Приближение грозы. — Лунная страна. — Будущее африканского континента. — Машина и светопреставление. — Вид местности при закате солнца. — Флора и фауна. — Гроза. — Зона огня. — Звездное небо.
— Вот что значит стать сынами Луны без ее позволения, — заговорил Джо. — Ведь эта спутница Земли могла сегодня сыграть с нами преплохую шутку. А вы, сэр, своим лечением не подорвали ее славы?
— В самом деле, что с ним, с этим казехским султаном? — вмешался охотник.
— Сорокалетний полумертвый пьяница, — ответил доктор. — Плакать по нем вряд ли кто–нибудь станет. Из этого приключения следует сделать вывод, что почести и слава мимолетны и не надо ими слишком увлекаться.
— Тем хуже! — воскликнул Джо. — Мне, правду сказать, это было по душе. Подумать только! Тебе поклоняются, ты разыгрываешь бога… А тут вдруг появляется луна, да еще вся красная, как будто она действительно разозлилась…
Так болтал Джо, рассматривая ночное светило с совершенно новой точки зрения; а в это время небо на севере стало заволакиваться густыми, зловещими тучами. Довольно сильный ветер на высоте трехсот метров над землей гнал «Викторию» на северо–северо–восток. Небесный свод над нею был ясен, но почему–то казался тяжелым.
Около восьми часов вечера наши аэронавты находились на 32°40' восточной долготы и 4°17' южной широты. Под влиянием надвигавшейся грозы воздушное течение несло их со скоростью тридцати пяти миль в час. Под ними быстро проносились волнистые плодородные равнины Мфуто. Эта картина была так живописна, что нельзя было ею не восхищаться.
— Мы сейчас в центре Лунной страны, — заметил доктор Фергюссон. — Ведь эти места сохранили и поныне свое древнее название, должно быть, потому что во все времена здесь обоготворяли Луну. Действительно, чудесная страна! Трудно где–нибудь встретить более роскошную растительность!
— Хорошо бы перенести ее под Лондон, это было бы не естественно, но очень приятно, — заметил Джо. — Почему вся эта красота досталась таким диким, варварским странам?
— А кто может поручиться, — возразил доктор, — что со временем эта страна не станет центром цивилизации? Может быть, в будущем, когда в Европе земля истощится и перестанет питать население, народы устремятся сюда.
— Ты полагаешь? — спросил Кеннеди.
— Конечно, дорогой Дик. Проследи за общим ходом событий, вспомни о переселениях народов, и ты придешь к тому же выводу. Азия — первая кормилица мира, не правда ли? Четыре тысячи лет, быть может, она творит, оплодотворяется, производит, а затем, когда лишь камни усеивают землю там, где раньше колосились золотые гомеровские нивы, ее дети покидают ее истощенное и увядшее лоно. И вот мы видим, что они устремляются в Европу, юную и мощную, и она питает их две тысячи лет. Но и здесь плодородие уже идет на убыль с каждым днем. Новые болезни, что ни год поражающие растительность, скудные урожаи, недостаточные ресурсы — все это признак угасания жизненной силы, неминуемого опустошения. И мы видим, что народы бросаются на обильную грудь Америки, как на источник, который, может быть, нельзя назвать неиссякаемым, но который пока еще не иссяк. И этот новый континент в свою очередь станет старым; его девственные леса будут вырублены для нужд промышленности; почва, слишком много производившая, потому что с нее слишком много требовали, обессилеет; там, где каждый год снимали два урожая, теперь с трудом получают с истощенной земли один. И вот Африка предложит новым расам сокровища, веками накоплявшиеся в ее лоне. Севооборот и осушка болотистых местностей оздоровят вредный для европейцев климат, рассеянные по стране водные пути соединятся в общем русле и образуют судоходную артерию. И эта страна, над которой мы парим, более плодоносная, более богатая, более жизнеспособная, чем другие, станет великой страной, где будут сделаны еще более удивительные открытия, чем пар и электричество.
— Ах, доктор, — сказал Джо, — как бы хотелось все это увидеть своими глазами.
— Ты слишком рано родился, милый мой.
— Между прочим, — сказал Кеннеди, — это будет, пожалуй, скучнейшая эпоха, когда промышленность поглотит все и вся. Человек до тех пор будет изобретать машины, пока машина не пожрет человека. Я всегда представлял себе, что светопреставление будет тогда, когда какой–нибудь гигантский котел, нагретый до трех миллиардов атмосфер, взорвет наш земной шар.
— Прибавлю, — сказал Джо, — что в работе над машиной не последнюю роль сыграют американцы.
— Да, — ответил доктор, — по части котлов они мастера! Но не будем забираться в такие дебри, давайте полюбуемся этими Лунными землями, раз нам посчастливилось их увидеть.
Солнце, прорываясь сквозь гряду туч, золотило своими последними лучами землю; потоки света изливались на гигантские деревья, на древовидные папоротники, на стелющийся мох. Волнистая поверхность почвы там и сям поднималась в виде холмов, гор на горизонте не было видно. Среди непроходимых зарослей стлались поляны, тянулись колючие живые изгороди, а на полянах были рассеяны многочисленные селенья, окруженные как бы природными крепостными стенами из колоссального молочая и кораллообразных кустов.
