Путешествие и приключения Упдеграфа

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Начало путешествия

В одно осеннее утро Упдеграф получил письмо из республики Экуадор. Он быстро распечатал конверт и прочел следующие строки:

Дорогой Фриц!

Можешь ли себе представить, как сильно я обрадовался, получив твое письмо.

Ты пишешь, что стал уже инженером. Я часто вспоминаю тебя студентом, с которым когда-то вместе учился в высшей школе.

Должен тебе сказать, что моя жизнь в лесах не из очень веселых. Здесь нет театров, не с кем поговорить, нет вообще никаких развлечений. Мы здесь только для того, чтобы работать, но я убежден, что тому, кто достаточно предприимчив и трудолюбив, — в будущем воздастся вдвойне.

Если ты решил приехать в Экуадор, то выезжай немедленно. Предупреди меня о дне твоего выезда, чтобы я мог встретить и позаботиться о тебе.

В надежде на скорое свидание.

Твой друг Кордобец.

Упдеграф несколько раз перечитал эти строки. Неизвестная страна, новая жизнь в лесах — манили его. Давно-давно, еще будучи ребенком, маленький Фриц страстно мечтал о неизвестных странах, куда еще не ступала нога человека. Он зачитывался книгами о путешествиях и в глубине души решил, что, когда вырастет большим, обязательно поедет путешествовать. И вот теперь открывалась возможность.

Упдеграф пересчитал все имеющиеся у него деньги. Оказалось, что в его распоряжении было всего 100 долларов. Тем не менее он решил отправиться в путь к своему другу в Экуадор.

19 ноября 1894 года он выехал из Нью-Йорка пароходом до Панамского перешейка^[2]. Здесь он пересел в поезд железной дороги и доехал до побережья Великого океана. Там он снова сел на пароход и поплыл к берегам Экуадора. Высадившись на берег, он двинулся внутрь страны.

Великолепная картина открылась его глазам. Вся дорога от берега океана до столицы республики Квито была сплошь засажена какао-деревьями.

В Квито Упдеграфа встретил его приятель Кордобец.

После первых дружеских приветствий, Кордобец повез Упдеграфа к себе. Отец Кордобеца был крупным землевладельцем. Ему принадлежали большие сахарные и какао-плантации, скотоводческие фермы, леса, в которых добывался каучук, и значительная солеварня.

В течение года Упдеграф работал на разных предприятиях старого Кордобеца. Кордобец оценил его способности и назначил управляющим солеварни.

Когда Упдеграф явился на солеварню, его неприятно поразило отношение старого Кордобеца к рабочим-индейцам. Они должны были работать с восхода до захода солнца, не разгибая спины. Пот катился с них градом, и то там, то сям раздавались тяжелые вздохи. Когда наступил вечер, индейцы вяло побрели в свои деревни, откуда приходили на работы.

— Как! — воскликнул Упдеграф, — а разве они не получат того, что выработали сегодня за день?

— О, нет, — ответил Кордобец; — они уже забрали свою плату вперед.

Оказалось, как потом узнал Упдеграф, белые пришельцы, не стесняясь, эксплоатировали безответных индейцев. Они отнимали у индейцев земли, разводили на них плантации, обзаводились роскошными поместьями, а индейцы, лишенные всех средств к жизни, должны были наниматься к ним в рабочие. Владельцы предприятий старались втянуть индейцев в долги, так что индейцы никогда не получали своего заработка на руки. Не зевали и надсмотрщики над рабочими. Они открывали ларьки, где продавали разные товары и спиртные напитки. Приманка была слишком велика. Индейцы становились вечными должниками белых предпринимателей и их надсмотрщиков.

— Нет, это возмутительно, такое обращение с ними! — воскликнул Упдеграф во время одного из разговоров с молодым Кордобецом. Я поставлю дело иначе, вот увидишь.

— Не советую тебе, Фриц, — холодно сказал молодой Кордобец. — Из твоего дела ничего не выйдет, и ты только возбудишь против себя всех крупных владельцев, да и власть, пожалуй, не погладит тебя по головке.

Упдеграф не стал продолжать этот разговор.

Он установил недельный расчет и накануне объявил индейцам, чтобы они приходили завтра за получением денег.

Каково же было удивление Упдеграфа, когда на следующий день никто из индейцев не явился. Упдеграф позвал надсмотрщика и сказал ему:

— Пойдите по деревням и скажите рабочим, чтобы они сейчас же явились за получением своего заработка.

Надсмотрщик хитро улыбнулся. По его лицу Упдеграф видел, что и он не верит его словам.

Прошло довольно много времени, прежде чем появилось несколько человек индейцев.

— Они не хотели идти по доброй воле, — сказал надсмотрщик, — и мне пришлось пригнать их кнутом. Они не хотели верить мне, что сегодня получат свой заработок.

Упдеграф начал раздавать деньги. Индейцы долго стояли на месте, точно пораженные громом. На их открытых ладонях красовалось несколько блестящих монет. Несчастные с недоумением переводили свой взгляд с денег на Упдеграфа и не знали, верить ли им в то, что это — правда, или нет.

Кордобец был прав. Поступок Упдеграфа вызвал целую бурю негодования среди богачей.

— Он хочет произвести у нас целую революцию! — кричали они.

— Это неслыханная дерзость! — кричали другие.

Положение Упдеграфа становилось невыносимым. Даже его друг, молодой Кордобец, и тот изменил к нему свое отношение. Упдеграфа уволили с солеварни, а старый Кордобец отказал ему дать лошадь, чтобы доехать до ближайшего города.

Случайно Упдеграф встретил одного землевладельца, который предложил подвезти его до города.

По дороге им встретился индеец. Землевладелец осадил свою лошадь и вплотную подъехал к индейцу. После непродолжительного разговора на языке кетшуа^[3] землевладелец посадил индейца к себе на лошадь, и они тронулись дальше.

В городе землевладелец привез индейца к судье. Здесь он написал судье жалобу, обвиняя индейца в том, что индеец должен был ему какую-то значительную сумму. Вместе с жалобой судье была дана взятка, и судья тотчас же написал постановление, по которому индеец оказался должником такой суммы, которую мог отработать только в течение одиннадцати лет. Другими словами индеец попал в вечную кабалу.

Это не был единичный случай. Индейцы никогда не могли найти себе защиты у суда. В спорах между белыми и индейцами судьи всегда принимали сторону белых, к тому же взятка была всесильна.

Упдеграф понял, что ему больше не дадут здесь ни работать, ни жить. Тогда он решил уехать обратно к себе, в Нью-Йорк. Он задумал проехать по реке Амазонке до ее впадения в Атлантический океан. По пути он хотел исследовать и изучить те уголки, которые были еще мало известны.

Проработав у Кордобеца больше года, он рассчитывал получить порядочную сумму денег. Каково же было его возмущение, когда, придя за расчетом, он получил вдвое меньше того, чем заработал.

Но Упдеграф был твердый человек. Он не захотел нарушить плана своей поездки и на следующий день отправился в путь.

Переход через Анды

Я выступил из Квито с четырьмя мулами и двумя погонщиками. Для себя я нанял хорошую верховую лошадь. Мы проезжали через страну, которая на местном языке называется «страной картофеля». Действительно, здесь получаются удивительные урожаи картофеля. Вместе с ячменем картофель составляет главную пищу жителей.

Мы делали по 50 километров в день Наша дорога шла через одну из прекраснейших местностей земного шара, — через горные цепи Анд. Путь был очень труден и имел несколько крутых подъемов.

Подъем на мулах.

Мы ночевали у индейцев в горных деревушках. Они угостили нас обильным ужином из супа, мяса и хлеба, дали на ночь постель, утром завтрак и корм для наших животных.

— Сколько же вам следует за наш ночлег? — спросил я.

— По 20 копеек с человека, — ответил индеец.

Меня поразила жалкая плата которую получают здесь индейцы. Поденная плата свободному индейцу составляет всего 5 копеек, причем он кормится за свой счет.

Озеро в горах.

Наконец, мы прибыли в поселок Папалакта. Он носит название города, хотя в нем всего 50 хижин. Жители — все индейцы, старшина их также индеец.

Я отправился к дому старшины. Ко мне вышел старый человек без штанов, в двух понхо (безрукавная верхняя одежда), прикрывавших его до колен. Он встретил меня приветливо.

— Мне нужен старшина, — сказал я.

— Это я. К вашим услугам.

Я показал проходное свидетельство, выданное мне президентом республики Экуадор. Дрожа от страха, он взял раскрашенный документ и стал держать его перед глазами боком, так что строчки шли сверху вниз. Он рассматривал документ некоторое время, затем признался, что не может прочесть подпись президента.

— Не будете ли так добры прочитать написанное, — обратился он ко мне.

Я охотно согласился. Из желания избежать пребывания в этом гнезде, кишащем паразитами, я сделал следующую вставку:

— Президент приказывает вам найти в деревне четырех лучших носильщиков.

Я хотел выступить на следующее утро. Животные, тащившие мой багаж от Квито до Папалакты, оставались здесь, так как дальше дорога доступна только для пешеходов.

С тех пор как я покинул Квито, я избегал ночевать на постоялых дворах, чтобы не быть съеденным паразитами. Несмотря на прекрасные панорамы кругом Папалакты, я думал только об одном, как бы поскорее покинуть эту последнюю деревню перед спуском в область Амазонки.

Старшина изъявил готовность выполнить приказ президента. Для переноски моего снаряжения он отыскал мужчин, которые по телосложению были такими молодцами, каких мне не приходилось до сих пор видеть.

Старшина распределил мой багаж между носильщиками. Каждому он дал по 70 кило, проверив вес на своих весах. Деньги платятся вперед. За 10 дней переноски груза я уплатил каждому носильщику по 2 р. 40 к.

За такую смешную плату они хотели нести не только мой багаж. Они предлагали нести также и меня. Этот обычай введен католическим духовенством: людей переносят в стуле, который подвязывают ко лбу носильщика. С таким грузом богатыри-носильщики переходят ветхие висячие мосты из лиан, перекинутые через пропасти; карабкаются на отвесные скалы, удерживаясь за выступы одними пальцами, и переходят вброд засыпанные камнями горные потоки.

В Андах на высоте 5 600 метров.

Я не принял предложения индейцев и предпочел идти сам, хотя признаюсь, что путь был очень труден, и временами я едва поспевал за носильщиками.

В этой части света хороший знаток растений мог легко по ним определить высоту, на которой мы находились. Растительные пояса располагаются правильными и ясно отличающимися рядами.

Мост через пропасть в Андах.

Выше всех расположен пояс, где растут горные травы. Следующий за ним — занят низким кустарником. Еще ниже — пояс из карликовых древесных пород. Затем пояс из высоких деревьев с мягкой древесиной. Далее показываются папоротники, и леса становятся гуще. Наконец, появляются пальмы и дикие фруктовые деревья, где могут жить обезьяны. На высоте 900 метров (над уровнем моря) начинаются настоящие тропические леса. Они заглушаются снизу исполинскими папоротниками, пальмами, орхидеями и лианами. В долинах леса становятся гуще, пока, наконец, температура повышается настолько, что произрастает исполинский бамбук. Здесь кишат мириады четвероногих, птиц и насекомых.

Выстрел

Через все это лежал мой путь. Спустившись на 2 500 метров, мы должны были опять карабкаться на гору, чтобы затем снова спускаться вниз. На вершине горы индейцы, к великому моему изумлению, предостерегали меня.

— Не производите ни малейшего шума, чтобы не вызвать дождя.

Будучи юным и неопытным, я подумал:

Их страх вызван каким-нибудь местным суеверием. Так я докажу глупость их предостережений.

В то время как они осторожно пробирались впереди меня между скалами, я выстрелил. — Тотчас же разразился страшный ливень.

Позже, размышляя над этим явлением, я нашел для него объяснение. Облака, через которые мы проходили, были в таком состоянии, что достаточно было малейшего сотрясения воздуха, чтобы они перешли в дождь. Мои носильщики негодовали на мой глупый поступок, — не первый с тех пор, как я оставил Нью-Йорк.

В Андах на высоте 1 700 метров.

Нам пришлось тащиться по грязи под холодным дождем. На пути нам встречались ненадежные мостики над извилистой Касионой, в которую вливались с отвесных скал ледяные потоки.

С каждым дневным переходом мы опускались все ниже и вступали в область более высокой температуры. На четвертый день мы вошли в Архидону.

Это местечко состоит из дюжины домиков, построенных из пальмового дерева.

В Архидоне старшина переменил мне носильщиков, и я на следующий день тронулся в дальнейший путь.

Всего в 40 километрах от Архидоны протекала река Напо, а на другом ее берегу начиналась неисследованная лесная глушь.

Появление Жака Розе

Мы шли лесами Амазонки. Над нашими головами деревья замыкались в непроницаемую крышу, образуя туннель.

На второй день нашего пути мы услыхали шум реки и увидели просвет. Мы вышли из лесного мрака и в просвете деревьев заметили домик. Это был город Напо. Напо обозначен на некоторых картах крупным шрифтом. В действительности город не имеет жителей и состоит всего из одного домика.

Я расположился в этом домике и стал поджидать моей лодки. Ее должны были подтащить сюда нанятые мною индейцы. Я сидел и думал, что лодка должна быть не меньше 7 1/2 метров. Если же она окажется негодной для морского плавания, я должен буду остаться в Напо на 3–4 недели, пока не выстроят новой.

Светящиеся грибы в первобытном лесу.

Было уже за полдень. Я встал и занялся осмотром моего багажа. К счастью, вода не проникла в него и он весь оказался в целости. Я смазал салом свое ружье и револьвер и стал приводить все в порядок, чтобы приготовиться к путешествию.

Время подошло к ужину. Я поставил на огонь горшок с рисом и сиропом. Этой порции должно было хватить для всех моих носильщиков. Я хотел уже снять горшок с огня, как кто-то сзади вошел в дом и голос с западным акцентом сказал:

— Я слышал, вы снаряжаетесь ехать вниз по течению?

— Вы угадали. Цель — Нью-Йорк!

С этими словами я оглянулся и отступил на шаг. Передо мной стоял огромный, ширококостный человек, типичный золотоискатель с Запада. На вид ему было лет 45. Босой, в одной нижней рубашке и в самодельных штанах из хлопчатобумажной ткани, он стоял и спокойно рассматривал меня. Его ясные серые глаза и острый резко очерченный подбородок говорили, что шутки с ним плохи. Было ясно, что этот человек привык к жестокой жизни на воле. Он выглядел решительным и смелым, и вместе с тем он походил на бродягу из Техаса. Его подбородок оброс лохматой бородой, которая как-будто недавно была обрублена топором.

— Меня зовут Жак Розе, — сказал незнакомец.

— Ну, так идите же сюда, Жак Розе, и ешьте что есть! — пригласил я Жака. — Кушанье совсем готово. В нем маловато масла, но больше у меня нет.

Розе бросил взгляд на горшок с рисом и бананами, от которых шел пар, и на открытую консервную коробку с мясом.

— Вы извиняетесь за такое блюдо! — воскликнул он. — Да я уже два месяца ничего не ел, кроме бананов.

— Ну, тогда вперед, к работе! — воскликнул я.

Мы присели на корточки и принялись за дело.

Бедный Розе! Как он был голоден! Я никогда не видел человека, который с такою жадностью и наслаждением уничтожал бы свой обед.

Утолив первый голод, Розе принялся рассказывать мне свою историю:

— Моих родителей убили индейцы, — говорил он, — и я с 14 лет предоставлен сам себе. Кем только я не был. И золотоискателем, и горнорабочим, кузнецом, поваром, почтальоном, посыльным, рулевым на лодке и, наконец, теперь я стал бродягой. Власти преследуют меня, и я скрываюсь от них. О, не пугайтесь! — воскликнул он, заметив мой жест. — Я ничего не своровал и никого не убил. Я только вез почту, а на меня напали какие-то люди. Я видел, что сопротивление будет ни к чему, и отдал им почту. Но власти осудили меня, и вот теперь я должен скрываться, чтобы не попасться в их руки.

— Жак Розе! — воскликнул я. — Вы — человек, которого я давно ищу. Хотите ли вы сопровождать меня в моем путешествии на Амазонку?

— С большим удовольствием, — ответил Жак, — если я только хоть чем-нибудь смогу быть вам полезен.

Страшный ночной гость

В эту ночь мы улеглись под навесом. Каждый из нас был счастлив при мысли, что завтра начнется путешествие.

Мои носильщики улеглись в противоположном углу навеса. Меня сильно поразило, что индейцы завернулись с головы до ног в хлопчатобумажные одеяла, которые они носили с собой вместе с пищей.

— Жак, посмотрите на эту кучу мумий около нас! — сказал я с насмешкой.

— Они боятся ночного воздуха, — засмеялся Жак.

Мы лежали и разговаривали. Вдруг я заметил как что-то влетело с одного конца сарая, покружилось над нами и исчезло на другом конце.

Между тем ночь продолжалась, и призраки стали так близко летать над нами, что мы чувствовали на лице движение воздуха от их крыльев.

— Совы, — сказал я. — Это они так тихо летают по ночам.

Наконец, мы заснули.

Я проснулся на рассвете и почувствовал страшную слабость. Голова кружилась, и меня шатало из стороны в сторону. Я повернулся к Жаку, чтобы узнать, как он себя чувствует.

— Жак, — позвал я, и… остановился. Слова замерли на моих губах.

На затылке у Жака висели огромные отвратительные комья запекшейся крови.

— Жак, что с вами? — выговорил я, наконец.

— Ничего особенного, — спокойно ответил он. — Я чувствую только сильную слабость.

Я невольно взглянул в сторону индейцев, которые давно уже встали и теперь занимались разведением огня. Потом я опустился на колена и стал отыскивать на затылке у Жака следы надреза, из которого могла произойти такая большая потеря крови. Напрасно я проискал целых четверть часа. На затылке не было никакой раны. На конце моего одеяла, в том месте, которое прикрывало ноги, виднелось темно-красное пятнышко.

Что бы это значило? — подумал я, но не мог найти объяснения. Тогда я позвал индейцев и показал им на кровь. Они рассмеялись, как-будто дело шло о самой обыкновенной вещи на свете.

— Ночные птицы поужинали, — сказал один из них и тотчас же показал наши раны, которых мы не могли найти. У Жака был укол на лбу, а у меня — на большом пальце ноги.

Это было мое первое знакомство с вампирами.

Вампир похож на обыкновенную летучую мышь, только несколько больше. Он высасывает кровь из живых животных и человека. Вампир имеет четыре очень острых зуба. Рана, сделанная им, около 3 миллиметров в поперечнике и на 1 1/2 в глубину. Где кожа толще, как, например, на пятке, там рана делается глубже.

