VII.

Планъ Густава, начавшій такъ счастливо осуществляться, былъ приведенъ въ исполненіе. Молодая иностранка была при­нята въ домѣ такъ просто и свободно, что у Зандова не возникло ни малѣйшаго подозрѣнія. Однако Фрида, несмотря на всѣ свои старанія показать себя благодарной, оставалась чу­жой въ этомъ чужомъ для нея домѣ. Быть можетъ, ее подав­ляли непривычныя ей блестящія условія жизни, стоявшія въ рѣзкомъ контрастѣ съ простотой ея предшествующей жизни.

Она оставалась молчаливой и замкнутой, и даже вся любез­ность и дружелюбіе, съ которыми относилась къ ней Джесси, не могли побѣдить ея сдержанность.

Миссъ Клиффордъ тщетно старалась разузнать подробности о            семейныхъ отношеніяхъ или прежней жизни Фриды. Послѣдняя видимо намѣренно избѣгала подобныхъ разговоровъ, и даже сердечное участіе Джесси не способствовало ея откровенности. Само собой разумеется, это представлялось Джесси страннымъ, особенно съ того момента, когда она открыла, что молодая дѣвушка вовсе не принадлежала къ мягкимъ натурамъ, бояз­ливо отступающимъ предъ всѣмъ необычнымъ и тяжелымъ. Наоборотъ Фрида въ нѣкоторыхъ невольно вырвавшихся у нея выраженіяхъ проявила недюжинную силу воли, а также временно сдерживаемую, но глубокую страстность. И при всемъ этомъ налицо были рабская покорность и подчиненіе чужой волѣ. Это было непонятно для Джесси.

Густавъ игралъ свою роль превосходно. Въ присутствіи брата онъ держался въ высшей степени вѣжливо, но вмѣстѣ съ тѣмъ вполнѣ чуждо по отношенію къ Фридѣ. Ни одно слово, ни одинъ знакъ съ его стороны не выказывали того, что они близки другъ къ другу; ни на одно мгновеніе онъ не терялъ самообладанія. При этомъ онъ былъ любезенъ и веселъ, какъ никогда до того, и всѣмъ попыткамъ Джесси заставить его почувствовать ея презрѣніе противопоставлялъ такое остроуміе и иронію, что она поневолѣ смирялась.

Францъ Зандовъ мало обращалъ вниманія на молоденькую гостью. Вѣрно, онъ и вообще-то очень мало интересовался домашнимъ укладомъ жизни. Большую часть дня онъ проводилъ въ городѣ, въ своей конторѣ, а въ утренніе и вечерніе часы, которые каждый человѣкъ обычно посвящаетъ отдыху, удалялся въ свой кабинетъ и тамъ продолжалъ свою дѣловую дѣятель­ность. Онъ видѣлъ Фриду только за ѣдой и относился къ ней съ равнодушной вѣжливостью. Со своей стороны она не дѣлала ни одного шага къ сближенію, хотя именно ради этого и прибыла въ этотъ домъ. Или она не обладала достаточ­ной ловкостью для этого, или ея послушаніе отказывалось слу­жить ей какъ разъ тутъ, когда дѣло касалось выполненія ея задачи, — во всякомъ случаѣ она и человѣкъ, въ домѣ котораго она жила, даже по истеченіи цѣлой недѣли оставались такъ же чужды другъ другу, какъ и при первой встрѣчѣ.

Братъя Зандовы только что верулись изъ города, и всѣ сидѣли за столомъ. Густавъ, по обыкновенію являвшійся ду­шою бесѣды, удивительно весело разсказывалъ барышнямъ объ одномъ случаѣ, происшедшемъ въ это утро въ конторѣ. Францъ Зандовъ, не любившій, когда что либо, касавшееся дѣла, изображалось въ смѣшномъ видѣ, сдѣлалъ нѣсколько недовольныхъ замѣчаній, но его братъ не обратилъ на это рѣшительно никакого вниманія и продолжалъ забавлять слушательницъ разсказомъ о дѣйствительно комичномъ недоразумѣніи.

— Увѣряю васъ, этотъ сверхъусердный агентъ фирмы Джен­кинсъ и Компанія, стремглавъ прилетѣвшій изъ Нью-Іорка и думавшій открыть во мнѣ жаждущаго поселиться на ихъ земляхъ фермера, былъ безподобенъ! — воскликнулъ онъ. — Этотъ субъектъ во что бы то ни стало хотѣлъ навязать мнѣ хоть какой нибудь земельный участокъ на краю свѣта и разочаро­вался съ величайшимъ отчаяніемъ, когда въ концѣ концовъ появился мой братъ и выяснилъ это недоразумѣніе!

