«У вас ничего не выйдет»
И вот вскоре после того, как я вызывал к себе Колышкина и Суржика, Репин сам пришел ко мне.
Хорошо помню тот вечер. Я на минуту подошел к окну. На дворе сквозь бурую, прошлогоднюю траву упрямо лезли вверх острые ярко-зеленые иглы. Над дальним краем нашей поляны разливался закат, и весь воздух был густо-розовый, и у мухи, ошалело толкавшейся в стекло передо мною и не понимавшей, что же это не пускает ее в заманчивый и вольный мир, крылья тоже были розовые.
Я думал о том, как все становится иным, когда работаешь сам, пускай даже с такими помощниками, как Алексей Саввич и Екатерина Ивановна. Да, я и прежде знал, как трудно бывало Антону Семеновичу. Но одно дело — знать, и совсем другое — чувствовать на себе самом, каждый день, каждую минуту, Ты отвечаешь за восемьдесят детских жизней, отвечаешь своей жизнью. Они устали от своей самостоятельности, иначе говоря — от безнадзорности и беспомощности, от необходимости самим заботиться о себе. Они охотно пошли тебе навстречу, вместе с тобой стали устраивать свое существование по-новому. Оказалось: если весь день занят, не тянет к картам. Нет карт и азартной игры — незачем воровать. Что-то очень важное произошло, что-то сдвинулось с мертвой точки — и все-таки тревога не оставляла меня. Были ребята, о которых я думал день и ночь с напряжением почти болезненным. Я не мог забыть о Короле, о Плетневе и Разумове. Меня точила мысль о Глебове, Коршунове, Панине и Репине.
Глебов начал ладить со Стекловым, но мог сорваться каждую минуту. Коршунов притих, реже раздавался его истерический крик, но я знал, что это пока еще ненадежное, хрупкое спокойствие. Хмурое лицо Панина стояло передо мной неотступно. Но этих троих ребята раскусили. Кривляния Коршунова, лень и вздорность Глебова были оценены безжалостно и осмеивались на каждом шагу. Мне иногда казалось: может быть, даже хорошо, что есть такой Глебов, такой Коршунов — такие разительные случаи вздорности, лени, напускной припадочности. Ведь они вызывают общее осуждение и насмешку, вызывают, если угодно, обратную реакцию: иной и полодырничал бы и побузил, да стыдно — чуть начни, и скажут: «Вон еще один Глебов нашелся!» А Репин — Репин не давал оправиться многим ребятам, он мешал целому коллективу. Отряд Колышкина был как досадная болячка, как невправленный вывих в крепнущем понемногу теле нашего дома. Репин порой напоминал мне Игоря Чернявина — был такой у нас в коммуне Дзержинского. Сходство это было внешнее, а не по существу: ироническая усмешка, умение вставить острое словцо. Но Игорь никогда не старался ранить словом, он был доброжелателен, любил товарищей. А этого разъедали непомерное самолюбие и эгоизм.
Среди этих размышлений меня и застал Репин.
— Вам письмо, Семен Афанасьевич, — сказал он, положил на стол небольшой белый конверт и вышел.