Вампиры никогда не будят спящих, на которых они нападают, и никогда не нападают на людей, только притворяющихся спящими. Я часто пытался поймать их за работой, но без успеха. Они не нападают даже в том случае, когда хотя один из людей не спит. Чтобы достичь своей цели, вампиры носятся над своими жертвами, не садясь на них и не производя ни малейшего шума.

Само собой понятно, что рана такой глубины, какую делают вампиры, не нарушает сна человека только потому, что вампиры впрыскивают в рану жидкость, которая вырабатывается у них во рту или в глотке. Эта жидкость лишает чувствительности место и впрыскивается в кожу после ее прокола. Жидкость препятствует заражению раны, и рана почти тотчас же затягивается, так что от нее не остается следа. Но последствия от потери крови чувствуются человеком в течение нескольких дней.

При нападении вампиры имеют обыкновение не оставлять в себе всю ту кровь, которую они высасывают из своей жертвы. Они оставляют из крови питательные вещества в своем теле, но большая часть крови только проходит через их кишечник и выбрасывается наружу.

Я подвергся нападению вампиров не менее 25 раз, и всякий раз я находил лужицу крови в 10 сантиметрах от того места, где он сосал. К самой же ране кровь никогда не прилипает.

Как много крови может высосать этот маленький зверек видно из случая, о котором мне рассказали.

У одного поселенца вампир ночью поразил 18 кур. Утром нашли их мертвыми, а сам хищник тут же мирно спал, уцепившись за крышу.

Когда вампиры поражали индейцев, которых мы нанимали гребцами, то индейцы настолько обессиливали, что не могли работать по нескольку дней.

Наши первые знакомства

После того как мы открыли виновников нашей слабости, мы начали готовиться к отъезду вниз по течению реки.

Прежде всего встал вопрос о продовольствии. Я решил взять бананы, которые принес с собой Жак. Он упаковал их в узел вместе со своими пожитками. Последние состояли из противня для промывки золотоносного песка, пары ботинок и махете.

Между тем прибыл наш бот с двумя индейцами из Архидоны. Индейцы были малорослы и слабосильны. В это время я не знал так индейцев, как два года позже, иначе я кое-что прочитал бы в их хитрых глазах. Не подозревая ничего, я двинулся в путь.

Мы перетащили все мои припасы в бот, — прекрасную лодку из кедрового дерева. Бот имел 10 метров в длину и в ширину — 75 сантиметров.

В 2 часа пополудни мы тронулись в путь. Я был в радостном настроении, так как мечта моя о путешествии осуществилась. Жак также был рад покинуть место, где совсем не было пищи. Все шло в этот день гладко. Грести на лодке было для нас ново. Каждый поворот реки возбуждал наше любопытство. Шел дождь, но не постоянно, как это было потом в зимние месяцы на реке Напо. Мы быстро подвигались вперед благодаря сильному течению реки. Напо — мощная река в 1350 км длины. Она впадает в Маразион.

В челноке на одном из притоков Амазонки.

Через 3 часа плавания мы пристали к берегу, где Жак показал нам свои способности повара, а индейцы тем временем соорудили навес и накрыли его пальмовыми листьями.

— Ну, Жак, — сказал я, — даю вам клятву, что в эту ночь я убью первого вампира, который приблизится к нам.

Но когда мы утром проснулись, то увидели, что опять подверглись нападению вампиров. Постепенно мы начали сознавать всю безнадежность наших попыток перехитрить вампиров. Ряд ночей с такой же потерей крови, — и мы не в состоянии будем двинуться дальше.

— Но где же наши индейцы? — крикнул я Жаку.

— Они верно собирают ветки, чтобы развести костер, — ответил он.

Напрасно мы ждали час, другой. Никто не приходил. Понемногу нам стало ясно, что мы оставались одни. Индейцы убежали от нас, получив вперед плату, и нам предстояло дальше грести самим. Кое-что из мелочи, что им попало под руку, индейцы унесли с собой. Нам ничего не оставалось, как положиться на самих себя. Мы двинулись дальше. Вскоре мы подъехали к заманчивой песчаной отмели. Я и Жак решили остановиться здесь для обеда. Вечером мы втащили лодку на берег, соорудили шалаш и пошли на охоту.

На четвертый день мы достигли устья Суно, левого притока Напо. Здесь мы встретили колумбийца Мейяса.

— Я занимаюсь торговлей, — говорил он нам. — Сюда я привожу товары из Квито, а отсюда отправляю каучук и золото.

Собиратель каучука в лесу Амазонки. Конец палки, которую собиратель держит в руке, погружается в жидкий каучук и медленно поворачивается. Затем каучук подогревается на огне — и баллон готов.

— А каким же образом вы добываете каучук и золото? — спросил я.

— О, очень просто! — ответил смеясь Мейяс. — Я навещаю окрестные поселки индейцев и обмениваю свои товары на каучук. Торговля идет бойко.

— А какие же товары нужны для обмена? — спросил Жак.

— О, самые разнообразные! «Торговые» ружья, порох, дробь, пистоны, махете и топоры.

— Как «торговые» ружья! — воскликнул я. — Но ведь эти ружья никуда не годятся.

— Их для обмена специально приготовляют в Европе. — пояснил Мейяс. — Они стреляют на расстоянии 12 метров. Из них можно сделать по крайней мере 50 выстрелов. А уж после этого они становятся действительно никуда негодными, как вы сказали, — засмеялся Мейяс. — Но нам от этого только прибыльнее, — продолжал он. — Ведь их владельцы принуждены через некоторое время приобрести себе новые.

— Однако, здорово же вы наживаетесь. — буркнул Жак.

— О, да! — самодовольно ответил Мейяс. — Я имею дом и двух индейцев, которые охраняют мои товары.

Нам с Жаком очень захотелось приобрести порох, дробь, махете и топоры, и мы затеяли с Мейясом мену.

— Что бы вы хотели иметь за ваши товары? — спросил я.

— А вот эти бусы, — ответил он. — Да вот еще эти куски хлопчатобумажной материи.

Во время мены мы разговорились с Мейясом. Он случайно упомянул о существовании неисследованной реки Иазуни, которая впадает в Напо.

— По берегам ее обитают неизвестные племена инфилес, — рассказывал нам Мейяс. — Никто не отваживался проникнуть на Иазуни. Не раз кайхерос, хорошо знающие Напо, побуждали своих индейцев проводить их в лесные дебри на ее берегу.

Рассказывая это, Мейяс не подозревал, что он поднес спичку к пороху. Этот рассказ решил нашу судьбу. Жак, прирожденный золотоискатель, уже представлял себе сокровища древних инков, которые он найдет, а мною овладело страстное желание исследовать те места, где еще не ступал своей ногою белый человек.

Мы отложили свое путешествие на Нью-Йорк и двинулись на Иазуни. Мы оставили все наши припасы и лодку у Мейяса, а сами отправились в соседнее индейское селение, чтобы нанять там индейцев для нашей экспедиции. Через три дня мы нашли несколько индейских хижин. Здесь происходила меновая торговля с окрестными индейцами, доставлявшими каучук. Мое знание местного наречия кетшуа было очень кстати. Нанятые мною люди имели отличный вид. Их предводитель носил имя — Сантъяго.

Но нас ожидало разочарование. Мы должны были просидеть три недели в этой дыре, пока индейцы не окончили свои приготовления к дороге. Затем целый день я потратил на то, чтобы расписывать им, какие прекрасные товары хранятся на станции у Мейяса, из которых они получат свое вознаграждение. Через два дня мы достигли станции.

Быстро вошли мы в дом Мейяса, но, — увы! — оказался пуст.

Закон леса

Мы с Жаком посмотрели в глаза друг другу.

Склад товаров в лесу, принадлежащий кому-либо, считался священной собственностью. Украсть из него что-нибудь являлось худшим преступлением против законов леса. Спустить Мейясу его преступление было невозможно ни для Жака, с его прирожденным чувством справедливости горнорабочего, ни для меня. Каждый про себя решил, что дело этим не может кончиться.

— Я знаю, куда он скрылся, — сказал один из гребцов.

— В таком случае, веди же нас скорее к нему! — крикнул я.

Мейяс не рассчитывал, что другие индейцы, кроме него, могут знать потаенные уголки в каучуковых лесах.

Мы немедленно покинули станцию и отправились в лодке вниз по Напо. На другой день мы достигли устья маленькой, незаметной, но глубокой речки, вышли на правый берег, на то место, откуда по нашему предположению колумбиец свернул в лес. Несколько километров вверх по течению и… ура! Мы нашли устроенный Мейясом постоянный склад для хранения каучука. Здесь никого не было, так как в этом уединенном месте не угрожала никакая опасность. Во всей местности верхнего Напо было не больше двух или трех белых людей, которые здесь работали, а из индейцев никто никогда не трогал складов. Здесь мы нашли главную массу наших запасов. Но теперь нашей задачей было найти самого Мейяса.

Вскоре наши индейцы напали на следы колумбийца. Мейяс носил полотняные ботинки с пеньковой подошвой. След, оставленный им, был ясно виден. Он вел на юг. Мы миновали два места, где Мейяс отдыхал со своими людьми. На третий день нам стало очевидным, что мы можем каждое мгновение их встретить.

Следы показывали, что люди, рассеявшись, занялись сбором гумми и подвигаются вперед медленно. Нам хотелось застигнуть их в то время, когда они сделают привал на ночь. Наконец, мы услыхали глухие удары по дереву. Наш индеец-вожатый остановился и спокойным, но значительным движением подбородка, указал направление, откуда слышался шум. Мы стали медленно подвигаться к лагерю, намереваясь с оружием в руках потребовать от Мейяса отчета. Мы были уже в нескольких шагах от поляны, как нас заметили. Мейяс схватил ружье и устремился к краю поляны. Ничего не оставалось, как стрелять первым… Таков был закон леса…

Через два дня мы были на каучуковой станции некоего гражданина Абарка. Мы рассказали ему о случившемся. Мы облегченно вздохнули, когда узнали, что Мейяс пользовался весьма сомнительной репутацией, и что мы поступили согласно неписанным законам страны.

Жак и я остановились на несколько дней у зажиточного поселенца по имени Андраде. Он принял нас очень радушно. Двухэтажный дом его был окружен с трех сторон верандой. Здесь обедала вся семья Андраде, состоящая из жены, сына и двух дочерей. У Андраде была своя плотничья мастерская, где он изготовлял мебель и сельскохозяйственные орудия.

В первый вечер, когда мы сидели за столом с семьей Андраде, хозяин обратился к нам и спросил:

— Пробовали ли вы когда-нибудь массату?

— Да, мы знакомы с ней, — ответил я.

— В таком случае особенно рекомендую вам эту: ее нажевали мои дочери.

От такой похвалы дочери его густо покраснели.

Я вспомнил свое первое знакомство с массатой у индейцев уйтбос. Это — напиток, который индейцы подают к каждой еде. Его приготовляют женщины. Сваренную кассаву они долго пережевывают, перемешивая ее со слюной, и, переложив пальмовыми листьями, упаковывают в короба. Я помню отвращение Жака к массате, которую нажевывала одна старая женщина. Она имела всего несколько гнилых зубов и работала больше языком. Но в гостях у индейцев мы не могли отказаться от такого угощения.

Тайны леса

Андраде никогда не посещал Иазуни, но он предполагал, что там должно быть много каучука.

— У меня у самого есть намерение когда-нибудь подняться вверх по реке с вооруженным отрядом, если она доступна для плавания, — сказал Андраде. — Местность там населена племенем инфилес.

Вот все, что мы узнали о реке, которую стремились исследовать. Время от времени мы в заманчивых красках рисовали перед нашими индейцами путешествие по Иазуни. Их пугала местность, имевшая дурную славу. Но чрезвычайно высокая плата и обещание вернуться в случае, если нас племя инфилес станет беспокоить, мало-помалу начали склонять индейцев к согласию. Особенно на них подействовало, что после возвращения они будут львами в своем племени.

Мы взяли с собой мяса в свежем и консервированном виде и винчестер для Жака. Эти и другие припасы мы выменяли у Андраде на наши «драгоценные» камни, ожерелья и другие украшения, которые ему очень понравились.

Река имела около 400 км длины. Она была очень извилиста, но узка. В самых широких местах она имела не более 30 метров. По берегам росли деревья. Они сплетались над ней в одну сплошную крышу. Лучи солнца не проникали до воды. Нам приходилось плыть по этим коридорам. Спускавшиеся сверху ветви каждую минуту угрожали опасностью. На Иазуни мы чувствовали себя действительно в самом сердце первобытного леса.

Индейцы работали хорошо. Они занимались охотой и очень удачно. Особенно много попадалось обезьян. Мы насчитали их 13 видов. Обезьяны составляли главную пищу наших индейцев. Но и я стал ценить их мясо и со временем даже находить в нем вкус. Из дичи в изобилии попадались индейские куры и петухи, которых мы стреляли из лодки и потом вынимали из воды. Тапиров мы видели каждый день. Мясо их было очень вкусно и напоминало говяжье. Фазаны, куропатки и различные виды бегающих птиц встречались в изобилии, а стаи разнообразных пород попугаев буквально тучами носились над нами. Словом, — мясом мы были обеспечены с избытком.

Первобытный лес с исполинскими папоротниками на Амазонке.

Рыбы также было очень много. Когда мы проезжали маленькие бухты с чистой прозрачной водой, мы видели плавающих в них рыб. Мы закидывали крючки. Вначале нам не удавалось поймать ни одной рыбы, так как в тот момент, когда мы поддевали ее на крючок, она перегрызала лесу. Тогда я устроил лесу из ключей к сардинным коробкам. И тотчас же была поймана первая рыба. Хотя индейцы нас предостерегали, что рыба кусается, мне удалось вытащить крючок из ее рта. Рыба упала на дно лодки, попав прямо на пятку Жака.

— Ай! — вскрикнул Жак, — она кусается!

Он получил рану от укуса, которая напоминала укус молодой акулы.

Так вот отчего все животные, не имеющие толстой кожи, избегают приближаться к таким местам на реке, где водится эта рыба. Она, как бешеная собака, неистово бросается на животных и человека. И вряд ли человеку удастся живым переплыть реку, кишащую этой рыбой. Она замечательна еще тем, что издает звуки, похожие на слабый лай.

После нескольких дней плавания мы увидали деревья, с которых можно было собирать гумми. Они стояли вдоль берега. Мы попросили индейцев показать нам, как отыскивать и обрабатывать эти деревья. Мы изучали приемы, как отмечать деревья, пробовать сок, испытать дерево по коре и листьям и, наконец, на понравившемся стволе сделать надрез и собирать потом каучуковую смолу. Но к серьезной работе мы приступили несколько позже.

Надрезывание гумми-дерева (или каучукового дерева).

Не одно гумми-молоко, или гумми-смола, вытекает из деревьев в области Амазонки. Индейцы показали нам на Иазуни тайну лесов, которая показалась нам прямо чудом. Однажды утром один из индейцев ударил махете по большому дереву с гладкой корой красно-коричневого цвета и получил из раны пол-литра жидкости. По вкусу и по виду она совершенно походила на молоко. Индеец стал уверять нас, что эта жидкость вкусная и в доказательство выпил ее. Впоследствии мы пользовались ею для кофе, и она вполне заменяла нам молоко.

Упавшие поперек реки деревья иногда совершенно преграждали нам путь. Нам приходилось прорубать в них дыру для прохода лодки. Это была тяжелая работа, так как деревья имели очень крепкую древесину.

Однажды вода в реке так упала, что нам пришлось высадиться на берег и ждать дождя. В несколько часов индейцы соорудили шалаш, куда мы перенесли наши запасы. Перед самым шалашом из обмелевшей реки образовался пруд с текучей водой. На пруду была песчаная отмель.

Рано утром я вошел в этот пруд, чтобы выкупаться. Я думал, что наступил на дно, и вдруг почувствовал, как что-то подо мной зашевелилось.

— Помогите, помогите! — закричал я и бросился вплавь к берегу со скоростью, на какую был способен.

Индейцы прибежали с острыми палками, чтобы заколоть рыб.

Однако, когда мы взглянули в воду, то увидели, что это была анаконда. Чудовищное пресмыкающееся принадлежит к величайшим змеям на земле Анаконда не имеет ядовитых зубов, добычу глотает целиком, после чего погружается в глубокий сон. Наша лодка имела в длину 7 1/4 метров, голова же анаконды равнялась 3 1/3 метра, а вся анаконда достигала 15 метров.

Некоторые путешественники встречали в области Амазонки анаконд еще больше, — до 24 метров.

Анаконда, подстерегающая добычу.

На мой крик прибежал Жак с ружьем. Но анаконда, услыхав шум, исчезла. Быстрота, с какой она двигалась, была изумительна. Что бы было с нашей лодкой, если бы этот исполинский зверь обвился вокруг нас?

Первые следы неизвестного индейского племени

До сих пор мы не встречали ни одного признака неизвестного индейского племени, обитавшего в области Иазуни, как гласила молва. Казалось, что с начала времен никто не вступал в эту страну.

Так велика была уединенность этого первобытного леса. Девственная природа господствовала здесь безраздельно, в этой стране леса и рек. Мы как-будто перенеслись в эпоху за многие сотни тысяч лет назад и ждали, что вот-вот из-за поворота реки покажутся какие-нибудь древние обитатели земли — гигантские животные.

Пошли дожди, вода в реке поднялась, и мы снова двинулись вперед. Индейцы-хумбос, казалось, забыли свой прежний страх перед этой страной. Мы были довольны такими гребцами, так как лучших нельзя было найти в области Напо. Я думал, что наши поиски золота или гумми будут напрасны, но ни то, ни другое не занимало меня. Для меня было важно, что мы первые прокладываем здесь дорогу. С каждым днем мы все дальше и дальше уходили в неизвестное.

Уже 3 недели мы находились в обществе индейцев. За это время мы приобрели много совершенно новых для нас знаний. Мы научились охотиться, ловить рыбу, грести, направлять лодку, разбивать лагерь, и делали это.

Однажды нам пришла мысль — оставить реку, отойти от берега километров на 15 в сторону, разбить постоянный лагерь и уже оттуда начать поиски гумми и индейцев-инфилес. Мы вытащили лодку на берег, оттащили ее на 3 метра от воды, перевернули вверх дном и укрепили. Наши запасы мы оставили тут же и направились искать место для нашего лагеря.

Индеец с верховьев Амазонки. На лице — татуировка.