— Но вѣдь ты самъ же довелъ до этого, — раздраженно бросилъ Францъ Зандовъ. — Ты самъ своими безчисленными во­просами и справками загналъ этого агента въ такой тупикъ, что онъ безусловно могъ впасть въ ошибку.

— Да неужели же меня можно дѣйствительно принять за фермера? — воскликнулъ Густавъ. — Въ первый разъ въ жизни вижу, что мнѣ можно приписать интересъ къ сельскохозяй­ственной работѣ. Это было бы по крайней мѣрѣ совершенно новое поприще дѣятельности, на которомъ я долженъ былъ бы испытать свои силы. Боюсь только, что здѣсь я былъ бы еще менѣе продуктивенъ, чѣмъ въ твоей конторѣ.

— Ну, врядъ ли это было бы возможно, — сухо отвѣтилъ Францъ Зандовъ.

Однако Густавъ только засмѣялся при этомъ упрекѣ и об­ратился къ Джесси со словами о томъ, что для него непонятно, почему это его конторская дѣятельность рѣшительно нигдѣ не встрѣчаетъ одобренія.

При послѣднихъ словахъ Фрида вдругъ стала внимательна. Она обыкновенно никогда безъ приглашенія не вмѣшивалась въ разговоръ, на этотъ же разъ слушала съ напряженнымъ интересомъ и внезапно обратилась къ Густаву со слѣдующимъ вопросомъ:

— Дженкинсъ и Компанія? крупная нью-іоркская фирма, которая всюду печатаетъ объявленiя и разсылаетъ агентовъ для организаціи нѣмецкой эмиграціи въ Америку?

— Совершенно вѣрно, миссъ Пальмъ, — отвѣтилъ тотъ. — А развѣ вамъ знакома эта фирма?

— Мнѣ нѣтъ — вѣдь я провела лишь нѣсколько недѣль въ Нью-Іоркѣ, но въ нѣмецкой семьѣ, гдѣ я жила, часто шла рѣчь объ этой фирмѣ. О ней говорили съ большимъ опасеніемъ и признавали за несчастье, что этотъ Дженкинсъ въ сферу своихъ спекуляцiй включилъ также и переселеніе.

— Какъ такъ? Развѣ этотъ господинъ не пользуется хо­рошей репутаціей? — спросилъ Густавъ, видимо совершенно просто.

— Повидимому такъ. Говорили, что онъ — одинъ изъ самыхъ безсовѣстныхъ спекулянтовъ, что онъ разбогатѣлъ при помощи самыхъ дурныхъ пріемовъ и ни на мгновеніе не задумается принести въ жертву своей алчности благосостоянiе тѣхъ, кто довѣряется ему.

Джесси чувствовала себя въ самомъ тяжкомъ затрудненіи при этомъ совершенно свободно высказанномъ замѣчаніи. Какъ ни далеко стояла она отъ дѣятельности своего опекуна, все же изъ случайно услышанныхъ разговоровъ она знала о его дѣловыхъ связяхъ съ фирмой Дженкинса. Францъ Зандовъ закусилъ губу и намѣревался придать иной оборотъ разговору, но въ этотъ моментъ Густавъ съ большимъ удареніемъ произ­несъ:

— Очевидно вы обладаете совершенно неправильными свѣдѣніями, миссъ Пальмъ. Фирма Дженкинсъ и Компанія принадлежитъ къ числу нашихъ самыхъ близкихъ дѣловыхъ друзей; мы уже долгіе годы состоимъ въ сношеніяхъ съ нею.

Фрида поблѣднѣла, но это было не смущеніе, а ясно отразившійся на ея лицѣ глубокій испугъ, какъ будто она не хотѣла и не могла вѣрить тому, что только что услышала.

Вдругъ рѣзкимъ тономъ заговорилъ Францъ Зандовъ:

— Вы видите, миссъ Пальмъ, какъ иногда можетъ быть непріятно, если вѣришь подобнымъ злонамѣреннымъ слухамъ и высказываешь ихъ. Мой братъ правъ: мистеръ Дженкинсъ уже давно — мой дѣловой другъ.

— Тогда простите меня! Я не имѣла объ этомъ никакого понятія, — тихо промолвила Фрида.