Я повертел в руках конверт — ни адреса, ни почтового штампа, ничего. Распечатал. Внутри оказался листок, а на нем вот что:
25 19,13 19, 2, 5, 13, 10, 13, 19 11, 8, 23, 9,8 3, 11, 13, 18,40 8, 18, 12, 2,7, 2, 12, 40,18,25 25 18, 1, 8, 10,8 21, 14, 11, 21 21, 14, 11, 21,12 17 5, 19, 8, 9,17,13 11, 10, 21, 9,17,13 25 11, 2, 7, 19,8 4,50 21, 20, 13, 23 19,8 5,19,13 4, 50, 23, 8 17, 19, 12, 13, 10, 13, 18,19,8 19, 2, 4, 23, 27, 11, 2,12,40 3,2 7, 2, 5, 17 15, 10, 2, 7,11,2 7,50 5, 19, 8, 9,8,9,8 11, 8, 4, 17, 23, 17, 18,40 19,8 7,18,13 10, 2, 7, 19,8 21 7,2,18 19, 17, 24, 13,9,8 19,13 7, 50, 14, 11,13,12 24, 13, 23, 8,7,13,1 15, 10, 13, 6,11,13 7, 18, 13, 9,8 16, 13, 19, 17,12 18, 7, 8, 4,8,11,21 18, 7, 8, 4,8,11,2 11,23,25 19, 13, 9, 8 9, 23, 2, 7,19,8,13 7,50 22, 8, 12, 17,12,13 18, 11, 13, 23, 2, 12, 40 7,18,13 15,8 11, 10, 21, 9,8,5,21 19,8 21 7,2,18 19, 17, 24, 13,9,8 19,13 7, 50, 14, 11,13,12.
И тут я — не в первый уже раз — вспомнил одно недавнее происшествие.
Заседал совет детского дома. Неожиданно в дверь постучали, и на пороге появился Репин.
— Семен Афанасьевич, — сказал он, по обыкновению, спокойно и независимо, — мне нужно завтра быть в городе. Разрешите мне…
Я не успел ни обдумать его просьбу, ни спросить, зачем ему понадобилось отлучиться в город.
— Семен Афанасьевич, — заявил Стеклов, всей ладонью утирая лоб, — там вы ему после разрешите или не разрешите, а сейчас пускай он ведет протокол. Я уж запарился. А он у нас хорошо грамотный.
— Правильно. Садись, Репин, — сказал я как ни в чем не бывало. — Садись и пиши.
Репин никогда не удивляется — должно быть, считает, что это ниже его достоинства. Не удивился и на этот раз — подсел к столу, уверенным, без грубости, жестом отодвинул Стеклова, недостаточно быстро уступившего ему место, и стал писать.
Когда совет кончился и ребята разошлись, Екатерина Ивановна стала перелистывать лежащий на столе протокол, и я увидел, что брови ее поднимаются все выше. «Ошибок насажали, видно, грамотеи», — мельком подумал я, с наслаждением закуривая.
— Д-да-а, — сказала Екатерина Ивановна. — Да-а, — повторила она и протянула тетрадку Алексею Саввичу.
Он посмотрел — и у него тоже высоко всползли седеющие лохматые брови.
— Гм!.. — произнес он. — Гм!..
— Да что там?
Я взял у него из рук тетрадь и прочел: «Богдащоричи: беврый одвят тефувид бо гдочорой, рдовой бо трову, дведий бо чегдщике…»
Почти весь протокол, кроме первых двух страниц, коряво исчерканных рукой Стеклова, состоял из этой тарабарщины.
— Что же это, насмешка? Издевательство? Что все это значит? — растерянно спросила Екатерина Ивановна.
— Это не просто набор букв, — сказал Алексей Саввич. — Тут есть какая-то система. И писал он быстро.
Алексей Саввич поднес лист поближе к глазам, подумал минуту и продолжал:
— Да, тут есть логика. Постойте… Беврый одвят… беврый одвят… да это же первый отряд! Так… тефувид — дежурит. Понимаете, он оставил гласные, а остальной алфавит разделил пополам и поменял согласные местами: вместо п — б, вместо в — р и наоборот…
На другой день Андрей посмотрел на меня при встрече с лукавым торжеством — и не смог скрыть разочарование, когда я ни словом не обмолвился о происшедшем. Он снова и снова попадался у меня на дороге и наконец не вытерпел:
— Семен Афанасьевич, а как мой протокол?
— Ничего, довольно грамотно написано.
— А… вы разобрали?
Я пожал плечами:
— Что ж там разбирать? Разве это шифр! Его и малый ребенок разберет.