Вскоре среди роскошной зелени зазмеилась Малагараси — самая большая река из питающих озеро Танганьику. В нее вливаются многочисленные потоки, которые берут начало в прудах, образовавшихся в глинистом слое почвы, или ручьях, вздувшихся во время половодья. Аэронавтам вся западная часть страны рисовалась в виде какой–то сети водопадов.
На роскошных лугах пасся окот: животные с огромными горбами почти тонули в высокой траве. Благоухающие леса казались гигантскими букетами, но в этих букетах спасались от дневного зноя львы, леопарды, гиены, тигры. Порой слон раскачивал верхушки деревьев, и слышался треск ломаемых его клыками стволов.
— Вот так страна для охоты! — с восторгом воскликнул Кеннеди. — Я уверен, что пуля, пущенная в лес наудачу, не может не найти себе достойной дичи. А скажи–ка, Самуэль, не попробовать ли здесь поохотиться?
— Нельзя, дорогой Дик: надвигается ночь, и ночь жуткая, с ней идет гроза. А грозы ужасны в этих местах, представляющих собой как бы гигантскую электрическую батарею.
— Ваша правда, сэр, — вмешался Джо. — Стало страшно душно, ветер совсем спал, чувствуешь, как что–то надвигается.
— Да, воздух насыщен электричеством, — ответил доктор, — и всякое живое существо ощущает состояние воздуха перед борьбой стихий. Я, лично, признаться, никогда до сих пор не чувствовал этого с такой силой.
— Ну, а не думаешь ли ты, друг мой, что нам следовало бы спуститься? — проговорил охотник.
— Наоборот, Дик, я предпочел бы подняться выше. Одного только боюсь: как бы скрестившиеся воздушные течения не отбросили нас от намеченного маршрута.
— Разве ты, Самуэль, хочешь изменить направление, по которому мы летели до сих пор от побережья?
— Видишь ли, Дик, если бы это мне удалось, я охотно продвинулся бы прямо к северу на семь или восемь градусов и попробовал бы добраться до тех широт, где, как предполагают, находятся истоки Нила. Быть может, нам удалось бы увидеть там какие–нибудь следы экспедиции капитана Спика или, пожалуй, даже самый караван Хейглина. Если только мои вычисления верны, то мы сейчас находимся на тридцать втором градусе сороковой минуте восточной долготы, и мне хотелось бы подняться выше экватора.
— Погляди–ка! — закричал Кеннеди, прерывая своего друга. — Погляди на этих гиппопотамов, вылезающих из прудов… Это просто какие–то груды живого мяса… А вон те крокодилы… С каким шумом вбирают они в себя воздух!
— Они словно задыхаются, — заметил Джо. — А до чего же хорош наш способ путешествовать: с каким презрением можем мы смотреть отсюда на всех этих злых гадов!.. Мистер Самуэль! Мистер Кеннеди! Посмотрите–ка вон на ту стаю зверей, движущихся тесными рядами. Их будет, пожалуй, штук двести. По–моему, это волки.
— Нет, Джо, это дикие собаки. И представь себе, до чего они отважны: — не боятся нападать даже на львов. Для путешественника не может быть ничего опаснее такой встречи: он будет немедленно растерзан на куски.
— Ну, в таком случае не Джо возьмется надеть на них намордники, но если эта свирепость у них в натуре, их и винить нельзя, что с них возьмешь!
С надвигающейся грозой мало–помалу все замерло. Казалось, сгущенная атмосфера, точно подбитая ватой, потеряла способность передавать звуки. Птицы — журавли, красные и синие сойки, пересмешники, мухоловки — прятались в густую листву больших деревьев. Во всей природе чувствовалось приближение взрыва.
В девять часов вечера «Виктория» неподвижно повисла над районом Мсене — скоплением множества селений, едва различимых во мраке. Порой какой–нибудь прорвавшийся луч света, отражаясь в темной воде, освещал правильно проведенные каналы и силуэты мрачных, неподвижных пальм, тамариндов, сикоморов и гигантского молочая…
— Я просто задыхаюсь, — заявил шотландец, втягивая всей грудью возможно больше разреженного воздуха. — Мы, повидимому, совсем не движемся. Что же, будем спускаться, Самуэль?
— Но ведь гроза приближается, Дик, — ответил с беспокойством доктор.
— Если ты боишься быть унесенным ветром, то, мне кажется, нам ничего и не остается, как приземлиться, — возразил шотландец.
— Быть может, гроза еще и не разразится этой ночью, тучи ведь очень высоки, — вмешался Джо.
— Вот именно это и удерживает меня от подъема выше туч, — ответил Фергюссон. — Пришлось бы подняться очень высоко, потерять из виду землю и быть в полной неизвестности, движемся ли мы вообще, а если движемся, то куда нас несет.
— Решай же поскорее, дорогой Самуэль, время не терпит, — настаивал Дик.
— Как жаль, что спал ветер, — заметил Джо, — он унес бы нас от грозы.