Она еще больше поблѣднѣла, и вдругъ ея глаза расшири­лись и она прямо взглянула на человѣка, предъ которымъ обычно боязливо опускались ея взоры. Въ ея темныхъ глазахъ появилось какое-то странное выраженіе, нѣчто вродѣ робкаго сомнѣнія, какъ будто боязливый вопросъ.

Францъ Зандовъ, этотъ гордый, упрямый дѣлецъ, не выносившій никакого противорѣчія и властно разбивавшій доводы своего брата, видимо почувствовалъ это; по крайней мѣрѣ онъ не могъ вынести этотъ взглядъ Фриды. Онъ раздраженно от­вернулся, схватилъ стоявшій предъ нимъ стаканъ вина и однимъ глоткомъ опорожнилъ его.

Наступило тяжелое молчаніе, длившееся нѣсколько минутъ. Наконецъ Джесси попыталась начать разговоръ на новую тему; Густавъ всѣми силами поддерживалъ ее, но говорили они по­чти одни. Францъ Зандовъ видимо никакъ не могъ побороть свое дурное расположеніе духа, а Фрида сидѣла, не говоря почти ни слова и смотря въ тарелку. Всѣ почувствовали види­мое облегченіе, когда обѣдъ кончился.

Барышни ушли изъ столовой; Густавъ тоже намѣревался послѣдовать за ними, но его остановилъ братъ вопросомъ:

— Какого ты собственно мнѣнія объ этой миссъ Пальмъ?

— Это трудно сказать. Я еще недостаточно говорилъ съ нею; она кажется очень робкой и сдержанной.

— Да, по внѣшности, но я не вѣрю этому. По крайней мѣрѣ въ ея глазахъ видно нѣчто иное, нежели робость. Уди­вительные, рѣдкіе глаза! Сегодня я въ первый разъ какъ слѣдуетъ разглядѣлъ ихъ и тщетно стараюсь вспомнить, гдѣ я уже встрѣчался съ ними. Что, эта дѣвушка еще недавно въ Америкѣ?

— Около мѣсяца, какъ я слышалъ отъ миссъ Клиффордъ.

— Да, да, я припоминаю, Джесси говорила мнѣ объ этомъ. И все-таки въ чертахъ этой дѣвушки я вижу что-то знакомое, хотя и не могу разгадать, что именно.

Густавъ долгимъ, испытующимъ взгдядомъ посмотрѣлъ въ лицо брата и при этомъ повидимому равнодушно произнесъ:

— Можетъ быть, это — просто какое нибудь легкое, бѣглое сходство, бросившееся тебѣ въ глаза.

— Сходство? съ кѣмъ? — разсѣянно спросилъ Францъ Зан­довъ. Онъ оперся головой объ руку и въ глубокой задумчи­вости смотрѣлъ предъ собой неопредѣленнымъ взоромъ. Вдругъ онъ выпрямился и съ видимымъ раздраженіемъ на предметъ, вопреки его волѣ навязанный ему, произнесъ: — ея замѣчаніе за столомъ было въ высшей степени безтактно.

— Но вѣдь въ этомъ она рѣшительно не виновата, — возразилъ Густавъ. — Вѣдь очевидно она не имѣла никакого понятія о       твоихъ связяхъ съ Дженкинсомъ, иначе навѣрное промол­чала бы. Она просто повторила то, что слышала. Видишь, ка­кой репутаціей пользуется твой „дѣловой другъ“!

Францъ Зандовъ презрительно пожалъ плечами.

— У кого именно? У нѣкоторыхъ сантиментальныхъ нѣмцевъ, притащившихъ сюда изъ Европы свои ограниченныя, мелко мѣщанскія понятія и рѣшительно не желающихъ понять, что вся дѣловая жизнь здѣсь, у насъ, построена совершенно на иныхъ основаніяхъ. Тотъ, кто хочетъ здѣсь остаться въ выигрышѣ, долженъ рисковать, и притомъ рисковать совершенно иначе, чѣмъ вы тамъ, въ Европѣ, рисковать, не стѣсняя себя мелочными соображеніями. Клиффордъ тоже принадлежалъ къ числу боязливыхъ, много раздумывающихъ. Мнѣ часто выпа­дало на долю много труда и заботы, чтобы подталкивать его впередъ. Поэтому-то до моего пріѣзда онъ и жилъ въ довольно скромныхъ условіяхъ благосостоянія; лишь съ того времени, когда управленіе его дѣломъ перешло въ мои руки, онъ сдѣлался богатымъ человѣкомъ, а наша фирма стала первокласс­ной. Кстати, разъ мы говоримъ о Дженкинсе... У тебя было достаточно времени обдумать мои требованія, и теперь я ожи­даю твоего опредѣленнаго согласія написать ту статью, о ко­торой мы говорили.

