С 1735 г. по 1740 г. происходило несколько восстаний башкирцев, к которым с 1738 года присоединились и киргизы. Их усмиряли А. Румянцев, В. Татищев и кн. Урусов. Ропот и неудовольствие везде возбуждали подозрения правительства; лазутчики и доносчики роились всюду. Терпели не только низшие классы, но и некоторые из представителей аристократии, если чем либо мешали усилению Бирона. Фельдмаршал Долгорукий был сослан, в 1733 г. также сослан был ни в чём неповинный князь А. Черкасский. Указом 12 ноября 1739 г. обнародовано было, что князю Долгорукому (Ивану), после колесования отсечена голова, что тому же наказанию подвергнуты кн. Василий Лукич, Сергей и Иван Григорьевичи, и что кн. Василий и Михаил Владимировичи сосланы; Алексей Васильевич Макаров содержался под арестом. Наконец, известна печальная судьба А. П. Волынского, который возвысился благодаря Бирону, но вскоре восстановил против себя своего бывшего покровителя, Остермана и Куракина. Обвиненный в государственных преступлениях, он был казнен 27-го июля 1740 года вместе с несколькими сообщниками; других били кнутом и сослали в Сибирь на каторжную работу. Тяжело было правление временщика; но ропот и неудовольствие народное, благодаря его стараниям вовсе не доходили до императрицы, проводившей время на кушетке, в шлафроке, с её любимцем или в игре в карты за вином в обществе, шутов и шутих. А вне этих стен дворца в России царствовала тишина кладбища и полного народного и государственного разорения. Осень 1740 года императрица начала чувствовать себя не совсем здоровой, 5-го октября, за обедом ей стало дурно, а 17-го того же месяца она скончалась, назначив преемником двухмесячного сына племянницы своей Анны Леопольдовны, Ивана.
Горючий материал негодования, обильно копившийся десять лет, тлел, незаметно. Ему мешали разгораться привычное почтение к носителям верховной власти, исполнение некоторых шляхетских желаний 1730 года и нечто похожее на политический стыд: сами же надели на себя это ярмо. Но смерть Анны развязало языки, а оскорбительное регентство Бирона толкало к действию Гвардия зашумела; офицеры, сходясь на улицах с солдатами, громко плакались им на то, что регентство дали Бирону мимо родителей императора, а солдаты бранили офицеров, зачем не «зачиняют». Капитан Бровцын на Васильевском Острове собрал толпу солдат и с ними горевал о том, что регентом после смерти императрицы назначен Бирон. Увидел это кабинет-министр Бестужев-Рюмин, креатура регента, и, превратив себя в городового, погнался с обнаженной шпагой за Бровцыным, который едва успел скрыться в доме Миниха. Подполковник Пустошкин, вспомнив 1730 год, подговорил многих и в том гвардейских офицеров подать челобитную от российского шляхетства о назначении регентом принца-отца. Пустошкин хотел провести свою просьбу через кабинет-министра кн. Черкасского, одного из шляхетских вождей 1730 года, а тот выдал его Бирону. Офицеры толковали о регенте, не трогая императора-младенца Ивана Антоновича. Нижним чинам была понятнее более простая и радикальная мысль о самом престоле. При сыне герцога брауншвейгского кто ни будь регентом, господство всё равно останется в руках немцев. На престоле надобно лица, которое обошлось бы без регента и без немцев. Озлобление на немцев расшевелило национальное чувство; эта новая струна в политическом возбуждении постепенно поворачивает умы в сторону дочери Петра. Идучи от присяги императору-ребенку, гвардейские солдаты толковали о цесаревне Елизавете. Один гвардейский капрал в этот день говорил своим товарищам: «А не обидно ли? вот император Петр Российской империи заслужил: коронованного отца дочь государыня-цесаревна отставлена». Возбуждение гвардейских кружков сообщалось и низшим слоям, с ними соприкасавшимися. Когда манифест о воцарении Ивана Антоновича и о регентстве Бирона был прислан в Шлиссельбург, в канцелярию Ладожского канала, один писарь оказался навеселе. Окружающие советовали ему привести себя для присяги в порядок; но он им возразил: «не хочу, я верую Елизавете Петровне». Самые скромные чины хотели иметь свои политические верования. Так был подготовлен ночной гвардейский переворот 25 ноября 1741 года, который возвел на престол дочь Петра I. Этот переворот сопровождался бурными патриотическими выходками, неистовым проявлением национального чувства, оскорбленного господством иноземцев: врывались в дома, где жили немцы, и порядочно помяли даже канцлера Остермана и самого фельдмаршала Миниха. Гвардейские офицеры потребовали у новой императрицы, чтобы она избавила Россию от немецкого ига. Она дала отставку некоторым немцам. Гвардия осталась недовольна, требуя поголовного изгнания всех немцев заграницу.
В финляндском походе в лагере под Выборгом, против немцев поднялся открытый бунт гвардии, усмиренный только благодаря энергии генерала Кейта, который, схватив первого попавшегося бунтовщика, приказал сейчас же позвать священника, чтобы приготовить солдата к расстрелянию.
Началась вторая часть периода временщиков, эпоха дворцовых переворотов, эпоха фактического правления государством ставленниками гвардии и любовниками цариц, выходцами из нижних чинов этой самой гвардии.