Утром мы двинулись в путь. Все время нам дорогу пересекала река, которая извивалась, как большая змея. Мы много раз переходили ее в брод и были доведены до отчаяния. Казалось, не было никакой надежды освободиться от нее и получить свободу на том берегу. Наконец, мы пошли в другую сторону и избавились от реки. После двухчасового перехода наш вожатый остановился.

Опять река, — подумали мы.

Но индеец движением подбородка указывал нам на что-то. Мы посмотрели в сторону. Перед нами была тропинка, на которой ясно отпечатались следы человеческих ног.

Это открытие подействовало на нас, как электрический ток. Перед Жаком заблестело золото, из которого, по его мнению, были сделаны все вещи у неизвестного племени. А я был рад подружиться с людьми, которые могли помочь мне исследовать неизвестную страну.

— Это следы охотников, — объяснил нам индеец. — Они ведут вон к той гористой местности, которая виднеется вдали.

Мы были теперь в 18-часовом переходе от нашей лодки. Мы устали и решили раскинуть здесь свой лагерь. Индейцы построили шалаш для меня, для Жака и один для себя. Мы завернулись в свои резиновые одеяла и крепко заснули. Сквозь сон нам мерещилось золото, гумми и неизвестное племя инфилес.

Рано утром лес пробудился и заговорил тысячью голосов. Я проснулся и вышел из своей палатки. Жак еще спал. Я подошел к палатке индейцев.

Увы! — она была пуста…

Ужасный переход

Я стоял и смотрел на пустой шалаш.

Только теперь я понял привычки обитателей здешней страны. Они любили поражать неожиданностью. Их сила была — в искусстве исчезать. Наш лагерь индейцы покидали уже три раза за два месяца. Но нам… нам, очевидно, было предназначено остаться одним и заботиться самим о себе.

Я разбудил Жака.

— Жак, Жак! Вставайте. Мы опять одни. Индейцы покинули нас.

Жак проснулся.

— Проклятая страна! — воскликнул он. — В ней совершенно нет людей, на которых можно было бы положиться.

Однако, в словах было мало пользы. Мы упаковали все, что оставили нам индейцы, и двинулись в обратный путь.

Измученные и грязные, мы к вечеру достигли берега, где оставили лодку. Но каково было наше негодование, когда мы увидали, что лодка и все припасы исчезли. Вместе с лодкой исчезла последняя надежда догнать индейцев, которые так коварно обокрали нас.

Разбитые физически и духовно, мы приготовили свой ужин и легли спать.

На другое утро я разбудил Жака и сказал:

— Жак! А ведь Сантъяго, пожалуй, побоится показаться на реке Напо без нас в нашей лодке. К тому же в Архидоне существует власть, в распоряжении которой находится полиция из туземцев. Украсть у белого лодку считается так же плохо, как украсть лошадь в Соединенных Штатах. На всякий случай нам не мешало бы спуститься по реке на некоторое расстояние и поискать, не спрятана ли лодка где на берегу.

Я не ошибся. Через два часа мы нашли ее.

— Ну, теперь мы можем вновь двинуться вверх по реке! — воскликнул я.

Мысль разыскать инфилес не оставляла нас. Но мы были одни и не могли так быстро подвигаться вперед, как это было с индейцами. Индейцы были мастера своего дела. Но мало-помалу мы начали привыкать к своей новой роли — гребцов, и стали делать в день по 16 километров.

Прошел месяц. За это время мы отлично научились править лодкой. Два раза на нашем пути мы встретили мосты, перекинутые через реку. Они состояли из свешивающихся больших ветвей, связанных лианами. Это было грубое, но надежное сооружение для перехода через реку при высокой воде. Иногда нам попадались следы от человеческих ног, но никогда мы не видали признаков какого-либо жилья.

Однако следы и мосты говорили о том, что здесь пребывает племя инфилес. Мы были уверены, что встретим индейцев выше по реке, и мы спешили подвигаться вперед. Но передвижение на лодке становилось все труднее и труднее. Наклон реки становился все круче круче.

Однажды, мы по обыкновению укрепили наш бот на ночь к свешивающимся ветвям. Сварив ужин и устроив шалаши, мы перенесли в бот все наши припасы, инструменты и ружья и накрыли их пальмовыми листьями. Такая покрышка предохраняла вещи от сырости. После тяжелого трудового дня мы крепко заснули.

В то время как мы спали, вода в реке падала час за часом. Канаты, на которых висела лодка, натягивались все туже и туже. Под влиянием тяжести припасы скатились на один конец лодки, лодка приняла отвесное положение. И вот в ранний утренний час все наше имущество покатилось воду.

Мы проснулись и увидали, что вода в реке упала на 4 1/2 метра. Мы не сразу поняли весь ужас нашего положения. До ближайшей станции нужно было идти целых 60 дней. А у нас от всего нашего багажа остались только два одеяла, два махете и банка сиропу.

Жак бросил яростный взгляд на ненавистную лодку и отвернулся.

— Ах, ты, милосердное небо! — пробормотал он и замолчал.

Слова были слишком бледны, чтобы ими можно было выразить все наше отчаяние.

Мы не могли рассчитывать на то, что нам удастся что-либо спасти из глубокой илистой реки. А что могло плыть из наших вещей, то было уже за много километров от нас. Наши ружья, наши припасы были навсегда похоронены в иле на глубине в несколько метров под быстро текущей водой.

— Жак! В 14 дней мы могли бы достигнуть Напо, если бы имели запас пищи, — сказал я. — Но ее теперь нет у нас. Что же остается нам делать?

Мы начали обдумывать наше положение с разных сторон и пришли к заключению, что единственный выход, это отыскать первый человеческий след и идти по нем как можно быстрее.

— Проклятие! — бранился Жак. — Все эти маленькие тропические реки в Америке отличаются коварством в период дождей. Если бы мы знали это раньше!

Босые, с непокрытой головой, в одних хлопчатобумажных рубашках и штанах, мы двинулись в путь с нашими одеялами и жалкой банкой сиропа.

Что ожидало нас? Ведь мы видели следы всего один раз с тех пор, как вступили в область Иазуни. До них теперь было так много километров. Наша единственная надежда была — удалиться в лес, скрыться от проклятой реки, лишавшей нас средств к жизни.

— Идти вперед! Только вперед! Как можно быстрее, пока не ослабели наши ноги, — сказал я.

И мы шли по лесу, не отмечая знаками на деревьях нашего пути. Какую бы это имело цель, раз возвращение бесполезно? Наше спасение могло быть только впереди. Время для нас было самой драгоценной вещью на свете.

— Скорее вперед!

Мы шли, натыкаясь на острые шипы, росшие повсюду. Они впивались в наше тело, и мы должны были останавливаться на каждом шагу, чтобы вытаскивать колючки. Наконец, мы перестали обращать внимание на что ступали. Мы стремились идти все прямо и прямо.

Сироп из банки был выпит в первый же день. Потом мы несколько раз ополаскивали банку водой и выпивали ее. Только после того, как в банке уже совершенно ничего не осталось, мы бросили ее.

Дождь шел непрерывно. Лес принял невыразимо печальный вид. Земля так напиталась водой, что представляла собой топь. Через каждые два метра красовались широкие пруды.

Наступила ночь. Мы срезали несколько пальмовых листьев и расчистили себе местечко для сна. Мы забрались в наши отяжелевшие, пропитанные водой одеяла и сверху накрыли себя пальмовыми листьями. Таким образом нам удалось уснуть и отдохнуть за ночь.

Утром мы встали освеженные, но во всем теле чувствовался зуд частью от множества царапин, частью от натирания мокрыми ношами.

— Жак! Нам нечего есть. Идемте дальше, вперед, пока мы еще достаточно сильны.

Не успели мы сделать несколько шагов, как глубокий быстрый поток преградил нам дорогу.

— Не может быть, чтобы это была Иазуни. Посмотрите, Жак, какая чистая вода.

Мы переплыли на другой берег и продолжали свой путь дальше. Но через полчаса мы снова должны были остановиться.

— Нам надо держаться прямого направления, — сказал Жак.

Мы опять переплыли реку. Посередине потока Жак закричал мне:

— Бросьте свое одеяло, иначе оно потянет вас на дно!

Наши ноги от постоянных уколов колючек и спотыкания о спутанные корни почти одеревенели, и счастье, что нам некогда было ими заняться. Наше платье было порвано в клочки, из которых торчали шипы.

На другой день голод дал себя изрядно чувствовать. В третий раз мы подошли к реке. Нам ничего не оставалось, как переплыть ее. На другом берегу мы повернули вверх по течению. Мы сделали лишь несколько шагов, как вдруг Жак закричал:

— Идите-ка сюда! Я нашел свежие зарубки от махете.

— Да ведь это наши собственные, — ответил я.

Мы стояли на том месте, откуда второй раз вошли в реку. В два последних часа мы описали полный круг.

Я и Жак опустились на землю и начали обдумывать наше положение. Несмотря на то, что нам приходилось очень туго, Жак не терял способности к остроумию и, обернувшись ко мне, спокойно сказал:

— Если бы я знал, что вы снова вернетесь сюда, чтобы принять ванну, то я подождал бы вас здесь и по крайней мере не потерял последний клочок своей рубашки.

— На каком же собственно берегу мы находимся? — спросил я.

Жак долго смотрел вниз и вверх по течению.

— Бьюсь об заклад, что мы были на этой стороне, — сказал Жак.

Мы повернулись спиной к реке и шатаясь пошли в противоположную сторону. Было около полудня, когда мы снова опустились на землю для отдыха. Жак прислонился к пальме и тотчас же заснул. Тело его сползло на землю, голова повисла на сторону. Стекавшая сверху вода собралась на нем в углублении около ключицы и образовала там лужу.

На третий день голод стал сильно мучить нас. Я сознавал, что скоро мы совсем ослабеем, если ничего не съедим. Полный отчаяния, я при помощи Жака повалил одну маленькую пальму. Мы вырезали сердцевину из ее верхушки и принялись с жадностью уничтожать ее. Она была нежна и вкусом походила на сельдерей. Но наши желудки не в состоянии были переварить эту пищу, и нас тотчас же стошнило.

На третью ночь мы уснули, устроившись опять под пальмовыми листьями. Проснувшись, я увидел, что наши ранки на ногах и теле загноились. Началось воспаление. На нашей коже, сделавшейся чувствительной от постоянной сырости, лопались нарывы. Наши ноги представляли собою сплошную массу гноящихся ран.

Мы напрягли последние силы и медленно пошли вперед. Все чаще и чаще мы отдыхали. Вдруг Жак увидел на одном из суков дерева индюка. Он находился не выше трех метров от земли и, видимо, был не совсем здоров. Жак собрал свои последние силы и бросил в него махете. Мы подняли птицу мертвой.

— Что же мы будем с ней делать? Ведь у нас нет никаких средств развести огонь в этом промокшем лесу, — сказал я.

— А мы попробуем выпить из этой птицы кровь, — ответил Жак, и с этими словами он прильнул губами к теплому еще телу птицы.

Но, увы! Не прошло и минуты, как Жака стошнило. При виде этого я бросил пить кровь и принялся грызть ноги убитой птицы. Но моя попытка не удалась.

Мы оставили индюка и двинулись дальше. Наши голоса звучали глухо, будто кто-то другой говорил за нас. Тучи москитов кружились над нами, но мы уже не обращали на них никакого внимания. Смерть висела над нами, настроение было подавленное, и даже энергия Жака, казалось, иссякла. В этот день мы отдыхали через каждый час. К вечеру мы совсем ослабели и с большим трудом приготовили себе постель из листьев. Всю ночь шел дождь. Он шел гораздо сильнее, чем раньше.

На пятое утро мы проснулись среди огромной лужи. Мы поднялись и шатаясь поплелись дальше.

Около полудня мы наткнулись на бамбуковое заграждение. Оно было перевито колючими растениями. Я уже не мог идти дальше за Жаком. Мои колени подогнулись, и я опустился на землю.

Я хотел сказать Жаку, чтобы он заглянул по ту сторону заграждения и сообщил мне, что там находится. Но язык не слушался меня.

— Сначала заснуть… — глухо промолвил я и потерял сознание.

Меня привел в себя сильный толчок ногой. Я открыл глаза и увидел Жака. Он стоял около меня и кричал хриплым голосом:

— Вставайте же, наконец! Я нашел дорогу.

Народ-невидимка

Лучше бы этот вестник не находился дома, когда мы там появимся, — сказал Жак, указывая на след исполинской ноги.

Известие, которое он принес, когда я лежал в полубессознательном состоянии, произвело магическое действие на мои ноги. Они опять подчинились моей воле. Я в миг поднялся, и мы перелезли через отверстие в изгороди, которое сделал Жак. Мы очутились на замечательной дороге. Она представляла чисто вырезанный в лесу туннель, шириною в 5 метров. Она была сделана теми неизвестными, скрывающимися людьми, которых мы так давно искали. Дорога была проложена с такой большой тщательностью и в таком большом масштабе, каких я не встречал ни раньше, ни позже. Ее назначения я не мог себе уяснить. Улица была единственной в своем роде, не только по ширине, но и по длине, достигавшей 1 1/2 километра. Она была пряма, как натянутая струна. По-видимому, здесь было подготовлено место для большого поля.

Вид этой дороги вселил в нас новую жизнь. Мы потащились вперед, готовые пройти хоть сотню километров. Что-нибудь должно же быть в конце этого нового пути.

— Смотрите, это следы человеческих ног! — сказал Жак и нагнулся к земле.

На дороге виднелось множество свежих следов от мужских, женских и детских ног. Среди них выделялись следы огромных размеров.

— Как вы думаете, Жак! Надо ли нам идти за этой толпой людей? Глядите, большая часть следов ведет от реки.

— Ах, вы еще спрашиваете! — ответил Жак. — Ведь все равно, куда бы мы ни направились, мы будем везде во власти индейцев. — Мы повернули направо и замаршировали так быстро, как могли, думая лишь об убежище и пище.

Пройдя 500 метров, мы увидали перед собой прелестный уголок, засаженный бананами, юкой, ямсом, сладким картофелем, о чем мы так исстрадались. Плантация занимала около 1 1/2 гектара. В одном конце ее стоял домик. Мы добрались до него, пройдя через поле, представлявшее собою сплошной лес из культурных растений. В 10 метрах от домика мы остановились, не зная, что нас ожидает дальше — спасение или окончательная гибель?

Мы стояли под проливным дождем и дрожали от холода.

— Неужели мы можем сейчас вызвать в ком-нибудь страх? — сказал Жак. — У нас такой жалкий вид. Не лучше ли будет, если мы просто войдем в домик? Ведь мы не причиним им никакого вреда. Мы только поищем какой-нибудь пищи.

— Нет, Жак! — ответил я. — Не делайте этого. — Лучше давайте бросимся на дом с громким рычанием. Только тогда мы можем рассчитывать на что-нибудь хорошее.

— Ах, нет! — упорствовал Жак. — Где нам? Надо проникнуть в дом и уже оттуда защищаться.

Мнение Жака взяло верх. Я подошел к дому и раздвинул пальмовые листья, закрывавшие вход вместо двери. Я вошел и очутился в темноте. Жак, оставшийся со своим махете снаружи, быстро пробил в стене дыру и впустил свет.

Дом оказался пуст. Он состоял из одной комнаты, в 12 метров длиною и около 6 метров шириною. Первое, что мы увидали, был маис. Початки его, связанные попарно, висели у потолка на стропилах. Рядом находились бананы различной степени зрелости. Они лежали в коробках вместе с дикими фруктами.

Мы почувствовали себя в безопасности и принялись разводить огонь. После пятидневной голодовки нам нельзя было есть свежие овощи. Нам нужна была горячая вареная пища. Пока Жак добывал огонь, я наступил на место, где был очаг, и ожег себе ногу.

— Стойте, Жак! Стойте! — закричал я. — Здесь есть несколько тлеющих угольков.

Индеец на охоте. Выдувает стрелу через тростниковую трубку.

Скоро мы раздули их в пламя. Для безопасности мы перетащили камни на середину хижины и развели большой огонь. Мы стали жарить маис и варить бананы и кассаву, и чувствовали, как благодетельная теплота согревает нас. Как чудесно все это выглядело. И как много это значило для нас.

Жак и я с любопытством оглядывали хижину. Крыша была полна воткнутых копий, прекрасно сделанных из дерева и украшенных перьями тукана. Рядом с кучей круглых горшков лежали каменные топоры с деревянными ручками. В углу лежали принадлежности для добывания огня. На поперечных балках находились грубо сделанные тростниковые трубки для выдувания стрел. В одном из горшков осталось небольшое количество массаты.

Дюжина камней для разведения огня была расставлена кругом вдоль стен. Над каждым из них с крыши спускалась подставка из маленьких палочек. Чашки из разрезанных пополам тыкв лежали там и сям. Из мебели совершенно ничего не было. Не было также никаких инструментов для прядения и ткачества, и никаких подстилок на голом глиняном полу. Казалось, что обитатели только что покинули дом.

После некоторого размышления мы пришли к заключению, что обитатели покинули дом не более как за 48 часов до нашего прихода, так как дольше угольки не могли бы тлеть. Несомненно, что они слышали наши выстрелы, когда мы охотились на Иазуни, и не зная, чего можно ожидать от белых людей, ушли при нашем приближении.

— Вернутся ли они, Жак? — спросил я.

— Вероятно, они вернутся через некоторое время, чтобы посмотреть, что стало с их родным местом, — ответил Жак.

Ни я, ни Жак совершенно не знали характера и привычек дикарей. Мы приняли меры предосторожности на случай появления законных владельцев жилища. Я устроил себе постель на высоте двух метров из копий, положив их на балки. Жак лег у огня с махете и копьем в руках. Чтобы не порезаться об острые края копий, я накрыл их пальмовыми листьями.

Каменный век

Три недели жили мы в нашем новом доме. Из своего убежища мы выходили лишь для того, чтобы накопать корней на плантации и набрать сучьев для очага.

Одно у нас было плохо. Зуд и жжение в нарывах, которыми было покрыто наше тело, доводили нас почти до отчаяния. Наши ноги гноились от попавших под кожу шипов. Большую часть времени мы тратили на попытки достать их из-под кожи при помощи махете. Мало-помалу нам удалось от них освободиться. Но от гноения не так-то легко было избавиться. Наши ногти размякли. Из-под них выделялась жидкость так же, как и из нарывов. Жидкость распространяла отвратительный запах. Нам могло помочь только время и наши собственные средства. Как ни жестока была боль в ногах, мы все же могли ее выносить, но против жжения в теле должны были немедленно найти средство. Иначе эта пытка могла довести нас до сумасшествия.

— Нам остается прибегнуть к помощи жара, — сказал Жак. — Против жара не могут устоять никакие микробы.