— Такъ ты все еще остаешься при своемъ рѣшеніи пред­принять дѣло совмѣстно съ Дженкинсомъ?

— Ну, конечно! Неужели ты думаешь, что я съ каждымъ новымъ днемъ мѣняю свои дѣловые интересы? Или ты полага­ешь, что дѣтская болтовня, которую мы незадолго предъ этимъ слышали, въ состояніи сбить меня?

— Этого я не думаю, но именно потому былъ удивленъ, что ты потупилъ свой взоръ при этой „дѣтской болтовнѣ“.

— Густавъ, берегись! — воскликнулъ Францъ Зандовъ, съ трудомъ сдерживая раздраженіе. — Я позволяю тебе болѣе, чѣмъ кому либо иному, но изъ-за этого дѣла мы можемъ рѣшительно поссориться. Я отлично видѣлъ, что ты намѣренно допустилъ это недоразумѣніе съ агентомъ Дженкинса, чтобы разузнать, какъ далеко идутъ его инструкцiи; точно такъ же я знаю, къ кому относилось замѣчаніе, которое ты сдѣлалъ миссъ Пальмъ. Но этимъ путемъ ты ничего не добьешься у меня. Что я разъ рѣшилъ, будетъ исполнено мною, и я еще разъ предо­ставляю тебѣ выборъ — „да“ или „нѣть“! Если ты откажешь мнѣ въ своемъ содѣйствіи...

— Ты ошибаешься! — прервалъ его Густавъ. — Я уже не­сколько дней тому назадъ написалъ въ „Кельнскую Газету“ и попросилъ место для длинной статьи, которую конечно, какъ вышедшую изъ-подъ моего пера, примутъ очень охотно. По всей вѣроятности она появится въ слѣдующемъ мѣсяцѣ.

Зандовъ изумился. Эта неожиданная покорность брата уди­вила его:

— Ты конечно покажешь мнѣ свою статью, предъ тѣмъ какъ отослать ее?

— Конечно! Ты долженъ прочесть ее отъ слова до слова.

Омрачившееся лицо Франца Зандова стало проясняться.

— Это мне очень пріятно, очень пріятно! Мнѣ было бы крайне тяжело, если бы твой отказъ повлекъ къ разрыву между нами.

— Изъ-за меня лично или изъ-за клиффордскаго состоянія, которое ты хочешь закрѣпить за собой? — спросилъ Густавъ съ вдругъ поднявшейся горечью.

— Состояніе Джесси вовсе непричастно къ этому предпріятiю, — коротко и рѣшительно заявилъ Францъ Зандовъ. — Оно по большей части помещено въ вѣрныя цѣнности, да сверхъ того Клиффордъ въ своемъ завѣщаніи запретилъ вкладывать въ спекуляціи наслѣдственную долю Джесси до ея совершеннолѣтія или замужества. Такимъ образомъ, если это успокаиваетъ твою щепетильную совѣсть, я могу завѣрить тебя, что твоя будущая супруга ни однимъ долларомъ непричастна къ затѣянному мною дѣлу. Я предпринялъ его на собственныя деньги и на свой рискъ, а слѣдовательно и выигрышъ, и по­тери касаются лишь меня одного.

Онъ поднялся, чтобы уйти; Густавъ тоже поднялся, но произнесъ:

— Еще одинъ вопросъ, Францъ: ты лично участвуешь въ этомъ дѣлѣ очень большими суммами?

— Половиной своего состоянія. Отсюда тебѣ должно быть ясно, что успѣхъ крайне необходимъ мнѣ, а вслѣдствіе этого меня радуетъ, что въ главномъ вопросѣ мы оба согласны другъ съ другомъ. Повторяю тебѣ еще разъ: мелко-мѣщанскія понятія не пригодны для нашихъ здѣшнихъ условій; ну, да ты самъ навѣрно скоро уяснишь себѣ это и согласишься со мною.

— Половиной своего состоянія! — пробормоталъ Густавъ, слѣдуя за уходящимъ братомъ, — это скверно, очень скверно! Зна­читъ, нужно дѣйствовать съ величайшей осторожностью!

Въ салонѣ никого не было, когда братья вошли туда, но на террасѣ стояла Фрида. Она очевидно не замѣтила вошедшихъ; но крайней мѣрѣ, когда Францъ Зандовъ вошелъ къ ней и она быстро обернулась, можно было ясно замѣтить, что она только что плакала. Какъ ни быстро провела она платкомъ по лицу, все-таки ей не удалось скрыть слезы.

