ПОСЛЕДНЕЕ ЧУДАЧЕСТВО
Если бы все дома в Чикаго были снабжены телефонными аппаратами и находились в постоянной связи с номером оксвудсского сторожа, жители крупнейшего города не могли бы узнать эту новость быстрее. За несколько минут кладбище переполнилось обитателями соседних кварталов. Скоро стала прибывать публика из всех других частей города, и через полчаса экипажное движение было абсолютно прервано, начиная с Вашингтонского парка. Спешно извещенный об этом, губернатор штата сэр Гамильтон послал сильные отряды милиции, которые не без труда проникли на кладбище и выпроводили оттуда множество любопытных, чтобы оставить вход свободным.
А колокол все звонил и звонил на колокольне великолепного мавзолея, где покоился чикагский миллионер.
Джордж Хиггинботам, председатель «Клуба чудаков», его коллеги и нотариус Торнброк первыми проникли за ограду кладбища. Через полчаса туда явились и шестеро участников матча Гиппербона. Появление Макса Реаля и Лисси Вэг можно объяснить только настойчивыми уговорами Джовиты Фолей (она, конечно, тоже была здесь). Итак, все партнеры собрались перед мавзолеем, охраняемым тройной цепью солдат. Наконец колокол замолк, и двери мавзолея широко раскрылись.
Холл сверкал ослепительным светом электрических ламп и люстр. Окруженная зажженными канделябрами, стояла великолепная гробница, точь-в-точь такая, какой она была три с половиной месяца назад, когда эти двери закрылись по окончании погребального обряда с участием всего города.
Члены «Клуба чудаков» с председателем во главе вошли в мавзолей. За ними — нотариус Торнброк, в черном фраке, белом галстуке и неизменных очках в алюминиевой оправе. Потом прошли шесть партнеров и все, кто только мог поместиться в холле мавзолея. Глубокое молчание воцарилось внутри и снаружи. Всех охватило волнение.
Тридцать три минуты двенадцатого в глубине холла послышался какой-то шум. Он исходил из гроба. Вдруг погребальный покров соскользнул на пол, точно сдернутый чьей-то невидимой рукой. И тогда (в то время как Лисси Вэг прижималась к плечу Макса Реаля) крышка гроба медленно приподнялась, и лежавшее в нем тело привстало… А в следующую минуту все присутствующие увидели перед собой не мертвеца — нет, но человека вполне живого, и это был не кто иной, как покойный Уильям Гиппербон!
— Великий Боже! — воскликнула Джовита Фолей сдавленным голосом. Среди гула изумления, стоявшего в холле, ее слова были услышаны только Максом Реалем и Лисси Вэг. — Да ведь это почтенный мистер Гемфри Уэлдон!
Да, почтенный Гемфри Уэлдон, но не такой пожилой, каким был, когда навещал Лисси Вэг. Позднее в газетах всего мира напечатали рассказ о происшествии в главном городе Иллинойса:
«Первого апреля в особняке на Мохаук-стрит во время партии в благородную игру «гусек» Уильям Гиппербон внезапно потерял сознание от кровоизлияния в мозг. Принесенный в свой дом на Ла-Салль-стрит, он умер спустя несколько минут, точнее, о его смерти объявили явившиеся в дом доктора. Несмотря на приговор медиков, несмотря на знаменитые лучи профессора Фридриха Эльбинга, которые подтвердили сделанное эскулапами заключение, Уильям Гиппербон не умер. Он находился в состоянии каталепсии, но со всеми внешними признаками умершего человека. К счастью, в своем завещании он не выразил желания быть набальзамированным. Без сомнения, после такой операции чикагский коммерсант не остался бы в живых. Но ведь ему всегда везло! Третьего апреля двери его мавзолея закрылись, и самый почтенный из членов «Клуба чудаков» остался лежать в своей гробнице.
Вечером того же дня кладбищенский сторож, гасивший в холле мавзолея последние лампы и свечи, услышал какой-то шорох внутри гроба. Оттуда вырывались слабые стоны, глухой, еле слышный голос кого-то звал… Но сторож не потерял головы. Он побежал за своими инструментами, приподнял крышку гроба, и первыми словами Уильяма Гиппербона, проснувшегося от летаргического сна, были:
— Никому ни слова, и ты богат!
С присутствием духа, необыкновенным у человека, возвратившегося из такой дали, он прибавил:
— Ты один будешь знать, что я жив… И еще мой нотариус Торнброк, к которому отправляйся сейчас же и позови сюда…
Сторож выскочил из холла и побежал во всю прыть. И каково же было изумление (и самое приятное, разумеется!) нотариуса Торнброка, когда через какие-нибудь полчаса он очутился в обществе своего клиента, такого же здоровяка, каким он привык всегда его видеть! После своего воскресения Уильям Гиппербон пришел к следующим соображениям.
Во-первых, он готов был числиться покойником ради захватывающей партии. Во-вторых… Но нотариус Торнброк его перебил:
— Вы разоритесь! Но дело не в том… Раз вы не умерли, с чем я вас искренне поздравляю, ваше завещание теряет силу и все его параграфы сводятся к нулю. А потому для чего хотеть, чтобы эта партия состоялась?