— Да, очень жаль, друзья мои, — проговорил Фергюссон, — ибо тучи представляют для нас большую опасность. Они ведь несут с собой ветры противоположных направлений, которые могут в своем вихре захватить нашу «Викторию», они несут молнии, способные испепелить нас. С другой стороны, если мы приземлимся и закрепим якорь за верхушку какого–нибудь дерева, шквал может легко бросить нас на землю.
— Что же нам делать?
— Надо держаться в средней зоне между опасностями, которыми грозят нам земля и небо. К счастью, у нас достаточно воды для горелки, да к тому же нетронутые двести фунтов балласта. В случае надобности я могу им воспользоваться.
— Мы будем нести вахту с тобой, — заявил охотник.
— Нет, друзья мои. Спрячьте провизию и ложитесь спать. Если понадобится, я вас разбужу.
— Но не лучше ли было бы, сэр, вам сейчас отдохнуть, пока ничто еще нам не угрожает?
— Нет, спасибо, милый Джо, я предпочитаю бодрствовать. Мы сейчас не движемся, и если обстоятельства не изменятся, то завтра мы будем находиться на этом же самом месте.
— Спокойной ночи, сэр.
— Спокойной ночи, если это возможно.
Кеннеди и Джо, завернувшись в свои одеяла, улеглись, а доктор остался на посту.
Между тем громада туч мало–помалу опускалась, и становилось все темнее. Мрачный небесный свод навис над землей, точно собираясь раздавить ее. Вдруг ослепительная, страшной силы молния прорезала темноту. Не успел погаснуть ее отблеск, как ужасающий удар грома потряс небо…
— Вставайте! — крикнул Фергюссон.
Спавшие путешественники, разбуженные невероятным шумом, вскочили и стояли наготове, чтобы исполнять приказания доктора.
— Мы спускаемся, Самуэль? — спросил Кеннеди.
— Нет, шар внизу не выдержит. Надо подняться, прежде чем из туч хлынет ливень и на нас обрушится вихрь.
Говоря это, Фергюссон усилил пламя горелки.
Тропические грозы разыгрываются с быстротой, не уступающей их силе. Вторая молния прорезала тучи, и за ней сейчас же одна за другой засверкали еще двадцать. Все небо было в полосах от электрических искр, трещавших под крупными каплями дождя.
— Мы опоздали, — проговорил доктор, — и теперь придется на нашем шаре, который наполнен легко воспламеняющимся газом, пронестись через огненную зону.
— Тогда на землю! На землю! — настаивал Кеннеди.
— Но мы и там рискуем быть взорванными, да к тому же, снизившись, можем напороться на ветви деревьев, — возразил Фергюссон.
— Ну, так давайте же подниматься, мистер Самуэль, — сказал Джо.
— Скорее! Скорее! — кричал шотландец.
В этой части Африки во время тропических гроз нередко можно насчитать до тридцати — тридцати пяти молний в минуту. Небо буквально охвачено огнем, а раскаты грома сливаются один с другим.
В этой раскаленной атмосфере свирепствовал с ужасающей силой ветер. Он крутил охваченные пламенем тучи. Казалось, что какой–то гигантский вентилятор раздувает весь этот пожар…
Фергюссон поддерживал в горелке наибольшую температуру. Шар раздувался и шел вверх. Стоя на коленях в центре корзины, Кеннеди удерживал края тента. Шар вертелся, раскачивался, доводя аэронавтов до головокружения. В оболочке его образовались большие впадины, в них врывался ветер, и шелковая тафта под его напором гудела. Град с оглушительным шумом рассекал воздух и барабанил по «Виктории». Но, несмотря на все, она продолжала подниматься и подниматься. Молнии чертили вокруг нее пламенные зигзаги. Она была среди огня.
— Нам остается поручить себя богу: мы в его руках. Он один может нас спасти. Приготовимся ко всему, даже к пожару, — проговорил Фергюссон. — Может быть, мы будем падать не очень стремительно.
Слова доктора едва долетали до ушей его спутников, но они ясно видели при свете сверкающих молний его спокойное лицо. Он наблюдал явления фосфоресценции, производимые электрическими огоньками, блуждавшими на сетке аэростата. «Виктория» продолжала кружиться и раскачиваться, все поднимаясь и поднимаясь ввысь. Через четверть часа она уже вышла из зоны грозовых туч. Электрические разряды происходили уже ниже «Виктории» и образовали как бы огромную корону из фейерверков, подвешенную под ее корзиной.
Это было одно из самых красивых зрелищ, какие природа может дать человеку. Внизу гроза, а наверху звездное небо — спокойное, молчаливое, невозмутимое, с луной, мирно изливающей свои лучи на разъяренные тучи… Доктор взглянул на барометр. Он показывал высоту в двенадцать тысяч футов. Было одиннадцать часов вечера.
— Опасность, слава богу, миновала, — проговорил доктор. — Нам нужно только держаться на этой высоте.
— А было страшно, — признался Кеннеди.
— Э, какое там! — отозвался Джо. — По крайней мере что–то новое. Я ничего не имею против того, чтобы поглядеть на грозу сверху. Что и говорить, — красивая картина!