Пастухов расхохотался — впервые за эти сумасшедшие семь дней. Всю неделю он взволнованно радовался, часто нервно улыбался, но о смехе искреннем, освобождающем он так прочно забыл, будто никогда не смеялся.
Рассмешил его Живучий, который по своему обыкновению дарил из радиорупора радость веселья на сотни километров.
Час назад Живучий оставил его на пляже в Изумрудной бухте. Было еще совсем рано, но солнце — старое, знакомое солнышко — здорово подпекало, Почти белый песок. Хорошо! Никого нет…
…Как это, все произошло?
Неделю назад, он Пастухов, москвич, 40 лет, собственной персоной отправился на Волхонку, на пятую дистанцию Метростроя. После очень страстного спора о цементе и грузовиках, он, Пастухов, вышел из дома № 5 на улицу и направился к машине. Шофер, увидя его, завел машину и — все! Больше ничего не было, т. е. не стало. Пастухов почувствовал вроде головокружения и желание опуститься на землю; уши как будто перестали слышать и глаза закрылись. На один миг промелькнула мысль — накурили, черти, здорово!
Когда он пришел в себя, никакой машины не было и дома не стало, и Волхонка исчезла вместе с дистанцией…
Было по-прежнему солнечно. Слева высилось огромное здание. Статуя Ленина! Ведь это Дворец Советов! А от Дворца до того, что было некогда Знаменкой, и до Кремлевских стен веерообразно расходились аллеи. Пастухов потом уже увидел, что в аллеях отражалась вся флора страны — пальмовый ряд перемежался сосновым, апельсиновые деревья соседили с березой и пихтами.
В аллеях было не очень людно. В пятидесяти шагах стояла кучка людей в разноцветных одеждах и должно быть весело — слышен был смех — проводила время.
Главное, выдержка! — повторял про себя Пастухов. Галлюцинация сумасшествие или «чудо»? Совсем как в уэлльсовских повестях, он ущипнул себя, и пребольно. Толпа направилась к нему. Слышен был «бархатный» бас. Выразительные модуляция. Что-то шутливое… Чересчур уж реально потрескивал гравий — нет, не галлюцинация!