Репин покраснел до корней волос тем жарким, до слез, румянцем, который бывает только от стыда, от сознания, что всем вокруг и тебе самому ясно, до чего ты глуп.
Он был очень разочарован тогда тем, что его шифр так быстро разгадали. Сейчас он, видимо, решил задать мне задачу посложнее. Я чуть было не постучал к Алексею Саввичу, но потом решил не беспокоить его. Неужели же я не прочту того, что здесь написал этот мальчишка? И я сел за совсем новую для меня работу — разгадывать шифр.
Когда я снова глянул в окно, солнце погасло и стекла стали голубыми; в следующий раз я увидел их темно-синими, потом к окну вплотную подступила ночная тьма, а я все сидел над проклятой бумажонкой. Мне и смешно было, и злился я на себя. Что за ребячество! Почему я должен непременно прочесть письмо? Не проще ли сказать мальчишке, что он глупый позер, «воображала», как говорили наши девочки в коммуне имени Дзержинского, когда кто-нибудь начинал задирать нос? Уж, конечно, я скажу ему это. Но прежде найду ключ.
Каждая цифра означает букву, это ясно. Некоторые цифры попадаются часто, во второй строке в длинном слове даже по два 18,12 и 2; а есть совсем интересное слово, где чередуются три восьмерки и две девятки. Но что это такое? Тратата? Похоже, но бессмысленно. Да и не выходит — тогда первой тоже должна стоять 9, а тут стоит 5.
Попробую подсчитать, сколько раз какая цифра встречается.
Подсчитал. Получились длинные двойные колонки цифр. Оказалось, некоторых цифр совсем мало: например, 25 встречается пять раз, 24 — три раза, 20, 16 и 6 — только по разу. А вот двойка встречается в шифровке 16 раз, цифра 19–21 раз, а восьмерка даже 30 раз. Ясно, что это какие-то особенно употребительные буквы. А какие буквы чаще всего встречаются в русском языке? Никогда прежде над этим не задумывался. Но не «щ» же, к примеру! Может быть, «о» или «а»? Или какое-нибудь «т»? Но которая цифра что означает?
Попробую с другого конца. Шифровка начинается с одной отдельной цифры: 25, и еще дважды она стоит отдельно, а один раз — в конце слова. Отдельно встречается еще цифра 21 — два раза и 17 — один раз. Трижды встречается сочетание 19, 13, трижды — 19, 8, есть 5, 19, 13, есть 7, 18, 13. Какие у нас есть короткие слова в одну, две, три буквы? Прежде всего, конечно, союзы, частицы, предлоги: с, в, к, и, да, нет, что, как… Но в слове «как» цифры должны чередоваться по принципу: 1, 2, 1, а в шифровке такого нет…
И тут меня осенило: конечно же, письмо начинается с «Я». Может быть, даже три фразы начинаются с «я», а там, где 25 стоит на конце слова, — это, пожалуй, глагол, вроде «начинаются». Да, но больше этого 25 нигде нет. Мало мне помогает мое открытие. «Я… я…» Что «я»? Может быть, «я не»? Чего-нибудь он не желает, с чем-нибудь не соглашается — уж наверно он не стал бы шифром поддакивать мне. Попробуем! Подставим всюду вместо 19 — «н», вместо 13 — «е», поглядим, что получится… Вот, к примеру, «5, н, е» — что это за пятерка? Какое-нибудь «сне», «дне»? А может, «мне»? Ясно, «мне»! А 19,8 — это «ни», или «ну», или «но»! Ну, теперь держись, Семен! Терпение!
К полуночи письмо Андрея Репина лежало передо мной:
«Я не намерен долго здесь оставаться. Я скоро уйду, уйдут и многие другие. Я давно бы ушел, но мне было интересно наблюдать за вами. Правда, вы многого добились, но все равно у вас ничего не выйдет. Человек прежде всего ценит свободу, свобода для него главное. Вы хотите сделать все по-другому, но у вас ничего не выйдет».