Въ общемъ не въ обычаѣ Франца Зандова было проявлять большую деликатность; однако въ данномъ случаѣ онъ повидимому приписалъ слезы молодой дѣвушки непріятному эпизоду, разыгравшемуся за столомъ, и въ приливѣ участія попытался успокоить ее.

— Вамъ незачѣмъ такъ боязливо скрывать свои слезы, миссъ Пальмъ, — произнесъ онъ. — Вы навѣрно здѣсь, на чужбинѣ, ску­чаете по своей родинѣ?

Повидимому онъ, вопреки ожиданію, угадалъ истину; по крайней мѣрѣ полной искренностью прозвучали слова Фриды, произнесенныя ею дрожащимъ голосомъ:

— Да, я испытываю невыносимую тоску по родинѣ.

— Ну, это вполнѣ естественно: вѣдь вы лишь нѣсколько недѣль находитесь здѣсь, — равнодушно сказалъ дѣлецъ. — То же самое испытываютъ всѣ ваши соотечественники, но это скоро проходитъ. Если только человѣку выпадаетъ на долю счастье въ Новомъ Свѣтѣ, то онъ охотно забываетъ Старый и въ конце концовъ даже радуется тому, что покинулъ его. Не смотрите на меня такъ изумленно, словно я сообщилъ вамъ что либо невероятное! Я говорю по собственному опыту.

Фрида дѣйствительно взглянула на него съ изумленіемъ. Ея глаза были еще влажны отъ слезъ, но въ нихъ засверкали гнѣвъ и неудовольствіе, когда она раздраженно воскликнула:

— Неужели вы говорите это серьезно, мистеръ Зандовъ? Я должна забыть свою родину, отказаться отъ нея даже въ воспоминаніяхъ? Никогда!.. никогда!

Францъ Зандовъ былъ видимо нѣсколько пораженъ этимъ страстнымъ возраженіемъ молодой дѣвушки, обычно тихой и спокойной, однако на его губахъ заиграла полупрезрительная, полусострадательная усмѣшка, когда онъ произнесъ:

— Я вполнѣ благожелательно совѣтую вамъ научиться этому. Несчастье большинства нѣмцевъ здесь именно и состоитъ въ томъ, что они упрямо держатся за прошлое и изъ-за этого ча­сто упускаютъ и настоящее, и будущее. Кромѣ того тоска по родинѣ представляетъ собою одно изъ тѣхъ болѣзненныхъ, искусственно вызываемыхъ чувствъ, которыя признаются очень поэтичными и задушевными, но въ сущности являются безполезнымъ тормозомъ въ жизни. Тотъ, кто хочетъ здѣсь добиться успѣха, долженъ сохранить себе свѣтлую голову и зоркіе глаза, чтобы тотчасъ ухватить и использовать каждый подвертывающійся благопріятный случай. Вы лично тоже поставлены въ необходимость подыскать себѣ средства къ существованію, а при такомъ обстоятельствѣ совершенно непригодны эти разслабляющія мечты и ощущенія.

Какъ ни строго и безсердечно звучали эти слова, все же они отдавали искренностью. Неосторожное выраженіе Фриды о „дѣловомъ другѣ“, которое скорѣе должно было бы раздра­жить дѣльца Зандова, повидимому возбудило въ немъ интересъ къ молодой дѣвушкѣ.

Фрида ни однимъ словомъ не возразила на то поученіе, ко­торое онъ снизошелъ дать ей и которое холодомъ обвѣвало ее до самой глубины сердца. Да и что могла бы она возразить на это? Но ея вопрошающій, полный упрека взглядъ говорилъ достаточно, и повидимому ея серьезные темные глаза оказывали странное вліяніе на этого обычно неприступнаго чело­вѣка. Теперь онъ не уклонился отъ нихъ, но смѣло смотрелъ въ нихъ и внезапно произнесъ словно невольно для него смяг­чившимся тономъ:

— Вы еще очень молоды, миссъ Пальмъ, да, очень молоды, чтобы выдти въ міръ совершенно одинокой. Разве тамъ, на родинѣ, у васъ не было никого, кто могъ бы дать вамъ пріютъ?

— Нѣтъ, никого, — тихо, почти неслышно слетѣло съ губъ дѣвушки.