Он взял кожицу банана и стал ее нагревать на огне. Потом он приложил ее к нарыву, и так Жак действовал до тех пор, пока на месте нарыва появился водяной пузырь от ожога. Этот способ был мучительный, но мы были рады избавиться от невыносимого зуда. Мы старались быть осторожными и не прорвать кожицы у нарыва, отчего могло произойти заражение крови.

Если бы индейцы вернулись к нам в это время, они увидали бы, как один белый человек сидит верхом на другом и мучает его огнем.

Благодаря удивительной приспособляемости человеческого организма наши нервы понемногу начали привыкать к такому обращению, и к концу мы уже перестали чувствовать боль.

Между тем, наши ноги от частого купания в горячей воде стали поправляться, и нам только оставалось терпеливо ждать их полного выздоровления.

За все время нашего пребывания в хижине инфилес мы ни разу не видали этого народа. Однако было несомненно, что их разведчики из-за леса следят за каждым нашим движением.

Узнав потом несколько ближе этих никому неизвестных людей, я понял, почему они на нас не нападали. Я думаю, что они стоят на самой низкой ступени человеческого развития, какую только можно себе представить.

Они жили на берегу реки, но не имели ни лодки, ни плота и, очевидно, не ловили рыбу. Я не нашел у них никаких следов плотнической работы. Жилище их состояло из двух молодых деревьев, с одной стороны концами наклоненных к земле, с другой стороны подпертых столбами и накрытых пальмовыми листьями.

Эти люди не носили никакой одежды. В этом мы убедились, так как в их хижинах не было никаких приборов для ткачества. Иногда мы видели, как эти дикари совершенно нагими убегали в лес при нашем приближении. Они принадлежали к каменному веку и они не знали никаких металлов, даже золота. Оружием им служили копья и стрелы. Они сидели и спали на голом полу. Самая простая мебель была им неизвестна. Я не нашел у них ни одного музыкального инструмента.

Своих покойников эти дикари хоронили в лесу в сидячем положении. Над трупом они устраивали небольшой домик и ставили на него горшок с массатой.

Однажды в лесу я наткнулся на такую могилу и взял себе череп, на котором еще сохранились черные волосы. Я принес его в нашу хижину и повесил на стену. Мой поступок сильно возмутил дикарей. Они даже отважились в наше отсутствие проникнуть в домик и унести череп. Они положили его опять в могилу на прежнее место.

Так жили мы среди этих неизвестных людей, которые вместе с другими подобными племенами скрываются в недоступной лесной глуши между Колумбией и Аргентиной.

Страна каучука

Три недели мы питались растительной пищей и тщательно ухаживали за собой. Это восстановило наши силы, и мы стали оправляться от нашего пятидневного голодного перехода.

Теперь мы принялись за поиски каучуковых деревьев. Мы начали исследовать тропинки, которых было много в местности, лежащей выше, в нескольких километрах от нашей хижины. Можно сказать, что мы очутились в стране каучука. Здесь каучуковые деревья были рассеяны по всему лесу. Мы находили выгодным обрабатывать только большие деревья. У края просеки, где стояла наша хижина, росло каучуковое дерево в 36 метров высотою. Одно это дерево дало 70 кило каучука. Такие деревья встречались кругом. Скажу кратко, в чем заключается обработка каучуковых деревьев. После того как дерево было найдено, мы устраивали к нему подставку, чтобы начать рубить его на некоторой высоте от земли. Сделав в дереве расщелину, мы забивали в нее молодые деревца в 2 метра длиною. На это дело уходил целый день работы. После того как дерево было подрезано более чем на метр, оно падало. И при падении оно увлекало за собой молодые деревца, сучья которых были переплетены лианами. Мы поспешно отбегали, чтобы не быть раздавленными. После того в течение суток нельзя было производить никакой работы, так как мириады растревоженных насекомых носились над этим местом.

Через день мы приходили вновь, чтобы начать очистку ствола каучукового дерева от множества сучьев и ветвей. Ствол было едва видно. Два дня уходило на то, чтобы очистить место около дерева, куда могла бы стекать драгоценная жидкость. Затем мы выкапывали около дерева несколько углублений и делали круглые прорезы в коре над каждым из этих колодцев. Тогда начинала вытекать белоснежная, похожая на молоко жидкость. Мы делали надрезы и на стволе и на корнях.

Через неделю мы возвращались, чтобы собрать каучук. Вырытые нами ямки были заполнены застывшим каучуком в виде блина. А из прорезов тянулись шнуры, образовавшиеся, когда каучук переставал течь. Мы очищали поверхность каучуковых блинов, скатывали их в шары и обматывали каучуковыми шнурами.

Местность кругом нас была так богата каучуковыми деревьями, что мы решили провести здесь 3–4 месяца. Мы переходили от одного обработанного участка индейцев к другому, пользуясь везде готовыми овощами и плодами и их хижинами. При нашем приближении индейцы исчезали. Исследуя тропинки, мы открыли, что наша первая хижина была совсем близко от берега Иазуни, где мы потеряли свои припасы, — всего полдня пути. В этой хижине мы устроили свою главную станцию. Отсюда мы предпринимали наши экскурсии, уходя на несколько дней в соседние поселения неведомых людей. Мало-помалу исчезла надежда увидать этот народ-невидимку. Наша работа по сбору каучука уже распространилась на большую территорию, и везде мы находили обработанные участки, хижины. Лишь изредка удавалось нам видеть промелькнувшую за деревьями фигуру.

Так работали мы изо-дня в день. Однообразие растительной пищи давало себя чувствовать. То и дело мы начинали такой разговор:

— Что бы вы заказали себе, если бы вы сидели в ресторане Нью-Йорка?

— Я спросил бы себе блюдо горячих сухарей с маслом и полдюжины пирожков.

— Ну, а если бы вы сидели в китайском трактирчике какого-нибудь города, в стране богатой скотом?

— Я спросил бы себе ветчины с яйцами и кофе со сливками.

Наконец, растительная пища сделалась для нас невыносимой. Однажды я нашел в лесу большую черепаху. Представьте себе мою радость! Я уже предвкушал тот необыкновенно вкусный ужин, который нас ожидал. И вдруг! Когда я хотел вырезать мясо из-под ее щитов, черепаха выскользнула и нырнула в реку. Я был в отчаянии. Но животное не могло долго оставаться в воде, и вскоре черепаха выползла на берег. — Этот день был для нас настоящим праздником.

Как-то раз мы отправились на поиски молока, которое нас научил добывать Сантъяго. Мы нашли дерево, богато выделявшее сок, и, не теряя времени, стали пить его большими глотками. Правда, оно не имело такого хорошего вкуса, как раньше, и оставляло после себя во рту горечь. Через две минуты мы валялись на земле от страшной боли и дурноты. Жак громко стонал и жаловался:

— Лучше умереть, чем еще раз испытать такие муки…

Но не успел Жак произнести эти слова, как он отрыгнул пару красивых резиновых шариков, которые прыгали так же хорошо, как настоящие резиновые мячи.

После этого опыта мы оставили в покое дикое молоко. Как мы потом узнали, в области Амазонки существует более дюжины деревьев, выделяющих сок, похожий на молоко. Эти деревья индейцы называют братьями каучука.

В октябре мы начали собираться в обратный путь. Мы положили в нашу лодку припасов ровно на две недели, а на носу лодки сложили из камней очаг. В знак того, что мы хотим дружбы с индейцами, мы оставили им махете, воткнутое в дерево. В лесу мы поставили знаки на 100 каучуковых деревьях, чтобы, вернувшись сюда, приняться за их обработку.

Нападение

Наша поездка проходила без всяких приключений, как вдруг разыгралось неожиданное происшествие.

Однажды мы высадились на берег, чтобы сделать себе новое весло. Лодку мы укрепили у берега и, взяв оставшееся у нас единственное махете, отошли в чащу. Когда мы вернулись к берегу, неожиданно из-за кустов выскочил тапир. Животное в слепой ярости бросилось к воде. Тапиры не имеют никаких средств защиты, и они спасаются от своих врагов — ягуаров, устремляясь в воду или в чащу. Могучие кошки запускают свои зубы в толстую кожу тапира, последний же спешит утопить ягуара или разорвать его на клочки об острые сучья в чаще, прежде чем ягуар перегрызет ему горло.

В то утро тапир случайно оказался между нами и рекой. Ломая чащу, он устремился к воде и в одно мгновение оказался на берегу. Прыжок в воду… треск… и наша лодка разлетелась на мелкие куски.

К счастью, бананы и ямс были легче воды, — они всплыли на поверхность, и мы успели переловить их.

Нам понадобилось два дня, чтобы сделать себе новую временную лодку.

Чем ближе мы подвигались к Напо, тем мучительнее становились нападения москитов. Мы ехали теперь по ночам. Один из нас правил, — другой спал.

Наконец, радостные мы сделали последний поворот в темном туннеле леса, и перед нами открылась освещенная солнцем Напо. Еще немного работы, и мы подходили к ферме Андраде.

Второе путешествие на Иазуни и новые тайны леса

На ферме Андраде мы отдыхали несколько дней. Андраде в кредит снабдил нас всем, в чем мы нуждались. Прежде всего мы оделись и насладились такими лакомствами, как бисквит, молоко, молочный шоколад, масло и проч. Они казались нам такими вкусными, как никогда.

Затем мы взяли у Андраде новый бот, запас пищи, горшки, котел, рыболовные принадлежности, и, наконец, одежда была засунута в наш походный мешок и перенесена на борт лодки.

Полные надежд тронулись мы в наше второе путешествие на знакомые места. Как опытные гребцы, мы доплыли до нашей стоянки через 40 дней.

Первую ночь мы провели на берегу в лагере, который устраивал когда-то Сантьяго. Я накрыл себя москитовой сеткой. Ночью моя нога высунулась из-под сетки, и я проснулся от острой боли в большом пальце ноги. Я схватил гуттаперчевый шнур и зажег его. Моя нога была покрыта кровью, больше ничего не было видно. Вскоре я открыл виновника несчастья. Под крышей хижины кружился вампир.

Еще горел мой шнур, и я сидел на своей постели, как вампир возобновил свое нападение. Он спустился на землю и с помощью крыльев стал карабкаться под мое одеяло. Я схватил махете и убил отвратительное животное.

Из всех моих наблюдений над вампирами, это был первый случай нападения на неспящего человека. Очевидно, во сне я движением ноги неожиданно прервал его работу. И боль могла произойти от того, что зверь с испуга сразу оторвал рот от раны, или потому, что он в ярости укусил ногу. Боязнь, которую испытывают обыкновенно вампиры к человеку, исчезла от неистовой кровожадности, охватившей зверя. Ее уже ничем нельзя было заглушить, раз зверь попробовал крови своей жертвы.

Мы приступили к нашей задаче — к сбору денег для путешествия в Нью-Йорк, то-есть к обработке каучуковых деревьев.

Поселок на одном из притоков Амазонки. На реке челнок с защитной крышей из пальмовых листьев.

В самом начале нашей работы я заболел лихорадкой. Однажды меня без всякой видимой причины начало трясти. Меня так трясло, что зубы мои стучали и подгибались колени. Я лег на землю и сжался в клубок. Мускулы моего лица болели от напряжения, которым я сдерживал скачку подбородка. Кости в теле ныли. После тряски началось такое обильное выделение пота, что одежда моя была мокра насквозь. Пот имел такой отвратительный запах, что одежду приходилось до мытья развешивать где-нибудь вне лагеря.

Неделя за неделей, месяц за месяцем продолжалась лихорадка с точностью заведенных часов. Меня начинало трясти через день, ровно в 11 часов утра. Если я был в лагере, я ложился на одеяло и Жак садился на меня.

— А то вас будет опять бросать по всей окрестности, — говорил он.

Если я был на работе, то я ложился на землю, и меня трясло обычно 20 минут. Лихорадка страшно изнуряла меня. Однако, я продолжал работать в надежде, что мне со временем станет лучше. Но этого не было. Я худел с каждым днем.

Уже год, как мы работали в верховьях Иазуни. Постепенно кучи каучука около нашей хижины выросли до значительных размеров. Я мог с уверенностью сказать, сколько долларов мы получим за собранные богатства.

Мы все больше и больше узнавали лес. Но всех своих тайн он нам не открывал.

Однажды во время охоты я заметил особенное движение в кустах. Я спрятался в зелень и насторожился. На высоте трех метров над землей показалась длинная тонкая шея. На ней была голова с парой рогов. Голова раскачивалась в разные стороны, как бы ища добычи. Меня поразило, что рога были направлены не вперед и вверх, а в бок.

Если это шея, — подумал я, — то как же выглядит туловище?

Я стал подкрадываться, чтобы открыть туловище животного. Вдруг длинная шея вытянулась вперед, рога зацепились за спутанные лианы и повисли на них. Шея стала медленно опускаться вниз, оставив на лианах то, что я счел за голову. Сгнившая кожа прилипла к черепу, на котором висели два-три позвонка. Теперь я догадался, в чем дело. Мне до этого случая пришлось видеть два раза головы животных, свисавших с деревьев. Как могли эти животные оказаться на деревьях — оставалось для меня загадкой.

Теперь я увидал анаконду. Она медленно спустилась на землю и стала отыскивать место, где бы выспаться.

Анаконда глотает целиком свою добычу, но с рогами она не в состоянии справиться. Тогда она ложится и терпеливо ждет, пока ее желудок переварит проглоченную добычу. Таким образом, голова с рогами, начавшая гнить, отпадает.

Впоследствии я знал от индейцев, что это обычное явление в лесу.

Когда мы хотели немного отдохнуть от нашей работы в лесу, мы приносили в лагерь горшок со свежим гумми и принимались за изготовление самых разнообразных вещей. Мы делали из гумми новые мешочки для табаку, непромокаемые простыни, наволочки для воздушных подушек, пару башмаков или свечи.

Из гумми можно делать множество разных вещей. Для починки платья ничего не может быть лучше гумми. Застывший гумми крепче всяких ниток и даже самой ткани. Уходя вглубь леса, хорошо брать с собой непромокаемые плащи.

Мы их делали таким образом: хлопчатобумажную ткань промазывали с одной стороны жидким гумми. Из такой материи хорошо устраивать крыши при поездках на лодке, когда солнце нестерпимо жжет.

Эластичность чистого гумми с некоторых деревьев — удивительна. Мы растягивали кусок в 10 и в 20 раз, и он возвращался в первоначальное положение.

Чтобы приготовить ботинки, мы опускали ногу в жидкий гумми. Снятое с ноги гумми застывало через 10 минут. Этот опыт мы повторяли несколько раз, и доводили толщину башмака до желательного размера. Для постоянной носки такие башмаки не годятся, нога в них преет и начинается воспаление. Но для леса, где земля усеяна колючками, — они незаменимы.

В лесу однако есть кое-что, против чего не может устоять и гумми. Проснувшись как-то утром, мы заметили, что наши москитовые сетки, шляпа Жака и наши резиновые мешки в дырках. Оказалось, что ночью нас посетили муравьи. Несколько часов они спокойно работали над нашими вещами. Муравьи отрезали своими острыми челюстями куски от наших вещей и тащили их прочь. Каждый муравей уносил столько, сколько позволяли его силы. Особенно жаль нам было москитовые сетки. От них остались только две половинки. Толстые резиновые мешки не пострадали, зато более тонкие — были все в мелких дырочках, которые мы потом заклеили гумми.

Когда мы однажды тащили в лагерь партию добытого нами гумми, мы неожиданно наткнулись на медведя-муравьятника. Нам удалось его застрелить. Мы сварили его мясо в горшке и так как были голодны, то съели по большой порции. Вскоре нам сделалось плохо. Жак отделался тошнотой, а я пролежал несколько дней в нашей хижине.

Денной грабеж

Мы решили двинуться в обратный путь. Не теряя времени, мы сложили наше драгоценное гумми в лодку вместе с остатками нашего провианта.

Припасы, взятые у Андраде, пришли к концу. Первые 10 дней обратного пути мы с трудом добывали себе пищу. Мы пробовали есть отвратительное мясо хищной птицы, питавшейся падалью. Я жарил его несколько часов на обезьяньем сале, и все-таки получилась какая-то дурно пахнущая масса. Напротив, мясо дикой свиньи и водяной змеи оказалось очень вкусным.

Мы уже приближались к устью реки и дня через три должны были выйти на солнце. Надо было сделать навес для лодки. Мы привязали лодку к дереву и, взяв ружья и махете, отправились в лес. Через два часа мы вернулись к реке. Из 20 баллонов гумми, которые мы везли с собой, осталось только три.

— Жак! Жак! Что же это такое? Кто мог похитить наше гумми?

— Я думаю, что на реке Иазуни, кроме нас, есть и другие цивилизованные люди, которым понравилось гумми, — ответил Жак.

Первое, что нам пришло в голову — схватиться за весла и плыть возможно скорее вниз по течению, чтобы вернуть так дорого доставшиеся нам плоды нашей годовой работы. Можете себе представить наше настроение! Мы готовы были к бою.

Через два часа мы заметили на берегу экуадорца с дочерью. Мы узнали от них, что накануне здесь прошел отряд колумбийцев и после того не возвращался. Так как Иазуни очень узкая река, то мы тотчас же повернули лодку обратно, чтобы настигнуть врагов. Через 24 часа мы заметили дым. Обогнув поворот реки, мы вошли в небольшую бухту, откуда поднимался дым. Мы причалили и осторожно приблизились к лагерю. Он был едва заметен у края леса. Мы вышли на лесной просвет, где нас встретили три индеанки. Очевидно, они принадлежали к отряду искателей гумми. Мы затеяли с ними разговор, как вдруг к нам подошел бородатый, дико выглядевший парень. Я быстро схватил его и обезоружил, прежде чем он успел опомниться от неожиданности. Не медля ни минуты, я захватил два ружья, которые заметил в их хижине. Я приказал парню остаться на месте, и он был рад, что не получил заслуженного наказания.

Я с Жаком подошел к реке, и скоро мы нашли наше гумми в лодке. Его было больше, чем похищено у нас.

— У меня нет охоты разбирать, что наше и что их, — сказал Жак.

Между тем, к нам подошел второй колумбиец. Он был вооружен одним махете и не был для нас страшен. Прежде чем отчалить от берега, мы громко крикнули ему:

— Если вы еще раз встретитесь нам в лесу, то, вероятно, мы примем вас за обезьяну.

Счастливое время

Не буду описывать, как мы добрались до Иквитос. Здесь был для нас настоящий праздник. Мы могли есть, сколько хотели: сыру, сухарей, сахару, бисквита и пить пиво. Самым вкусным для нас из всего этого казался настоящий хлеб. Ведь, мы не ели его с тех пор, как оставили Иквитос.