— Потому что сам приму в ней участие.
— Но каким образом?
— В приписке к завещанию введу в партию седьмого партнера, который будет Уильямом Гиппербоном, под инициалами X. К. Z.
— Но вам придется подчиняться установленным правилам.
— Я и буду подчиняться.
— А если проиграете?
— Тогда все мое состояние получит выигравший.
— Это ваше окончательное решение?
— Окончательное… Потому что до сих пор не сделал ни одного эксцентричного поступка, так совершу его, воспользовавшись своей мнимой смертью.
Уильям Гиппербон покинул кладбище, не дожидаясь «страшного суда», и отправился к нотариусу Торнброку, чтобы дописать завещание. Когда процедура была закончена, он удалился во временное жилище, преисполненный уверенности в своей счастливой звезде, которая никогда не покидала его в течение всей жизни. Она не изменила ему, если так можно выразиться, и после смерти».
Так писали газеты. Теперь легко понять дальнейшие действия неумершего богача. Из всех его возможных наследников в нем вызвали симпатию только Макс Реаль и Лисси Вэг. Как джентльмен и человек действия, он даже проявил участие к последней — под вымышленным именем Гемфри Уэлдона. Начав игру, он уверенно двигался к цели под покровительством той же счастливой звезды и первым пришел к финишу, победив всех соперников на этом национальном ипподроме! А в назначенный день кладбищенский сторож ударил в колокол.
Когда смолкли все возгласы восторга и изумления, когда все, кто желал, смогли пожать руку воскресшему и победившему члену «Клуба чудаков», к нему приблизился Годж Уррикан.
— Так не делается, милостивый государь! Когда человек умирает, то умирает, а не заставляет людей бегать за его наследством, когда он все еще на этом свете! И так как вы меня надули, а я никому этого не позволяю, то дадите мне удовлетворение.
— Где и когда вам будет угодно.
Тюрк клялся святым Ионафаном, что сожрет печень Уильяма Гиппербона… Несмотря на это, Уррикан послал его к бывшему покойнику, чтобы условиться о дне и часе поединка. Явившись к нему, Тюрк сказал:
— Видите ли, сударь, коммодор Уррикан не такой злой, каким он хочет казаться. В сущности, его всегда можно урезонить.
— И вы пришли, чтобы сказать…
— …чтобы сказать, что он раскаивается в своей вчерашней горячности и просит принять его извинения.
К счастью для Тюрка, строптивец никогда не узнал, как тот выполнил свою миссию, но побоявшись — о, не поединка, конечно! — побоявшись стать посмешищем в глазах всего света, не стал раздувать дела.
Накануне свадьбы Макса Реаля и Лисси Вэг жениха и невесту посетил почтенный мистер Гемфри Уэлдон, но не прежний, слегка сгорбленный под тяжестью лет, а гораздо более элегантный, более моложавый мистер Уильям Гиппербон (что не преминула заметить Джовита Фолей). Извинившись, что не дал выиграть партию Лисси Вэг, ибо, не будь его, девушка первая оказалась бы у цели, заявил: хочет она того или не хочет, понравится ли ее мужу или не понравится, все равно он написал новое завещание, по которому половина его состояния переходит к Лисси Вэг.
И представьте, Джовита Фолей не почувствовала ни малейшей зависти к удаче подруги («и какое счастье для Лисси, что, выходя за любимого, она еще стала и наследницей настоящего «американского дядюшки»…). Самой Джовите пришла пора возвращаться к своей должности первой продавщицы в торговом доме «Маршалл Филд». Свадьбу отпраздновали на следующий день в присутствии чуть ли не всего города. Губернатор Джон Гамильтон и Уильям Гиппербон захотели непременно принять участие в этой блестящей церемонии.
Позже, когда молодые и их друзья вернулись к миссис Реаль, Уильям Гиппербон, подойдя к ближайшей подруге новобрачной, сказал:
— Мисс Фолей, мне пятьдесят лет…
— Не хвалитесь, мистер Гиппербон! — ответила молодая девушка, смеясь так, как она одна умела смеяться.
— …мне пятьдесят, — не путайте моих вычислений, — а вам двадцать пять…
— Это правда.
— И если я не забыл первые правила арифметики, двадцать пять — половина пятидесяти…
Что хотел этим сказать загадочный математик?
— Я хочу сказать, мисс Джовита Фолей, что ваш возраст — половина моего, если только математика не пустая наука, так почему бы в таком случае и вам самой не сделаться моей половиной?
Вы скажете, новый эксцентричный поступок записного оригинала? Но разве Уильям Гиппербон на этот раз не обнаружил обыкновенной рассудительности и хорошего вкуса, попросив руки такой славной девушки, как Джовита Фолей?
Если изложенные факты могут показаться до некоторой степени неправдоподобными, пусть читатель учтет одно смягчающее обстоятельство: все это произошло в Америке.