— Ахъ, правда, вѣдь вы — сирота. А родственникъ, вызвавшій васъ въ Нью-Іоркъ, умеръ, пока вы еще совершали путешествіе? Такъ я по крайней мѣрѣ слышалъ отъ племянницы.

Легкое движеніе, которымъ Фрида склонила голову, очевидно должно было служить утвердительнымъ отвѣтомъ, но при этомъ ея лицо густо покраснѣло и она потупила свой взоръ.

— Это — дѣйствительно очень печально, — продолжалъ Зан­довъ. — Но какъ же вамъ вообще удалось найти въ Нью-Іоркѣ подходящее убѣжище, разъ вы были совсѣмъ одиноки тамъ?

Краска въ лицѣ молодой дѣвушки еще усилилась, и она запинаясь отвѣтила:

— Мои спутники по путешествiю приняли участіе во мнѣ. Меня отвезли къ землякамъ, къ пастору одной нѣмецкой об­щины, гдѣ я встрѣтила самый сердечный пріемъ.

— И этотъ пасторъ рекомендовалъ васъ моей племянницѣ? Да, да, я знаю, у ея матери были большія связи и знакомства въ Нью-Іоркѣ, и Джесси еще продолжаетъ поддерживать корреспонденцію съ нѣкоторыми изъ нихъ. Впрочемъ она проявила къ вамъ такое учаотіе, что вамъ нечего безпокоиться за свое будущее. Располагая рекомендаціями дома Клиффордъ, вы легко найдете въ нашемъ городѣ какое либо подходящее мѣсто.

Фрида видимо была еще менѣе опытна во лжи, нежели Джесси. Правда, предъ послѣдней ей не было необходимости представляться, такъ какъ онѣ обѣ съ самаго начала находи­лись въ соглашеніи, но предъ хозяиномъ дома она должна была какъ слѣдуетъ провести свою роль, тѣмъ болѣе теперь, когда онъ видимо заинтересовался ею. Однако весь внѣшній видъ дѣвушки показывалъ, насколько тяжела ей эта роль. Она не могла произнести ни слова.

Францъ Зандовъ, правда, зналъ, что она робка и молча­лива, но теперешнее ея упорное молчаніе, какъ видно, раздра­жало, его. Не получая отъ дѣвушки отвѣта, онъ рѣзко повер­нулся и спустился въ садъ.

Фрида облегченно вздохнула, словно избавившись отъ тяжкаго страданія, и быстро возвратилась въ салонъ. Но здѣсь она наткнулась на Густава, который повидимому равнодушно держался въ сторонѣ, но отъ котораго не ускользнуло ни одно слово изъ только что происшедшаго разговора.

— Послушай, Фрида, я рѣшительно недоволенъ тобою, — съ укоромъ произнесъ онъ. — Собственно ради чего ты пріѣхала сюда? Что это значитъ, что ты при каждомъ случаѣ уклоня­ешься отъ моего брата, буквально-таки бѣжишь отъ него? Ты не дѣлаешь никакой попытки къ сближенію съ нимъ, упуска­ешь безъ пользы рѣдкіе моменты такого настроенія въ немъ, когда онъ становится хоть сколько нибудь доступнымъ, и упорно молчишь, когда онъ заговариваетъ съ тобою. Я проторилъ тебѣ путь, и теперь пора, чтобы ты сдѣлала хотя бы шагъ по нему.

Фрида молча выслушала этотъ выговоръ, но затѣмъ выпря­милась и кратко воскликнула:

— Я не могу!

— Чего ты не можешь?

— Сдержать обѣщаніе, которое дала тебѣ. Ты знаешь, это произошло почти по принужденію. Я съ сопротивленіемъ посл­ѣдовала за тобою, съ неохотою приняла на себя роль, которую ты навязалъ мнѣ разыграть. Но я не въ состояніи продолжать ее, это выше моихъ силъ. Отпусти меня назадъ, на родину, здѣсь я все равно ничего не добьюсь.

— Вотъ какъ? — раздраженно воскликнулъ Густавъ. — Однако великолѣпная исторія! Такъ, значить, ради этого я переплылъ съ тобою океанъ и на жизнь и смерть поссорился съ издателемъ и редакторомъ, которые рѣшительно не желали отпу­скать меня? Такъ, значитъ, ради этого я терпѣливо просижи­ваю здѣсь, въ конторѣ, и позволяю миссъ Клиффордъ выра­жать мне величайшее презрѣніе, третировать меня, какъ безсовестнаго перебѣжчика, чтобы миссъ Фрида, недолго думая, коротко заявила мне „Я не желаю продолжать начатое!“? Ну, нѣтъ, изъ этого ничего не выйдетъ! Нѣтъ, ты останешься здѣсь и доведешь до конца то, что мы начали.