Улица в Иквитосе. Дома построены из бамбука с илом.

В Иквитос подвозили гумми из Верхней Амазонки и здесь обменивали его на разные товары.

Сюда мы прибыли в конце декабря с двумя лодками, нагруженными гумми. Когда мы шли по городу, нам повстречался один бойкий парикмахер. Он остановился, пораженный нашими длинными волосами.

— Если вы ничего не имеете против, я остригу вас бесплатно, — предложил он нам.

Бесплатно, нас, обладавших тонной каучука!

Мы остриглись, купили себе новое платье, ботинки и направились в гостиницу. Нам дали комнату с двумя кроватями. Какое блаженство спать на постели после 2-летнего спанья на песке, иле, деревьях и в лучшем случае на пальмовых листьях!

Из гостиницы мы переехали к одному доктору, который познакомил нас с местным обществом. Дни шли незаметно. Я принимал большими порциями хинин и вскоре избавился от лихорадки.

Мы уже хорошо отдохнули. Силы вернулись к нам, и в голове начали зарождаться мысли о новом путешествии в глушь амазонских лесов. Около нас собралось несколько человек, решительных и смелых, таких же искателей приключений, как мы с Жаком.

Баллоны каучука перед отправкой.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Снова в лесные дебри

Кто-то упомянул о золоте древних инков. Это подействовало, как спичка, поднесенная к пороху. Экспедиция была решена. В ней приняли участие: я, Жак, Гаме, Эдвардс, Педро и Амбуша.

Мы направились на Барранку. Это местечко было последней станцией цивилизации. Сюда ходили пароходы. Далее за Барранкой начиналась глушь амазонских лесов.

В эту экспедицию я решил вести дневник. Привожу из него описание начала нашего путешествия:

С нашего парохода мы изредка видим красивые маленькие поселки. Небольшие просеки с домиками, покрытыми соломенными крышами, нарушают однообразие бесконечной лесной чащи. Лес стоит стеной по обоим берегам реки. Иногда появляется челнок. Он направляется к нашему пароходу. Пароход замедляет ход, останавливается и принимает гостей. Это большей частью женщины с оливковой кожей, с черными глазами, с черными волосами, босые, с непокрытой головой, одетые в юбки и блузы, которыми снабдила их цивилизация. Шея их сильно увешана обезьяньими зубами, ожерельями и разными украшениями из перьев. Они садятся на палубу, скрестив ноги, и начинают кормить своих младенцев. Детей они носят связанными за спиной. Женщины начинают болтать и пить массату.

Амазонка со своими притоками образует речную сеть в 80 000 км, доступную для речного пароходства. На всем этом огромном протяжении берега покрыты сплошной стеной леса. Лес, лес и опять лес. Нужно плыть мимо этих бесконечных лесов, чтобы почувствовать удовольствие, когда вдруг покажется хижина, поселок или даже городок.

Эта страна зовется «страной бабочек и колибри». Она сохраняет вид страны от глубоких доисторических времен. В настоящее время ее леса и болота наполнены самыми вредными для человека насекомыми. Жизнь охотника за гумми здесь настоящая пытка, которую можно выносить только несколько месяцев в году.

Десять дней мы плывем вверх по течению. Каждый день мы останавливаемся, чтобы поохотиться и набрать топлива. Отряд охотников направляется в лес. Главной нашей добычей служат обезьяны.

Амазонский лес. Деревья перевиты лианами.

На десятый день мы — в Барранке. Ежегодно Барранка затапливается водой, и поэтому ее несколько хижин поставлены на высокие столбы. Здесь живет всего 10–12 семей, занимающихся рыбной ловлей и охотой.

За несколько недель до нашего прибытия Барранка подверглась нападению индейцев-хуамбисас. Они разграбили город и утащили несколько белых женщин. Нападение носило предательский характер. Отряд хуамбисас направлялся вверх по течению, притворно изъявляя дружбу и желание торговать с местным населением. Подкравшись, они по данному знаку бросились на поселок. Их поддержали товарищи, скрывавшиеся в соседнем лесу. Один из поселенцев, Рампирец, из винчестера застрелил несколько нападавших, но силы были не равны, и когда его жену индейцы потащили в лес, он остался на месте, словно окаменев.

Жизнь в Барранке проходит не без волнений. Прошло лишь несколько часов после нашего приезда, как раздался сигнал к тревоге. Некто Митаеро вернулся с охоты и сообщил, что большой отряд индейцев племени иифарос двигается вниз по реке на челноках в боевом порядке. Мужчины схватили ружья и заняли станцию. Мы решили не допустить нападения. Прождав напрасно часа два, я решил с 30-ю индейцами и несколькими метисами сделать разведку. Мы не нашли никого. Вернувшись на станцию, мы стали ждать, что принесет нам завтрашний день. Он принес иифарос, но индейцы пришли с миром. Этот отряд возвращался с дружественного и торгового путешествия от племени агуарунас. Они заверили нас, что мы за день перед тем проехали мимо них не далее, как на расстоянии брошенного камня.

Мы лишний раз убедились в их изумительной ловкости прятать себя и свои челноки.

Молодой воин из племени иифарос.

В неизвестной стране

Капитан парохода, доставивший нас до Барранки, был так к нам добр, что согласился везти нас вверх по течению реки дальше, именно до того места, до которого могут ходить пароходы. К двум лодкам нашей экспедиции мы купили в Барранке — третью. Мы закончили наши последние приготовления, и пароход направился вверх по течению. Это был первый пароход, разрезавший волны реки Марассион выше Барранки.

Все наши припасы мы уложили в прорезиненные мешки и крепко их связали, так, чтобы вода не могла проникнуть в них. Мы рассчитывали, что наши вещи может залить вода, что они могут упасть в воду, или их просто будут мочить проливные дожди. А в резиновых мешках на них не что не могло подействовать.

В конце второго дня мы достигли того пункта, дальше которого уже не мог двигаться пароход. Течение стало настолько мощным, что пароход, работая во всю силу, не мог двинуться с места. Мы высадились на песчаном берегу, сняли наши сундуки, ящики, мешки и простились с любезным капитаном.

Первые три дня мы работали при тяжелых условиях. Река становилась уже, а течение быстрее. Мы то хватались за спускающиеся ветви, то отталкивались шестами или гребли, напрягая все силы.

Во время остановок мы охотились. Однажды нам встретилось целое стадо черепах. Мясо их и яйца оказались очень вкусными. Мы убили одного аллигатора и огромного тапира весом в 270 кг. Наша экспедиция поднималась все выше и выше. Болотистые места Амазонки остались позади нас, и наши мучители-москиты исчезли.

Наконец, перед нами открылся живописный вид. Сзади нас тянулись неизмеримые леса, впереди на западе показалась Панго. — Эта река похожа на узкое ущелье, где по крутому наклону бежит вода.

Еще немного усилий, и мы будем в Борье. Мы ставим на ночь часового, так как здесь можно ожидать нападения диких индейцев. Ни один белый не в состоянии открыть их присутствия, даже если они будут в нескольких шагах от лагеря.

Я никогда не забуду тот день, когда мы достигли Борьи, или того, что когда-то было Борьей.

Когда основывали эту колонию, то несколько семей согласились поселиться в этой райской местности. Были построены первые домики. Переселенцы расчистили лес и возделали поля. Через шесть месяцев колония насчитывала несколько сот человек населения и представляла собою цветущую общину. На этом история Борьи обрывается. Еще через шесть месяцев прибывший в Борью транспорт нашел одни развалины. Здесь побывали индейцы племени хуамбисас с верхней Панго.

Мы стали прорубать топорами дорогу к тому месту, где был «городок». Здесь и там нам попадались апельсиновые или лимоновые деревья, на которых были плоды. Кое-где попадались кучи горшков и посуды. Все это говорило за то, что когда-то здесь были домики.

Река Понго-де-Мансерихе

— Я предлагаю здесь в Борье посеять маис и юку, — сказал Жак.

— Отлично. Я и Гаме отправимся вверх по Понго-де-Мансерихе и исследуем эту реку, остальные же останутся в Борье и будут ожидать нашего возвращения.

— Как-раз к вашему возвращению поспеет маис и юка, — весело сказал Жак. — Маис созреет через три месяца, а юка — через шесть.

Понго-де-Мансерихе была в этой своей части узка, не более 30–40 метров, но страшно глубока. Местами она представляла узкое ущелье, стены которого поднимались на 300 метров высоты. Мы не могли плыть по середине реки, где было стремительное течение. Труднее всего было объезжать извилистые повороты и острые углы реки. То и дело мы натыкались на водовороты. Мы встретили однажды водоворот во всю ширину реки.

Вход в Понго-де-Мансерихе.

Трудности с каждым днем становились все больше и больше. Началась неделя бедствий. Исчезла дичь, как-будто кто очистил от нее лес. Мы были в пути гораздо больше времени, чем предполагали, и припасы наши пришли к концу. На нашем пути мы не встречали никаких следов, никаких намеков на присутствие человека. Бесконечные леса и леса. Однообразие начинало угнетать нас.

Мне удалось застрелить морскую свинью, единственное живое существо, которое мы встретили. Мы посолили и прокоптили ее, но мясо оказалось настолько отвратительным, что мы не могли его есть. По вкусу оно напоминало дешевую помаду.

Наконец, подъем стал настолько крутым, что лодку можно было тащить только ползком. Один из нас обматывал себя около пояса канатом, соскакивал на берег и, упираясь руками и ногами о землю, тащил лодку вверх по течению. Другой, — сидя в лодке, отталкивался шестом. Эту работу мы исполняли по очереди.

Железная энергия Гаме начала ослабевать, когда мы на десятый день за поворотом реки увидали какой еще длинный путь нас ожидает. Мы остановились и молча посмотрели друг на друга. У каждого из нас мелькнула мысль — «если в конце этого участка реки ничего нет, мы поворачиваем обратно».

Мы дошли до границ нашего терпения. Голод и болезни совершенно изнурили нас, но тяжелее всего было наше разочарование. Целыми днями мы проклинали нашу судьбу. Казалось, что положение наше никогда не изменится.

В таком состоянии мы решили проплыть последние шесть километров, хотя отсутствие человеческих следов убеждало нас, что на таком близком расстоянии нельзя встретить людей.

Через несколько часов мы, наконец, достигли поворота реки. Тут перед нами открылась на левом берегу небольшая скрытая бухта. На темной зелени леса, покрывавшего склон к бухте, в 200 метрах от берега показалось светящееся желтое пятно.

Это была хижина индейцев-иифарос.

В гостях у племени иифарос

Вид этой хижины был для нас как источник для умирающего от жажды в пустыне Сахаре. Мы почувствовали прилив новых сил. Слово «страх» не имело для нас никакого значения. Все, к чему мы так стремились, лежало впереди, в 200 метрах от нас. Нам не приходило мысли ни о каких трудностях и опасностях. «Идти вперед, только вперед!» — вот что владело нами.

Наконец, мы увидали людей. Четверо индейцев сидели перед нами в челноке. Они были совершенно голы и носили длинные волосы. Крик радости вырвался из наших уст.

— Люди! Люди!

В этот миг мы не подумали, какое действие произведет на индейцев этот крик. Наше сердце рвалось наружу при виде себе подобных, которых мы так долго и с такими усилиями искали. Если бы мы размышляли хоть одно мгновение, то для нас стало бы ясным, что иифарос могли понять наш крик только как объявление войны.

Индейцы повернули лодку и изо-всех сил стали грести. Вода под ударами их весел взлетала на три метра вверх. Они высадились на правом берегу, где они, по-видимому, считали себя в безопасности. Едва они причалили, как раздался крик:

— Бум-бум!.. Бум-бум!..

Это был призыв к оружию, на который откликнулись 50 поселков. Было ясно, что война начнется с минуты на минуту. Но для нас это не имело значения, не потому, что мы были особенно храбры, а потому, что мы были голодны. К тому же мы были на воде и с винчестерами. Копья индейцев не пугали нас. Мы следовали за уходящим челноком, и вскоре нашли на берегу еще 20 челноков, вытащенных на песок. Мы подплыли к причалу и высадились. И вот раздался неописуемый военный клич и вой. Этими криками индейцы хотели устрашить нас и показать, что перед нами целая армия воинов. Однако, их не было видно. Они скрылись за толстые стены пальмовых изгородей, которыми были окружены их хижины. Изгородь представляла защиту даже против наших пуль.

Но мы пришли сюда не для войны, и надо было как-нибудь кончить этот воинственный шум. Сила легких у иифарос, казалось, была безгранична. Три часа они оглашали пронзительным криком окрестности. Несколько раз я пробовал подойти от берега к ним ближе, чтобы вступить в переговоры, но всякий раз они принимали это за враждебное с нашей стороны движение и удваивали свой пронзительный крик.

Наконец, чтобы выйти из заколдованного круга, я оставил свое ружье в лодке у Гаме и медленно пошел по тропинке, которая вела к ближайшим изгородям домов. Я шел босой по песку, и это причиняло мне боль. Однако, расстояние было не больше 50 метров. Я был уже на середине пути, как из хижины вышли три дрожащих юноши. Несчастные, по-видимому, были выбраны против их воли для переговоров. Они едва передвигали ноги, и походка их походила на походку разбитых параличом. Мне показалось, что они больны, и я решил, что среди индейцев свирепствует эпидемия.

Я пробовал заговорить с ними на кетшуа, по-испански и на других языках, но все было напрасно. Язык иифарос был мне тогда неизвестен. Я пытался их успокоить и при этом протянул им свою руку. Этот обычай им, очевидно, был неизвестен, потому что они стали внимательно рассматривать мою ладонь и искать на ней подарков. Тогда я показал им на свою лодку, как бы приглашая туда пойти и посмотреть, что у нас есть. Они хотели, чтобы я шел впереди, но я решил, что более безопасно будет идти последним. Так гуськом мы направились к лодке, где сидел Гаме.

Я и Гаме отобрали несколько лучших предметов для обмена — бусы, маленькие круглые зеркальца и употребляемый ими яд. Этот яд мы держали в трубках из тростника длиною в 15 сантиметров и в 2 1/2 см в поперечнике. Вырезав колено из тростника, мы наполняли его ядом, точно бокал, затем накрывали пальмовым листом и замазывали края. Когда пальмовый лист высыхал, то он сморщивался и плотно запечатывал этот естественный сосуд.

Индейцы проявили большой интерес к подаркам. Рычание в хижинах понемногу успокоилось, и явная враждебность уступила место доверчивости. Все больше и больше спускалось индейцев к нашей лодке, чтобы посмотреть что мы привезли, и мало-помалу установились дружественные отношения. Мужчины открыто выражали восхищение от торговли с нами. Женщинами тоже овладело любопытство. Они шли каждая с огромным сосудом гиаманхи, сначала по две и по три, а потом толпами. Их обычаи при приеме гостей, будь то враги или друзья, ненарушимы и крайне тяжки для всякого, кто не привык вливать в себя жидкость целыми галлонами. По беглому подсчету нам принесли 2700 литров гиаманхи, чтобы мы все это выпили. Во всяком случае наш долг был попробовать из каждого сосуда, — а их было триста.

Не принять пишу от женщин, являвшихся представительницами своих мужей при этой церемонии, значило нанести тяжелое оскорбление. После десяти глотков Гаме воскликнул:

— Я скорее умру, чем выпью хоть еще одну каплю!

— Дорогой Гаме, ну сделайте хоть вид, что вы глотаете, — умолял я его.

Мы торжественно поднесли каждый из этих отвратительных сосудов к нашим губам, — и мир с индейцами был заключен.

Нас буквально затопил человеческий поток. Индейцы забирались в нашу лодку и осматривали все, что им хотелось иметь. Они вели себя как школьники, которым было позволено похозяйничать в кондитерской. Они болтали, скалили зубы и жестикулировали. Они держали стеклянные бусы перед светом и примеряли их. Разинув рот, индейцы смотрели в ручное зеркало, а рваная полосатая рубашка совершенно победила их. Ее примеривали наиболее выдающиеся мужчины из всего племени.

Лед был сломан. Но, к сожалению, мы до сих пор не могли завязать с ними никакой беседы. Язык антипас был для нас совершенно непонятен, а они не знали кетшуа.

Мы стали объясняться знаками. Они дали нам понять, что хотят иметь вещь, чтобы послать ее начальнику племени. Она послужит доказательством необычайного события — прибытия к ним белых людей. Мы протянули им спички, которые как нельзя лучше подходили к этой цели. Три спички они отправили с своим посланным к начальнику племени, три другие послали вниз по течению реки к тому месту, откуда начиналась тропинка. На этой тропинке можно было встретить начальника в случае, если первый посланный не застал бы его дома. Там они воткнут эти спички в землю. Начальник их обязательно увидит и будет предупрежден.

Мы сели на землю и стали ждать его прибытия.

Индейское племя, среди которого мы оказались, сыграло большую роль в нашей судьбе. Оно принадлежало к известным племенам охотников за черепами. Эти племена встречались в области Амазонки под общим именем иифарос. Их враги назывались — цапарос, агуаранос и хуамбисас. Но все они принадлежали к одному племени. Определить их численность — невозможно. Они имеют привычку к переселению и к жизни маленькими поселками, скрытыми в чаще леса. Они вечно бродят и никогда не возвращаются по той же тропинке к своему жилью. Поэтому вся местность, где они живут, окружена глубокой тайной.

Мужчины их невысокого роста, хорошего сложения, но без мускулов и со множеством рубцов от постоянных войн. Они быстры на ходу и ловки как обезьяны. С необычайной ловкостью они взбирались на деревья. В детстве их родители заостряют им зубы и окрашивают в черный блестящий цвет. Волосы у них растут только на голове и спускаются до пояса, и даже до колен. Волосы черны, как смола, и похожи на гриву у откормленной лошади.

Цвет кожи у индейцев более шоколадный, чем красно-коричневый. Поэтому к ним совершенно не применимо название «краснокожих». Они любят татуироваться. Рисунок делается очень простой из кружков, крестиков и волнообразной линии. Для татуировки употребляют шип, которым накалывают кожу, пока не выступит кровь. Затем раны прижигают куском горячего гумми и втирают в кожу сажу. На коже затем получится синий рисунок.

Мальчик из племени иифарос с колчаном и сосудом для хлопчатобумажной ваты.

Женщины этого племени ходят походкой ягуара и в воде себя чувствуют так же хорошо, как на суше. На них лежит забота о переноске вещей, когда семья находится в пути. Они могут нагрузить на свои плечи до 50 килограммов и легко двигаться по лесу.

Из одежды мужчины носят одни передники надевая их на охоте, в походе, во время праздников и очень редко дома или в дождливое время. Женщины к передникам присоединяют блузы, состоящие из квадратного куска материи с отверстием посередине для головы. Эта одежда завязывается шнуром у пояса. Материю для одежды изготовляют мужчины. Они ткут ее из нитей различных оттенков и густо окрашивают ее краской, получаемой из листьев и коры деревьев.

Нам пришлось ждать прибытия начальника племени не более часа. Это был упитанный, гладкий, хитро смотревший старый плут. Он приветствовал меня, как своего «христианского брата», и протянул мне кусочек бумажки. Бумажка была завернута в пальмовые листья и тщательно охранялась от непосвященных. На ней чернилами было написано его имя — Лацаро. Это имя ему было дано, когда он крестился у одного иезуита. Но святая вода не проникла через его кожу, и он остался прежним плутом, каким был.

Его прибытие выручило нас. Он мог говорить на кетшуа. Язык этот среди индейцев получил название «языка белых мужчин». На нем говорят индейцы и белые во всех пунктах, где белым приходится встречаться с местными племенами. Я уверен, что Лацаро достиг положения начальника племени потому, что жил среди белых и приобрел кое-какие знания.

Начальник племени с живейшим интересом отнесся к нашему путешествию и забросал нас вопросами.

— Откуда вы едете? Чего ищете? Куда хотите идти? Есть ли у вас товарищи, и где они?

Мы подверглись настоящему допросу. Я ответил ему:

— Мы ищем золота, Лацаро. Идем на реку Сантьяго. Наш лагерь находится ниже на Понго. Там все наши ценности и много подарков, подобных тем, которые мы имели удовольствие подарить вашим подданным. К сожалению, из-за трудностей поднятия по реке Понго мы не могли доставить их сюда… Жаль. Очень жаль! Ах, какой прекрасный выбор среди наших вещей! Но теперь все трудности легко преодолеть. Надо только нагрузить лодки товарами, и ваш народ будет счастлив… Для этого собственно мы сюда и прибыли. О вас, Лацаро, мы слышали от других мелких племен. Они дрожат при вашем имени…

— Оставайтесь до отъезда гостями моего племени, — сказал Лацаро. — Жить вы можете у меня в хижине.

— Как жаль, что мы не можем воспользоваться вашим предложением, — ответил я. — Наши запасы так далеко отсюда, и нам нечем вознаградить вас за ваше гостеприимство.

После того как мы осмотрели предложенные нам хижины, мы предпочли остановиться на небольшом островке против становищ индейцев. Конечно, мы сделали это не потому, что боялись насекомых в их хижинах. Нет. Дикие индейцы, живущие под тропиками и не носящие одежды, относительно чистые люди. Они часто купаются в реке, и кожа у них под постоянным действием солнца довольно чистая.

Во время приготовлений к переезду на новое жилище Гаме завернул довольно высоко свои брюки. Его ноги чесались. На них было множество старых нарывов, которые образовались от укусов мух, москитов, и теперь некоторые нарывы лопнули и из них тек гной. Как только индейцы увидали эти ноги, они мгновенно обратились в дикое бегство. Исчезло все племя. Мы поняли, что индейцы испугались оспы.

— Идите сюда! — кричали мы Лацаро, который остановился на порядочном расстоянии от нас. — Посмотрите, у Гаме совсем не оспа.

Лацаро успокоился и позвал обратно своих подданных. Мы начали переезжать на остров.

Против меня сидел «медик» племени. Он оказался прекрасным гребцом. Под его сильным ударом сломалось одно весло. Чтобы сделать новое весло, потребовалось довольно много времени. У индейцев были каменные топоры и зубила из зубов животных. Индейцы жили еще в каменном веке и, кроме золота, металлов не знали. Вместо рубанка и напильника они употребляли речной песок; которым шлифовали свои орудия.

На острове индейцы быстро построили нам шалаш, развели огонь, и мы приготовили себе ужин. Индейцы были так мирно настроены, что заночевали у огня.

Четыре дня мы отдыхали, подкормились и подлечили ноги, успевшие покрыться новой кожей. Время от времени Лацаро приходил к нам и расспрашивал о наших подарках, о величине зеркал и о цвете бус. Мы не хотели просить его дать нам людей, которые доставили бы наши вещи сюда, боясь вызвать у него подозрения. И вот, однажды, он сам пришел к нам с таким предложением.

— Вы получите большой челнок и восемь гребцов во главе с «медиком», — сказал Лацаро.

— Блестящая мысль! — воскликнул я.

На пятый день мы тронулись в путь.

Путь наш на Борью был пройден довольно скоро. Ночью, располагаясь на ночлег, мы по-очереди держали охрану. Мы не боялись нападения со стороны хуамбисас или других индейцев, — мы опасались, что нашим временным союзникам может придти в голову — исчезнуть. Но они крепко спали, и с востока слышался только шум Понго.

Когда мы причалили к Борье и перед нашими спутниками открылся наш лагерь с его обитателями, «медик» отошел от нас шагов на 20 и опустился на землю, повернувшись спиной к нам. То же самое сделали все индейцы. «Медик» запел печальную песню, его спутники повторяли каждое его движение и хором вторили ему. Над Марасион понеслось грустное похоронное пение. Никто из индейцев не произнес ни одного слова, после того как они увидали наше снаряжение. Казалось, они остолбенели при виде большого числа белых и большого багажа, как-будто они поняли ясно свою глупость, что так легко доверились неизвестным белым. Нельзя было найти другого объяснения их вою. А они продолжали свои жалобы и как будто не хотели их кончить, а мы не хотели их прерывать.

— Да неужели вы не можете петь что-нибудь другое? — воскликнул Жак на английском языке.

Пение продолжалось еще около получаса и умерло само собой. Один за другим потянулись индейцы к нашему лагерю и сели у огня. Жак и Эдвардс решили вывести индейцев из их онемения и принялись шумно танцевать. Это произвело большое впечатление на индейцев. Чтобы привести их опять в равновесие, мы подарили каждому из них по рубашке. Рубашки были с оранжевыми и голубыми полосами. Этот подарок сильно понравился нашим гостям.

Шалаш из пальмовых листьев.

После недели отдыха, мы начали собираться в путь. Настроение индейцев стало беспокойным. Они с тоской посматривали в ту сторону, где были их горы.

Я разместил всех своих спутников так, что в каждом челноке сидели вместе белые и индейцы.

Мы подвигались вперед без особых затруднений. Когда мы достигли слияния Сантьяго с Марасион, мы увидали на песчаной отмели до 200 челноков. Они были нагружены фруктами, овощами, медом и гиаманхи в неимоверном количестве.

Небольшой полуостров был усеян сотнями мужчин и женщин с детьми. Они сидели по-трое и по-четверо в каждом челноке. Одни болтали, другие варили пищу, третьи оттачивали копья о песок, четвертые ужинали. Косые лучи солнца окрашивали всю картину в фиолетовый цвет и смягчали резкую окраску леса, реки, песка и дикарей. Это была мирная картина. Ни одного облачка не было на темно-синем вечернем небе. Тишина вечера нарушалась только пронзительным криком попугаев, стаями носившихся в воздухе.

Как переменилась картина! Еще недавно мы с Гаме чувствовали себя несчастными среди этой пустынной местности. Признаться, мы были ошеломлены той быстротой, с которой разнеслась молва о нашей экспедиции среди индейцев. Очевидно, значительная часть племени антипас двинулась сюда, привлекаемая заманчивыми подарками.

Индейцы сидели на берегу и терпеливо ожидали ручных зеркал и полосатых рубашек. Они сидели, окруженные тысячью тонн овощей, зелени и других произведений леса и реки. Наше же снаряжение, на пяти челноках, весило всего не более 5 тонн. И все-таки я не мог бы убедить предприимчивых купцов, что я не могу взять всего, что они привезли.

Мы наменяли продуктов больше, чем нам было нужно, и решили оставить дело до утра.

Утром надо было распустить толпу индейцев, а главное достигнуть, чтобы они ушли довольные. Мы решили пройти вдоль всей песчаной отмели и сделать подарок отряду каждого челнока. Отряд состоял большею частью из одного мужчины, двух женщин и ребенка. Во время обхода отряда индейцев, я убедил их оставить песчаную отмель. Здесь мы поставили нашу полотняную палатку по военным соображениям. С трех сторон была вода, и никто не мог бы живым добраться до нас, если бы мы того не захотели. С четвертой стороны был ровный открытый песок, не представлявший никакой защиты.

Кто перехитрит

Мы достигли своей цели. Индейцы были довольны подарками и наряжались в рубашки. Однако их хорошее настроение могло в любой момент измениться в обратное. Поэтому мы работали над другой задачей. Мы старались склонить «медика» и Лацаро, чтобы они дали нам отряд, который проводил бы нас в самое сердце неизвестной страны. Самой соблазнительной приманкой могли быть для них наши топоры и махете.

— Я дам каждому, который будет сопровождать нас, по одному топору или махете, — говорил я.

Я раскрывал перед «медиком» и Лацаро ящик с топорами и ящик с махете. Я повторял это несколько раз.

Вид блестящей стали и лакированных ручек потрясал их до глубины души. Я видел, что в этот момент они твердо решили, правдой или неправдой, добыть себе наши сокровища.

Они сознавали, и мы угадывали, что у них не было ни малейшего намерения выполнить договор, который они с нами заключили.

— Дело идет о том, какая партия оставит другую в дураках, — просто сказал Жак.

— Мы будем рассаживать 8 гребцов на все наши четыре бота, — сказал я. — А ночью мы будем связывать челноки вместе и ставить часового.

Между тем большая часть антипас исчезла. Остались немногие, более разумные, — которые ожидали богатой добычи. Было ясно, что 9/10 вымененных нами продуктов мы не можем взять с собой, и они останутся на месте. На следующее утро мы тронулись в путь.

Прошло несколько дней. Вдруг среди индейцев стало обнаруживаться беспокойство. Ночью был на часах Педро. То и дело к нему стали подходить индейцы с разными предложениями:

— Дайте лодку! Мы хотим переплыть реку, — говорили они, широко улыбаясь.

— Мы видели на том берегу огромную стаю обезьян, — говорили другие. — Нельзя ждать до рассвета. Надо сейчас же двинуться в путь.

— Дайте лодку! На том берегу большое дерево. Оно годится для топлива.

— Дайте лодку! Мы наловим рыбы к утреннему завтраку.

— На том берегу находятся черепахи. В лодке мы сумели бы без шума приблизиться к ним.

Их настоятельные просьбы довели Педро до отчаяния, и он разбудил меня.

— Как? Вы хотите ночью, в такую темноту, удалиться от лагеря! — воскликнул я. — Да знаете ли вы, как это опасно. Каждую минуту вы можете подвергнуться нападению хуамбисас.

Я уговаривал их, как детей, и в то же время знал, что они мне не верят и хотят перехитрить меня.

Так прошел первый ряд ночей. Против их ухищрений Мы выставляли наше красноречие. Тогда индейцы переменили тактику. Они начали притворяться больными. Они говорили, что вода Сантъяго причиняет всякие болезни, приводит к потере аппетита и к общей слабости. Они еле-еле тащили лодки, жаловались на свои страдания и говорили, что лучше умереть, чем плыть дальше. Но мы оставались тверды. Тогда «медик» прибег к хитрости.

Ночью он принял какое-то средство и тотчас же упал на землю. Катаясь по земле, он стонал и вопил;

— Ваши хижины стоят в огне, ваши семьи разбегаются по лесу, — визжал «медик», и голос его заглушал стоны слушателей. — Половину ваших женщин хуамбисас увели в плен. Они уже в долине Сантъяго. И что ужаснее всего, — ваши дети знают, что вы бежите от своих врагов. Но все равно вас настигнет черная оспа. Она уже свирепствует среди нашего народа. Голодные и лишенные родных мест, вы не будете знать куда направить путь. Гибель и смерть ожидают вас всех, если вы не вернетесь обратно!

Кругом «медика» стонала диким воплем толпа индейцев. Он сделал свое дело. Со стоном и визгом метались индейцы по нашему лагерю.

Мы поняли, что бесцельно ждать от них работы. «Медик» одержал победу, опираясь на безграничное суеверие своего народа.

У всех племен иифарос «медики» всесильны. Но власть их продолжается до тех пор, пока их пророчества исполняются. При первой неудаче их убивают. «Медики» знают средства против некоторых болезней и иногда лечат довольно удачно. Во время войны «медик» сопровождает свое племя, предсказывает победу и избавляет своих товарищей по оружию от вредного влияния врагов. Наконец, он один может делать горшки, в которых будут вывариваться головы убитых врагов.

Утром мы велели индейцам построить прочную крышу для склада. Здесь мы решили оставить часть наших запасов до нашего возвращения, так как одним нам трудно было бы грести со всеми припасами вверх по течению. Топоры и махете индейцы получили вперед. Мы отпустили их, и они ушли.

Через два или три часа после их ухода нам пришло в голову открыть наши ящики с запасами и посмотреть — все ли в порядке. Оказалось, что половина топоров и махете и две трети яда — исчезли. Наши ящики и сундуки были намеренно завинчены длинными винтами, и тайна их отвинчивания, как мы полагали, была неизвестна дикарям. Несколько позже я вспомнил, что я сам был довольно неосторожен и однажды в присутствии старого плута «медика» открыл один ящик. Должно быть, когда мы плыли вверх по Сантьяго, индейцы ежедневно осторожно вынимали из ящиков и сундуков наши товары и прятали их в чащу зелени. Вместо отвертки они употребляли махете, которые получили от нас.

На следующий день двое наших спутников отказались следовать дальше и повернули обратно.

Нас осталось шесть человек. Прежде чем покинуть остров и двинуться в путь, мы решили поискать в песке золота. И в первый раз за все время нашего путешествия мы нашли золото. Мы собрали его всего несколько унций, что не похоже было на те воза, которых ожидал в этой стране Жак.

Во время наших поисков золотоносного песка мы услыхали удары весел по воде и оглянулись.

Как пораженные громом, мы остались на месте. Вдоль правого берега в виде исполинской змеи двигались один за другим 55 челноков иифарос.

Охотники за черепами идут войной

Тухаймпай, так звали начальника племени агуаруна, причалил к острову, воткнул свое копье острием в песок и пошел к нам для дружественных переговоров. Его многочисленная свита хотела было ринуться вслед за ним в наше убежище. Но при первых попытках к этому движению, я дал знак Тухаймпаю, чтобы он вернул свою свиту на противоположный берег. Там она должна ждать результатов переговоров. Мы были в полной безопасности, пока нас разделяла река.

Таким образом переговоры начались. Тухаймпай держал себя с достоинством. В его манерах не было никакой приниженности. Он был выбран для переговоров с нами благодаря своему положению и знанию кетшуа.

— Мы слышали, что вы пришли искать золото, — начал он. — Здесь на этой реке очень много хуамбисас, дурных людей, которые убивают белых и похищают их жен. Я сам говорил с белыми, был в Барранке, и я знаю, что вы будете убиты. И вот мы пришли сюда, чтобы предостеречь вас У хуамбисас такое же оружие, как и у вас.

— О великом начальнике Тухаймпае я слышал, — ответил я, — и знаю, что он друг белых людей. Поэтому он может доказать еще раз свою дружбу, если на этом опасном пути он возьмет нас под свою защиту. В знак нашего взаимного уважения мы должны вместе выпить.

Принесли бочонок с ромом. И Тухаймпаю была предложена порядочная порция. Ром ему показался очень вкусным.

— Вы понимаете, что мы очень ценим ваше предостережение, — продолжал я. — Но мы не боимся ни хуамбисас, ни кого бы то ни было. Мы пришли с миром. Но если на нас нападут, то мы сумеем защититься.

Тухаймпай вернулся на берег к воде и крикнул начальнику племени антипас, чтобы тот переправился через реку сюда, для переговоров с нами. Длинный ряд челноков был наполнен воинами. Они наблюдали за всем происходившим.

— Сюда! Сюда! — кричал Тухаймпай.

Начальник антипас направил свой челн к нашему острову.

Я собрал своих товарищей в шалаш, и мы начали обсуждать положение. Мы решили попытаться — склонить весь отряд воинов идти с нами вверх по течению. Их помощь была бы для нас незаменима.

Вскоре Тухаймпай вернулся со своих переговоров и сказал мне:

— Мы — отряд воинов, пришли, чтобы перебить хуамбисас.

— Тогда мы вам поможем, — ответил я, — так как они наши общие враги. Давайте, соединим наши силы и двинемся вместе вперед.

Сделка была заключена. Мы отлично догадывались о тайных намерениях наших «союзников». Но мы хотели воспользоваться их помощью, чтобы тащить наши челноки, перегруженные припасами, вверх по течению.

Мы выступили на следующее утро. Весь долгий день мы сидели и наблюдали за сильными ударами весел. В наших челноках ехало 200 человек из племени агуарунас и антипас. Было очевидно, что два отряда соединили свои силы, так как цель у них была общая. Днем оба племени так перемешивались, что их трудно было различить. Но ночью они ложились отдельно. Они были естественные враги и не доверяли друг другу. Каждый воин имел новый передник, горшок с краской для тела, украшения из перьев, сплетенный из тростника короб для гиаманхи, одно копье и половинку тыквы, служившую сосудом для питья. Некоторые имели при себе тростниковые трубки для выдувания стрел. Большинство были голы.

Первый день прошел гладко. Под вечер мы высадились на песчаную отмель. Тухаймпай взял на себя заботу доставлять во время путешествия дичь. Он посоветовал нам не употреблять наши ружья для охоты.

— Грохот от выстрела предупредит хуамбисас о нашем приближении, — сказал он нам.

Его совет показался нам разумным. Охота у индейцев вначале шла удачно. Мы получали к ужину дичь самых разнообразных сортов и в большом изобилии. Очень много было индейских петухов, фазанов, обезьян и диких свиней. Мы выбирали, что нам нравилось, а остальное индейцы уносили от палатки.

После ужина к нам пришел Тухаймпай с полной чашкой гиаманхи.

— Выпейте побольше этого благотворного напитка и идите спокойно спать, — сказал он. — Индейцы будут охранять вас всю ночь.

Чтобы избегнуть этого подозрительного благодеяния, я предложил Тухаймпаю, как ответный подарок, — чашку сгущенного молока. Я знал, что индейцы чувствуют отвращение ко всяким консервам, в каком бы виде они ни были. Трюк удался, и в этот вечер больше не было разговоров о напитке.