Темные глаза молодой дѣвушки печально и серьезно взгля­нули на говорившего, и въ нихъ можно было прочесть нѣчто вродѣ упрека легкому тону, избранному Густавомъ.

— Не называй меня неблагодарной! — воскликнула она. — Я знаю, что ты сдѣлалъ для меня, но не представляла себѣ, что задача будетъ столь трудна! Я не чувствую рѣшительно ника­кого расположенія къ этому суровому, холодному человѣку и никогда не почувствую его — это я предвижу съ неопровержи­мой достовѣрностью. Если бы я хоть разъ замѣтила теплый огонекъ въ его глазахъ, хоть разъ услышала отъ него сердеч­ное слово, то попыталась бы сблизиться съ нимъ; но эта ле­дяная холодность всего его существа, которую ничто не можетъ согрѣть и нарушить, каждый разъ безгранично отталкиваетъ меня отъ него.

Вмѣсто отвѣта Густавъ взялъ Фриду за руку и, посадивъ ее рядомъ съ собою на диванъ, спросилъ:

— Да развѣ я гаворилъ тебѣ, что твоя задача будетъ легка? Она достаточна тяжела, тяжелѣе, чѣмъ я самъ думалъ, но все же она не неисполнима. Конечно, робко избѣгая Франца, ты ничего не добьешься. Ты должна совершить нападеніе на врага; онъ достаточно прочно окопался, значитъ, нужно штурмо­вать его.

— Я не могу этого! — страстно воскликнула Фрида. — По­вторяю тебѣ, внутри у меня не звучитъ ни одна струнка по отношенію къ нему, а если я не въ состояніи проявить и при­нять любовь, то на что же мнѣ тогда оставаться здѣсь? Тайкомъ, хитростью создать себѣ родной домъ и состояніе? Я увѣрена, ты не можешь желать этого, а если бы и желалъ на самомъ дѣлѣ, то я отказываюсь и отъ того, и отъ другого, если твой братъ предложитъ ихъ мнѣ съ такимъ же безсердечнымъ равнодушіемъ, съ какимъ далъ мнѣ пріютъ въ своемъ домѣ.

При послѣднихъ словахъ Фрида вскочила, но Густавъ спо­койно усадилъ ее на прежнее мѣсто, произнеся при этомъ:

— Ухъ, какъ ты опять взбушевалась, а въ результатѣ опять упрямое „нѣтъ“. Если бы я не зналъ, отъ кого ты унаслѣдовала свое непоколебимое упрямство, твою глубокую страст­ность при всей внѣшней замкнутости, я прочелъ бы тебѣ совсѣмъ иную проповѣдь. Но это у тебя наслѣдственные недо­статки, и противъ нихъ ничего не подѣлаешь.

Молодая дѣвушка обѣими руками охватила правую руку Гу­става и почти съ мольбой обратилась къ нему:

— Отпусти меня назадъ, на родину, прошу тебя! Ничего не значитъ, что я бѣдна! Ты вѣдь не покинешь меня! Да и я мо­лода, могу работать! Тысячи людей находятся въ такомъ же положеніи, какъ я, и должны вступать въ борьбу съ жизнью. Я въ десять разъ охотнѣе сдѣлаю это, нежели подвергнусь необходимости выклянчивать здѣсь, какъ нищая, то признаніе, въ которомъ мнѣ отказываютъ. Я лишь подчинялась твоей волѣ, когда ты повезъ меня къ своему брату; я не нуждаюсь ни въ немъ, ни въ его богатствѣ!

— Но ему нужна ты! — серьезно подчеркнулъ Густавъ. — Вѣдь онъ нуждается въ твоей любви болѣе, чѣмъ ты думаешь.

На губахъ молодой дѣвушки дрогнула горькая усмѣшка.

— Ну, ты ошибаешься въ этомъ! Я еще очень мало знаю свѣтъ Божій и людей, но все же чувствую, что мистеръ Зан­довъ не нуждается въ любви и не требуетъ ея. Онъ вообще ничего въ мірѣ не любитъ — ни Джесси, которая все же выросла почти какъ его дочь на его глазахъ, ни тебя, своего единственнаго брата. Я слишкомъ хорошо увидѣла, какъ чужды вы взаимно и какъ далеки другъ отъ друга. Твой братъ не признаетъ ничего, кромѣ жажды стяжанія, выгоды, а вѣдь онъ уже достаточно богатъ! Правда ли, что онъ состоитъ въ дѣловыхъ связяхъ съ этимъ Дженкинсомъ, что субъектъ съ подоб­ной репутаціей принадлежитъ къ числу его друзей?