— Как можно думать, чтобы вы всю ночь бодрствовали, а мы предавались сладкому сну, — продолжал я. — Нет, мы этого не можем допустить. Свою долю по охране мы должны честно принять на себя. Предупредите же своих людей, чтобы никто из них не приближался к нашему лагерю ближе, чем на 50 метров. Иначе наша стража будет стрелять, и кто ночью может разобрать — друг идет или враг. В нашем общем деле мы принимаем половину тяжести на себя. Надо быть осторожными, — ведь мы так близко от врагов. И какое было бы несчастье, если бы мы сгоряча перестреляли своих собственных друзей. Нет, вы предупредите своих людей, чтобы они близко не подходили к нашему лагерю.

Дни шли за днями. Мы так быстро подвигались вверх по течению, что Жак не успевал исследовать песок, в котором несомненно было золото. Мы не хотели остановками уменьшить стремительность нашего военного отряда. Мы двигались с восхода до захода солнца, с небольшими перерывами в полдень для питья. Дисциплина у дикарей была проста: они подчинялись своим начальникам. Мы чувствовали себя среди них, как гости на охоте. Они знали свою страну, и у них был свой военный план. Вся наша экспедиция находилась под руководством Тухаймпая и другого начальника.

Каждую ночь мы напрягали все наши силы и ум, чтобы расстроить бесконечные уловки, с помощью которых индейцы хотели завладеть нашим багажом. Мы все больше и больше убеждались, что наши вещи для них гораздо привлекательнее, чем все, что имеют хуамбисас. Да и головы наши могли быть прекрасными трофеями.

Наш лагерь мы всегда разбивали вдали от индейцев. Несмотря на это, они могли бы его штурмовать, если бы обладали мужеством северо-американских индейцев. Но среди них не было ни одного, который пошел бы на верную смерть, чтобы доставить победу своим.

Однажды мы подошли к такому месту, где река образовывала рукав с тихим течением. Здесь я имел случай увидать электрических угрей и скатов. Вода крутилась в том месте, где были эти животные. Угорь и скат считаются лакомым блюдом у всех жителей Амазонки. Угри достигают в длину 120 см и в толщину 10 см. Они медленно плавают, и их легко достать копьем. Угри сильно заряжены электричеством. Когда я подошел к одному угрю с махете и дотронулся до него, то получил такой удар, что мускулы моей руки были на время парализованы. Я думаю, что переплывать такие реки, где много угрей и скатов, опасно. Довольно двух-трех таких ударов, какие получил я, чтобы мускулы на некоторое время парализовались и человек мог захлебнуться.

Во время одной стоянки индейцы отправились на охоту со своими тростниковыми трубками, а мы пошли осмотреть окрестности лагеря. Там и здесь в изобилии росли ванилевые растения. Они здесь пышно разрослись и обвивали каждое дерево. Стручки их достигают 25 сантиметров длины, жирны и имеют ароматичный запах. Их цветы — это цветы маленьких орхидей, к семейству которых и принадлежит ванилевое растение.

Прошло уже две недели, как Тухаймпай со своим отрядом присоединился к нам. Мы стали несколько беззаботнее относиться к индейцам. Они, казалось, сознали невозможность обмануть нашу бдительность и обратили все свое внимание на хуамбисас, которым собирались нанести решительный удар. С каждым днем мы приближались к местности, где могли встретиться с врагами.

До 26 октября мы не замечали никаких признаков хуамбисас. В этот день до полудня мы двигались обычным гусиным маршем. Как вдруг среди лодок произошло движение. Индейцы что-то выловили из воды, и это привлекло общее внимание. Пробравшись к главной части колонны, мы увидали, что находка их действительно заслуживала внимания. Это был обугленный кусок дерева. Таким образом, враг был близко. После продолжительных переговоров было решено — продвинуться дальше и найти место, откуда могло приплыть сюда дерево.

Пророчество

Мы поплыли дальше и в полдень высадились на песчаной отмели. Война носилась в воздухе. Отряд иифарос, казалось, собирался с силами, чтобы напасть на своих давнишних врагов. Осталось сделать только один шаг, чтобы довести их боевой пыл до белого каления, — спросить оракула.

После обеда дикари исчезли в лесу, который подходил к самому краю берега. Через несколько мгновений они вернулись. Каждый нес ветку дерева с маленькими зелеными ягодами. Ягоды они стряхнули с ветвей, а ветки стали сажать в песок по прямой линии вдоль берега. Ко мне подошел Тухаймпай.

— Мы хотим вызвать дождь, — сказал он добродушно.

— Я надеюсь, не такой сильный, чтобы мы и наши лодки размокли, — ответил я с насмешливой торжественностью.

— Не беспокойтесь, — сказал Тухаймпай серьезно, — только короткий ливень. Сегодня вечером будет дождь, гром, гроза, но прежде чем мы вызовем бурю, мы построим вам дом.

Я был крайне удивлен. Казалось невероятным, чтобы он мог своими рассаженными ветками подействовать на природу. С тех пор как мы вошли в Сантъяго, на небе ни разу не появлялось облако.

Тухаймпай говорил с такой серьезностью, что я не мог уже себе позволить шутки. Напротив, я уговорил Жака и остальных членов экспедиции идти вместе со мной и принять участие в спектакле. Мы также нарезали ветвей и рассадили их по берегу.

Оборванные ягоды индейцы собрали в раковины улиток и бросили их с торжественным пением в реку. Мы также проделали эту «обезьянью» работу. Затем мы сели в лодки и двинулись в путь.

Через полчаса закрапал дождь. Откуда-то собрались облака, в первый раз за три недели. Конечно, это была простая случайность, но, с другой стороны, было весьма странно, что усилия Тухаймпая увенчались таким поразительным успехом. Нужно заметить, что дождливый период в этой местности должен был наступить только с середины января. Тем не менее Тухаймпай оказался прав даже до мелочей.

В этот полдень прошел легкий дождь при солнце, достаточный, чтобы освежить нас. Но он был непродолжительным. Мы видели, что Тухаймпай показал нам на примере свою дружбу с богом Яку-маман, властителем рек и дождя. Если бы дождь не пошел и бог дал свежесрезанным веткам завянуть и умереть, то это значило бы, что нам не следует предпринимать нашего нападения на врагов. По мнению индейцев, без помощи бога рек нас ожидала верная гибель.

— Вы увидите силу, которая живет во мне, — оскаливая зубы, проговорил Тухаймпай.

Вдруг он переменил тон и сказал:

— Мы вернемся домой со многими головами.

Через несколько мгновений он опять начал хвастать.

— Это ничто в сравнении с тем, что будет этой ночью. Загремит гром, заблестит молния, подует страшный ветер, забушует буря, татан будет мне улыбаться.

Мы начали верить, что произойдет нечто подобное, о чем говорил Тухаймпай. Однако, когда индейцы начали строить исполинские крепкие шалаши, чтобы уберечься от дождя, мы не могли удержаться от шуток.

Около шести часов вечера индейцы открыли устье реки, которая впадала в Сантъяго. Эта река была покрыта таким густым кустарником, что оставалась незаметной со средины главной реки. Оба племени решили, что именно здесь надо искать врагов, что отсюда приплыл тот кусок обугленного дерева, который они поймали в водах Сантьяго.

Четверо отборных людей взяли челнок и, как лазутчики, отправились исследовать местность. Без единого звука скользнули они по воде и исчезли во мраке под крышей лесного свода. Как в этот миг они походили на подкрадывающихся кошек! Они знали, что если их откроют, — смерть неизбежна.

Тухаймпай приказал оставшимся воинам и нам переправиться на другой берег Сантьяго, против впадения в нее речки. Здесь мы оставили наши лодки и, карабкаясь по деревьям, которых было много навалено на берегу, переправились на сушу, стараясь не оставлять следов. Тухаймпай сам руководил переправой. Затем отряд индейцев собрал все челноки вместе, связал их лианами, и наполнил до половины илом, собранным у берега. Лодки погрузились в воду и исчезли совершенно из виду. После этого весь отряд ушел в лес. Если бы кто-нибудь через пять минут проехал на лодке мимо этого места, он никогда бы не открыл присутствия здесь военного отряда.

Наступили сумерки. Тухаймпай торжественно подготовлял наступление бури. Он приказал построить шалаши для всех воинов и один — особенно хороший — для своих белых союзников. В полчаса лагерь был раскинут. Одна половина его для агуаруна, другая для антипас, наш шалаш был поставлен посредине между их шалашами. Их шалаши находились от нашего не далее как на 30 метров. Из предосторожности мы очистили место около нашего шалаша от растительности. Кто знает, что вздумают делать наши друзья, когда по их приказу второй раз польет дождь. Мы чувствовали здесь себя стиснутыми и окруженными мраком. Мне казалось, что все силы индейцев были устремлены на борьбу с их врагами хуамбисас. За нас же они могли приняться во вторую очередь, когда с хуамбисас будет покончено.

Как бы то ни было, но вечером мы не заметили никаких признаков их коварной игры, и все-таки никто из нас не заснул из-за черной темноты леса.

Мы развели вокруг нашего шалаша костер, как это сделали и индейцы, и сидели на-страже целыми часами. Мы видели такие сцены, которые остаются в памяти на всю жизнь.

Тухаймпай явился в наш шалаш с большим горшком какой-то черной мази.

— Мы раскрасим вас, — возвестил он.

Я узнал, что это краска хито, которая приготовляется из скорлупы большого ореха. Все племена иифарос употребляли ее для военного раскрашивания, и без этой процедуры у них не появлялось охоты к нападению.

Мы согласились раскрасить себя. Нападение должно было состояться в следующее утро. Мы разделись и приступили к этому делу. Мы старались не оставлять не закрашенным ни одного местечка. Действие краски обнаружилось только на следующее утро. С восходом солнца мы увидали, что наша кожа, волосы и даже глаза сделались чернее ночи. Мы хохотали почти до слез. Индейцы спокойно смотрели на нас. Они думали, что мы выполняем свой боевой танец.

В ту ночь, как Тухаймпай принес нам краску, чтобы раскрасить нас, он явился во второй раз и сообщил о счастливом возвращении лазутчиков. Враг был обнаружен. Их лагерь состоял из двух или трех шалашей. Лазутчики приблизились к стоянке настолько близко, что их отделяли от лагеря всего несколько метров. Они пересчитали всех своих врагов и с удивительной ловкостью вернулись незамеченными.

Много раз я имел возможность убедиться в поразительной способности этих людей к выслеживанию. Накрасив себя с головы до ног, индейцы принялись за приготовление к военному танцу. Каждый лагерь развел по большому костру. Около шалашей были сложены запасы горючего материала на целую ночь. По данному знаку все вскочили, схватили копья и, соединившись в круги, понеслись около вспыхивающих костров. Дикари все больше и больше разжигали себя пением и, наконец, устремились в неистовый танец. Они потрясали копьями и с яростными угрозами бросались на невидимого врага. Иногда из круга отделялся воин. Он выкрикивал проклятия и месть хуамбисас, укравшим у него жену.

Вдруг раздались первые удары грома обещанной бури. Все происходило так, как предсказывал Тухаймпай. Забушевал ветер, полил потоками дождь, загремел гром и заблистала молния. Стихия разыгралась так сильно, что мы выставили охрану перед нашим шалашом. Кругом шел треск от ломающихся сучьев. Сучья падали на землю и одного из них было достаточно, чтобы уничтожить наш шалаш.

Через полчаса все пришло в прежнее состояние. Мы вылезли из шалаша и начали раздувать костер. Буря прошла, но в сердце каждого индейца она оставила веру в могущество своего начальника. Теперь, уверенные в победе, дикари бросились танцевать с удвоенной энергией. Они прыгали, скакали и разжигали в себе дикую ненависть и кровожадность. Всю ночь продолжался этот дьявольский танец. Нам ничего не оставалось делать, как сидеть с ружьями наготове и ждать рассвета. Нам было не до сна в то время, когда ярость индейцев была доведена до белого каления.

Я не берусь объяснять удивительный успех Тухаймпая. Я только не могу допустить что это было случайное совпадение обстоятельств. Нет, скорее он угадывал каким-то шестым чувством приближение дождя, или просто умел узнавать о приближении бури при помощи тщательных наблюдений над движениями различных животных, — словом, по признакам, которые замечают только настоящие сыны леса.

Нападение

С наступлением утра перед нами открылась такая картина. У костров лежали измученные ночными плясками воины. Они спокойно готовились к битве. Нам казалось, что, растратив ночью все силы, им трудно будет вынести напряжение боя. Однако мы понимаем сражение совершенно иначе, чем они. Длительность и напряженность современного боя для индейцев совершенно неизвестны. Они действуют хитростью и неожиданностью. Что для нас является делом целых дней и недель, то они кончают в несколько минут.

Индейцы слонялись среди потухшего пепла, занятые своими горшками с краской, перьями и передниками. Краска хито за ночь сделала свое дело, и индейцы стали черными с головы до ног.

После непродолжительного завтрака, — для индейцев было достаточно несколько глотков гиаманхи, — все участники похода отправились к воде. Приближался момент нападения. Дикари в своих новых передниках, с накрашенными лицами и с пучками туканьих перьев на голове и в ушах, представляли опасную банду. Тихо вытащили они челноки и переплыли на противоположный берег реки. Мы прошли 200 метров и остановились. Здесь индейцы оставили несколько пожилых мужчин для охраны челноков. Затем мы пошли дальше по лесу за нашими лазутчиками. Согласно плану, дикари разделились на две группы. Одна группа антипас пошла в обход, чтобы напасть на отдельные стоянки, другая группа из агуарунас держалась берега и должна была двигаться на ближайшие поселки. Мы, белые, теперь черные, составляли прикрытие для последней колонны под личным наблюдением Тухаймпая. Пройдя некоторое расстояние, мы остановились. Мы должны были ждать начала нападения.

Едва мы остановились, как до нашего слуха донеслись удары махете о дерево.

В этой части рассказа я буду краток и скажу только немного о приемах войны у иифарос. Они отвратительны. Нападающие не проявляют храбрости, а те, на которых они нападают, не могут защищаться. Как подкрадывающаяся кошка бросается на птицу, так же иифарос нападают на своих врагов.

С тяжелым сердцем мы ожидали конца той трагедии, которая разыгрывалась около нас. Мы присоединились к военному походу против желания. После того, как мы были покинуты «медиком», для нас была только одна возможность подняться вверх по течению реки с нашим багажом, — это присоединиться к Тухаймпаю. Если бы мы отказались от его предложения, мы оказались бы между двух врагов, которые одинаково хотели наших голов.

Мы сидели и прислушивались к ударам махете о дерево. С отвратительным криком выскочил первый отряд нападающих из-за своего прикрытия. Их жертвы были всего на расстоянии 10 метров.

В этот день мы не сделали ни одного выстрела. Нам не пришлось ни нападать, ни защищаться. Когда мы подошли к стоянке, все было кончено…

Жестокие трофеи

За «победой» произошло нечто потрясающее по своей жестокости. От золотоискателей и охотников за гумми я слышал о невероятно жестоких обычаях иифарос. Но то, что мы увидали, превзошло все наши представления…

Мы встретили оба возвращающихся отряда с окровавленными головами врагов. — Это были жестокие трофеи…

Иифарос бросались на оставленных убитых и раненых хуамбисас и учиняли над ними расправу. Они не щадили даже женщин. Женщину, которая сопротивлялась или не хотела следовать за победителем, постигала участь мужа.

За убийствами следовало полное разграбление оставленных жилищ. Когда я осмотрел ограбленные вещи, то нашел там пеструю смесь собственных вещей хуамбисас с перуанскими монетами, фарфоровыми тазами, кусками материи и другими вещами, награбленными в Барранке.

Оба отряда соединились и двинулись триумфальным шествием к реке, где были спрятаны челноки. Они спешили, так как опасались ответного нападения хуамбисас, у которых были ружья, захваченные в Барранке. Среди трофей были отнятые у хуамбисас трое детей. Переправившись на другой берег реки, иифарос приступили к препарированию черепов. Это занятие продолжалось целый день. Тут же около огня играли захваченные в плен дети. Они были слишком малы, чтобы понять то, что происходило. Пройдет несколько лет, они вырастут и тогда будут призваны убивать своих же родных. А теперь они уже подружились со своими захватчиками, в семье которых они останутся навсегда.

Военные трофеи иифарос. Снимок сделан с черепов, хранящихся в музее Северо-Американских Соединенных Штатов. Средний череп — мужской, по бокам два женских. В последнее время республиками Южной Америки изданы распоряжения, строго запрещающие производство подобного рода «военных трофеев».

Во время отсутствия воинов женщины заготавливают большое количество гиаманхи. Этот напиток содержит довольно много алкоголя, и от него можно опьянеть. Обычно, при возвращении мужчин с похода устраивается праздник радости, и все перепиваются. Мужчины и женщины танцуют и непрерывно пьют. Несколько часов разносится по лесу барабанный бой. Только одуряющее действие напитка приводит пиршество к концу.

Возвращение

Оставаться долго вблизи жаждущих мщения хуамбисас было опасно. Нужно было или идти дальше вверх по течению, или возвращаться обратно. Тухаймпай настаивал на том, что мы должны сопровождать его отряд обратно вниз по течению. Он утверждал, что на Марасион, выше Понго-де-Мансерихе, находится в изобилии золото.

Путь вверх по течению был труден. На реке были водопады и быстрины. Через них пришлось бы тащить наши тяжело нагруженные челны. Чтобы избежать быстрого течения реки, надо было идти близ берега, а с берега мы легко могли подвергнуться нападению раздраженных хуамбисас.

Посоветовавшись, мы решили вернуться с индейцами до их первого лагеря. Незадолго до сумерек мы двинулись к нашим челнокам. Мы теперь чувствовали устремленные на нас жадные взоры. Разгоряченные борьбой дикари были в опасном настроении. Они становились с каждой минутой все наглее и наглее. Они группами в 5–6 человек подходили совсем близко под предлогом — взять на время наши ружья. При этом они забывали, что нужно подальше отставлять свои копья. Однажды, один дикарь вздумал разоружить Жака. За это он получил удар прикладом в грудь. Этот случай не мог, конечно, улучшить наши дальнейшие отношения.

Наступило настоящее затишье перед бурей, когда Тухаймпай явился к нам и сказал:

— Пусть каждый из вас сядет по одному человеку в челноки к индейцам. Этим вы подкрепите их доверие. Ваше влияние так велико, а ваша сила еще больше. Вы спасете нас от гибели в случае, если хуамбисас начнут нас преследовать.

Все это было в высшей степени подозрительно. Под льстивыми словами старого плута скрывалось желание завладеть нашими головами и нашим багажом.

В течение четверти часа я убеждал Тухаймпая, что четверо из нас должны ехать по двое, а пятый займет место в третьем челноке. Тухаймпай не мог скрыть своего разочарования. Он вынужден был подчиниться нашему решению — не разъединяться.