— Дитя, ты этого не понимаешь, — уклончиво отвѣтилъ Гу­ставъ. — Человѣкъ, который, подобно моему брату, видѣлъ кру­шенiе всѣхъ своихъ жизненныхъ надеждъ, у котораго счастье превратилось въ горе, а благословеніе — въ проклятіе, — или гибнетъ при подобной катастрофѣ, или оставляетъ въ ней все свое „я“ и выходитъ изъ нея совершенно другимъ существомъ. Я знаю, чѣмъ мой братъ былъ двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, и то, что жило тогда въ немъ, не можетъ совершенно умереть. Ты должна пробудить это, и ради этого я привезъ тебя сюда; ты по крайней мѣрѣ должна попытаться сдѣлать это.

Эти слова, сказанныя съ глубокой серьезностью, не оста­лись безъ вліянія на Фриду, но она тихо покачала головой и возразила:

— Вѣдь я — чужа для него и останусь ею. Ты вѣдь самъ запретилъ мнѣ хоть что либо намекнуть ему о нашихъ отношеніяхъ.

— Ну, да, я запретилъ это! Вѣдь если бы онъ уже теперь узналъ правду, то по всей вѣроятности съ большой суровостью оттолкнулъ бы тебя, да и ты, упрямица, не выдержала бы здѣсь болѣе ни минуты, и тогда все было бы потеряно. Но ты должна по крайней мѣрѣ приблизиться къ нему. Вы вѣдь по­чти не говорили другъ съ другомъ. Ты говоришь, что въ тебѣ не звучитъ ни одна струнка; нѣтъ, она должна зазвучать какъ въ тебѣ, такъ и въ моемъ братѣ, и она зазвучитъ, если вы только научитесь смотрѣть другъ другу въ глаза.

— Я попытаюсь, — глубоко вздохнувъ, промолвила Фрида. — Но если я ничего не добьюсь, если я встрѣчу лишь суровость и недовѣріе...

— Тогда ты подумаешь, — прерваль ее Густавъ, — что, зна­читъ, немало погрѣшено противъ этого человѣка — столько, что онъ очевидно имѣетъ право отстраниться съ недовѣріемъ и злобой тамъ, гдѣ другой съ полной любовью открылъ бы свои объятья. Ты въ этомъ неповинна; ты страдаешь за чужую вину, и она всей тяжестью падаетъ на тебя.

Молодая дѣвушка ничего не отвѣтила, но изъ ея глазъ выкатилось нѣсколько горячихъ слезинокъ, а ея голова при­слонилась къ плечу Густава.

Послѣдній, успокаивая ее, сталъ тихо гладить ее по головѣ, говоря:

— Бѣдное дитя! Да, въ твоемъ нѣжномъ возрастѣ, когда еще все должно было бы быть свѣтло и радостно, тяжко быть такъ глубоко погруженной въ гнѣвъ а раздоры, во всѣ темныя стороны человѣческой жизни. Въ свое время мнѣ было до­статочно тяжело открыть тебѣ все это, но это съ такой при­нудительной силой вошло въ твою жизнь, что ты должна была узнать все. Ну, а вѣдь ты, Фридочка, не принадлежишь къ разряду слабыхъ и робкихъ, у тебя есть кое какая энергія и даже къ сожалѣнію нѣкоторая доля суровости чьего-то дру­гого характера. Поэтому смѣло впередъ! Мы еще добьемся своего.

Фрида отерла слезы и заставила себя улыбнуться.

— Ты правъ! Я такъ неблагодарна и такъ упорствую противъ тебя, столь много сдѣлавшаго мнѣ. Ты...

— Лучшій и благороднѣйшій человѣкъ въ мірѣ, — прервалъ ее Густавъ. — Конечно я — таковъ и чувствую себя глубоко оскорбленнымъ, что миссъ Клиффордъ все еще не желаетъ признать это, хотя ты уже трогательно увѣряла ее въ этомъ. Но тебѣ надо выдти немного на свѣжій воздухъ. Ты очень раскраснѣлась и заплакана, тебѣ нужно уничтожить слѣды слезъ. Тѣмъ временемъ я подожду здѣсь Джесси. Сегодня мы еще ни раза не побранились, а это стало для меня такой сердечной необходи­мостью, которой я не могу лишиться.