Если бы мы сели по-одному в челноки индейцев, то по данному знаку челноки были бы опрокинуты. Индейцы действовали под водой так же хорошо, как и на суше, и поразили бы нас копьями, а мы ничего не смогли бы сделать с нашими винчестерами.

Скоро наша флотилия тронулась в путь. Впереди колонны находились Жак и Эдвардс, Ямбуша был в середине, Гаме и я вместе с Тухаймпаем сели в последнюю лодку.

Страшные черепа жертв нашего нападения с оскаленными зубами, с сочащимися глазными впадинами и выпавшими языками неподвижно глядели на нас.

Через час мы достигли песчаной отмели. Здесь решено было переночевать. Когда причаливал мой челнок, уже горели костры, зажженные приехавшими раньше. С обычной осторожностью мы разбили свой лагерь в надежном расстоянии от наших союзников. Прежде чем лечь спать, мы устроили совещание. Должны ли мы возвращаться или нет. Взвесив все, мы решили добраться до верхнего течения Сантьяго по Мороне. Это значило, что мы еще раз должны пройти по Понго-де-Мансерихе. Решение было принято, и мы отправились спать. На страже остались Жак и Гаме. Наглость иифарос со времени их успешного нападения на хуамбисас убедила нас, что у них осталось только одно желание — свою большую победу превратить в полный триумф. Поэтому мы не могли оставить на-страже одного. Всю ночь дикари сидели у огня, болтали и жестикулировали.

Утром с восходом солнца мы были уже на ногах. Снова Тухаймпай начал убеждать меня разместиться всем белым по одному в челноки индейцев. И снова я отверг его предложение. Так поплыли мы, растянувшись в длинную линию. Передние челноки находились от средней части флотилии на 800 метров и столько же было между нами и серединой.

Мы плыли уже несколько часов. Ничто не нарушало тишины. Слышались лишь мерные удары весел да иногда вскрики попугаев. На руле нашего челнока сидел Тухаймпай. Три гребца сидели впереди и работали веслами. Гаме и я сидели посредине лодки спиной друг к другу с ружьями на коленях. Мы молча курили, и ни на одно мгновение не спускали глаз с индейцев.

Вдруг раздались два выстрела, быстро следовавшие один за другим. В одно мгновение я вскочил и направил ружье на Тухаймпая.

— В воду! — крикнул я.

Начальник перекинулся через борт и не успели мы направить с Гаме ружья на гребцов, как они уже плыли от лодки к берегу.

Предчувствуя опасность, мы накануне вечером условились, что в случае враждебных действий со стороны индейцев, два быстро следующих выстрела являются сигналом.

Как потом выяснилось, сигнал к тревоге дал Амбуша.

— Индейцы на моем челноке, — рассказывал он, — не говоря ни слова, вдруг повернули к берегу, причалили и оставили меня одного. Я был уверен, что они затевали какую-нибудь злую штуку со мной и дал сигнальные выстрелы.

Жак и Эдвардс подобно нам избавились от своих спутников. Мы соединились, поймали опустевшие челноки и в первый раз свободно вздохнули. В тот вечер мы были в приподнятом настроении. Наконец-то мы избавились от напряженной бдительности. В радости мы схватили оставшиеся в лодках копья и, размахивая ими, устроили настоящий военный танец иифарос.

Здесь мой дневник обрывается…

Я помню, что потом мы спокойно плыли по Сантъяго, охотились, искали золото и гумми. Золота мы нашли немного, но гумми-деревьев был неисчерпаемый запас.

Когда мы прибыли на то место, где к нам присоединился отряд иифарос, мы откопали спрятанные нами припасы: стеклянную банку с 45 риса и ящик с тремя тысячами патрон. Если бы наши союзники прибыли раньше, то от этих запасов не осталось бы ничего.

Добравшись до Борьи, мы пошли посмотреть, что сталось с нашими посевами. Маис был готов, кассава была молода, мучниста и обещала богатый сбор. Мы остались в Борье достаточно долго, чтобы заготовить припасов на 4 месяца для нашего дальнейшего путешествия. Мы нарыли кассавы, настреляли и накоптили дичи и заготовили мясной экстракт из обезьяньего мяса. Мясной экстракт удался отлично. Для приготовления его мы брали мясо убитых животных, варили, процеживали через соломенную шляпу Жака, прибавляли красноватого перца и соли, вновь варили и затем наливали в жестяные коробки. Экстракт сохранялся очень долго и заменял нам потом мясо при варке супа.

В Борье мы расстались с Амбуша. Он направился в Барранку, а оттуда поехал на Иквитос.

Мы же вчетвером двинулись вверх по течению Мороны, чтобы искать новых приключений и, быть может, найти те места, откуда доисторические инки добывали свое золото.

Муравьи

Девяносто дней мы работали веслами. Шестьдесят дней мы потратили на то, чтобы достигнуть Мороны. Через тридцать дней мы доплыли до слияния рек, дающих начало Мороне.

Здесь нам нечего было опасаться нападения диких индейцев. Но нас преследовали худшие враги — муравьи.

В лесах Амазонки встречается множество пород муравьев. Немного времени нужно постоять или посидеть в лесу, чтобы открыть с дюжину пород, от едва заметных красных карликов до исполинских муравьев, — величиною более 3 см.

Из всех пород самые невыносимые — черные, самые вредные — ютури и самые опасные — муравьи-солдаты.

Черные муравьи всегда кругом вас. Просыпаетесь вы ночью, — вся крыша и весь лагерь усеяны ими. Идете в лодку — они там, хозяйничают около ваших вещей, если вы не опустили канат, которым привязана лодка, в воду. Чтобы выгнать их оттуда, надо перекинуть с лодки мостик на берег, а лодку подводить под солнечные лучи. Они — дети сырых мрачных лесов и не выносят солнечного света.

Если что-нибудь становится известным одному из муравьев, то он поднимает тревогу и о событии узнают миллионы других. Я несколько раз проверил это на сахаре и сиропе.

Муравьи — ютури прямо-таки опасны. Один укол хвостом этого насекомого вызывает лихорадочное состояние, продолжающееся 2–3 дня. Однако эти разбойники, насколько я их наблюдал, работают только днем. Их можно видеть всюду и на деревьях, где они делают свои гнезда, и на земле. Яд, который они впрыскивают при уколе, вызывает сильную боль. Самые сильные мучения путешественникам в области Амазонки причиняют эти муравьи.

Но самые интересные из всех пород — это муравьи-солдаты. Они едят мясо, — и горе раненому животному или больному человеку, если муравьи-солдаты откроют свою жертву!

Муравьи-солдаты имеют в своем обществе, кроме самцов и самок еще и рабочих муравьев. Рты у рабочих — снабжены парой острых, наподобие ножниц, челюстей. Когда они ухватят своими челюстями мясо, то они скорее оставят в мясе эти челюсти, чем выпустят его.

Солдаты носят свое название потому, что они самые мужественные и самые дисциплинированные из всех живых существ. Они двигаются по лесу огромной армией, опустошительная сила которой невероятна. — Никакое препятствие не может остановить непрестанного движения вперед этих крепких колонн.

По ширине в колонне 20 членов, по 5 членов на каждые 30 см. Построение колонн удивительно похоже на батальоны. Я часто натыкался в лесу на колонны муравьев-солдат. Я прослеживал эти колонны от 3 до 5 км, стараясь отыскать конец или исходный пункт этой колонны. Никогда мне это не удавалось. Лента казалась не имеющей конца, а муравьи — в постоянном движении.

Число муравьев, образующих эти колонны, легко высчитать. Их приходится полмиллиона на 1 1/2 км. Личинки, черви, гусеницы, лягушки, черепахи и даже крысы, встречающиеся на пути муравьев-солдат, — все имеет одну участь, как-будто по ним прошли танки. Даже от крупного раненого зверя, который не в состоянии двигаться, остаются после прохода этой армии чисто обглоданные кости.

Я сказал, что они храбрейшие из храбрых. Когда колонна идет маршем, ничто не может остановить ее движения. Они бросаются на огонь и стараются затушить его своими телами, чтобы следующие могли пройти по ним. Если жар настолько велик, что предупреждает об опасности, эти насекомые одинаково не поворачивают назад. Они охвачены неудержимым военным пылом. Я сам видел, как они бросались на горящую сигару, которая лежала на их пути. Передовые муравьи хватали челюстями горящий конец и в полминуты разрывали на мелкие куски. Дюжина муравьев погибла, чтобы затушить огонь, но за ними стояли миллионы.

Посещение этими насекомыми места, где идет разработка гумми, весьма желательна. Это самое верное средство избавиться от всевозможных насекомых, червей, мышей и прочих живых существ, которые обычно кишмя-кишат на таких местах. Если колонна прошла, то не остается ничего живого.

Проплыв около 500 км, мы вошли в Гузулину. Здесь течение было очень стремительное, но река мелка, и мы двигались при помощи шестов. Нам часто стали встречаться ягуары. Можно было видеть, как они переплывают с одного берега на другой. Они ловили рыбу, — их любимую пищу. В отличие от других хищников из семейства кошачьих, они не боялись воды.

Встреча

Во время одной из наших стоянок ко мне подошел Жак.

— Я должен проститься с вами, дорогой друг, — сказал он мне. — Моя мечта — найти золото древних инков — не осуществилась, и я решил повернуть в другую сторону.

— Мне очень жаль, Жак, что вы покидаете меня, — ответил я. — Ведь несколько лет мы делили с вами и горе и радость. Но я не хочу уговаривать вас против вашей воли сопровождать меня в моих поисках неизвестных стран. Кто знает, что готовит мне будущее. Куда же вы идете и с кем?

— Я иду с Эдвардсом. Мы решили не останавливаться в Барранке, а направить путь в Манаос. Завтра, чуть свет мы выступаем. Прощайте же, дорогой друг, и знайте, что вы всегда останетесь жить в моем сердце!

Я крепко обнял Жака.

Итак, мы остались вдвоем, — я и Морзе. Наше путешествие продолжалось с небольшими перерывами для отдыха.

Вскоре у нас стало сказываться сильное физическое утомление. Около шести лет мы провели в лесах и болотах Амазонки. И вот небольшие переходы уже утомляли нас. Нестерпимо мучили мухи. Нам предстояло три утомительных месяца работы, чтобы достигнуть верхней Кангайми. Нам не встретилось ничего особенного на этом участке Марасион. Лишь однажды мы увидели разбросанные кости воинов хуамбисас, раненых при нападении на Барранку и умерших при отступлении.

Мы продвигались вверх по Мороне. Каждый из нас старался скрыть крайнюю степень своего утомления. Мы плыли около берега, как вдруг произошла встреча, которая останется самой замечательной в моей жизни.

Случайно мы взглянули на середину реки и в изумлении не могли произнести ни слова. Юная индеанка подплывала к небольшому острову на средине реки, менее чем в 100 м от нас. Она, видимо, заметила нашу лодку и поспешила взобраться на остров. Оттуда она стала спокойно рассматривать нас.

Мы медленно подплыли к острову. Индеанка стояла, как воплощенное спокойствие, одинокая, без страха не только перед нами, но и перед всем, что скрывалось в лесу.

У меня мелькнула мысль: «В этой пустынной местности она не может быть одна. Где-нибудь скрывается засада. Как бы из-за чащи леса не полетели в нас отравленные стрелы».

Я сказал об этом Морзе.

Мы продолжали грести, зорко всматриваясь в маленький остров. Юная индеанка не пошевелила ни одним мускулом, пока мы не приблизились на 20 м. Тогда она спросила на языке кетшуа.

— Откуда вы едете и куда?

— Мы из Барранки и едем на Гангайми. — ответили мы.

Между тем наш челнок пристал к берегу. Мы осторожно высадились на выступ острова и спросили:

— Как велик твой отряд, и к какому племени ты принадлежишь?

— Я одна, как вы видите, — ответила девушка.

Ответ поразил нас. Редко можно было услышать истину от иифарос. Но в звуке голоса этой девушки и в ее прямом бесстрашном взгляде было что-то, что внушало доверие. И мы оставили мысль о засаде.

Бригиния, так звали ее, была на редкость интеллигентная индеанка. Она имела гораздо более привлекательную внешность, чем большинство ее товарок. В ее осанке было что-то повелительное. Ей было всего около 18 лет. Бригиния была высока ростом, стройна и сильна, с маленькими руками и ногами. Ее густые черные волосы спускались до колен. Ее зубы были выкрашены в черный цвет, но не заострены. Кожа ее была коричнево-желтая, лицо сохраняло черты монгольского типа.

В этот день Бригиния была, очевидно, голодна и утомлена. По ее похудевшей фигуре видно было, что она потеряла по меньшей мере двенадцать кило против нормального веса. Она выглядела совершенно обессилившей. Первое, что мы сделали, мы предложили ей пищи, которую она с жадностью проглотила. Немного погодя, она рассказала нам свою потрясающую историю.

— Я пришла к племени цапарос и поселилась среди них на берегу Мороны. Но здесь меня постигла беда. Я была взята в плен хуамбисас во время их нападения. Меня потащили на Сантъяго, и я должна была сделаться женой одного воина. Я подчинилась, сознавая, что сопротивление стоило бы мне жизни. Подобно другим, я делала вид, что примирилась со своей судьбой. Между тем я только ждала случая к бегству и через несколько месяцев такой случай представился. Я исчезла с реки Сантъяго и скрылась в неизмеримых лесах, избрав путь, который вел к смерти или свободе. Я шла, следуя одному инстинкту, не имея ни пищи, ни одежды. Несколько недель я жила как травленный зверь: мне угрожала смертью природа, мне угрожала смерть от искавших меня людей, если бы я попалась им в руки.

Днем я скрывалась от острых глаз и тонкого слуха своих соотечественников, а ночью плыла на дереве или на сучьях, связанных лианами, пока, наконец, не оказалась далеко от страны хуамбисас.

Я шла дальше и дальше, пробираясь через лес, утопая в болотах, переплывая реки. Я ползала по земле и лазила по деревьям, собирая все, что могли дать лес и река. Моей пищей служили яйца черепах и птиц, лягушки, улитки, черви и дикие овощи.

Бригиния окончила свою историю. Она сидела на корме нашего челнока и с удовольствием ела бананы. Со свойственной ей простотой она прибавила:

— И вот так произошло, что мы сегодня встретились.

Мы рассказали ей о нашей экспедиции, и как мы могли бы оказать друг другу помощь.

— Раз ты хочешь двигаться по Мороне до того места, где находятся поселения цапарос, то можешь присоединиться к нам, так как мы идем по тому же направлению, — сказал я Бригинии. — Мы будем твоими защитниками, а ты, прекрасно зная лес, можешь оказать нам немалую услугу в дороге.

Бригиния согласилась присоединиться к нам, и мы все трое сели в лодку и отчалили.

Бригиния знала все местные языки сверх кетшуа, на котором объяснялась с нами. Она часто сменяла нас на веслах и давала нам отдых. Наши припасы быстро подходили к концу, и нам необходимо было пополнять их охотой. И в этом Бригиния была для нас ценной помощницей. Она удивительно ловко выслеживала и выгоняла дичь. Когда она сидела на корме и правила рулем, ничто не ускользало от ее острого слуха и глаза. Показывались обезьяны, и она тотчас же направляла лодку к берегу. Я бросался в чащу леса и подстреливал сколько мог, пока остальные не разбегались. Я садился и ждал, пока Бригиния не подберет всех подстреленных животных и не найдет меня. Она вскоре появлялась с висевшими через плечо обезьянами. Она так легко находила меня, как-будто я отмечал свою дорогу махете. Раньше я с большими трудностями получал одну-две обезьяны, теперь же я мог стрелять их сколько хотел. Когда Бригиния находила меня, она требовала, чтобы я сам нашел обратный путь к лодке. Но целые годы, проведенные мною в лесу, не научили меня отыскивать не отмеченную знаками дорогу. Я начинал безнадежно блуждать, а Бригиния разражалась смехом при виде этой жалкой картины.

Вернувшись на лодку, она опять надевала мужскую рубашку, которую мы ей дали. Она продевала ноги в рукава и завязывала рубашку около пояса. Затем она садилась на корму и правила, пока не наступало время для остановки.

Однажды мы услыхали недалеко от берега крик маквисапас (одна из породы обезьян), но ничто не могло убедить Бригинию идти в лес.

— Здесь недалеко ягуар, — сказала она. — Об этом мне говорят обезьяны.

Я причалил к берегу. Прежде, чем я приблизился к обезьянам на ружейный выстрел, я увидел ягуара и застрелил его. Тогда ко мне подошла Бригиния, схватила мой махете и вырезала зверю сердце и коренные зубы. Она поджарила сердце, часть его съела сама, а другую отдала мне, уверяя, что я буду храбрее, если проглочу поданный кусок. Зубы она оставила себе, так как они высоко ценятся индейцами, как память об охоте.

Когда мы в конце дня разводили огонь и устраивали шалаши, Бригиния отыскивала около лагеря следы дичи, яйца черепах, и всегда приносила что-нибудь интересное.

Серебристая цапля в гнезде.

Однажды она принесла дюжину картофелин. Они были очень похожи по виду и по вкусу на наши культурные сорта. В лесах они вырастают на корнях одной длинной и стройной лианы. Возможно, что эти клубни были перенесены инками в высоколежащие страны. Там их разводили, улучшали, а затем перевезли через Атлантический океан. В Европе картофель сделался весьма распространенной пищей бедного населения.

Мы ложились под нашей крышей, смотрели на звезды и прислушивались к голосам леса. Индеанка учила нас понимать их истинное значение. Ее знания о лесе были неисчерпаемы. Она говорила нам, какое именно четвероногое или птица издавало крик и почему, чем оно питается и как находит свою добычу или свой корм, — словом, множество знаний, которые остаются тайной для всех, кроме этих детей лесной глуши.

Однажды у Морзе разболелась нога. Она вся покрылась нарывами и настолько опухла, что он уже не мог на ней стоять. Нарывы превратились в глубокие раны, куда можно было засунуть спичку. Казалось, что опасное воспаление уже началось. Мы высадились на берег, чтобы помочь ему. Я обдумывал, что можно было предпринять, чтобы спасти ему жизнь.

— По-моему остается только одно, отнять ногу, — сказал я.

Но тут вмешалась Бригиния. Она начала прикладывать к ноге какие-то листья, происхождение которых я не знал. Через неделю нога пришла почти в нормальное состояние. Вскоре болезнь прошла совсем. В лесах Амазонки скрывается много целебных средств, о которых мы совершенно не знаем.

Наконец, мы достигли устья Сикуана.

— Здесь я должна распрощаться с вами, — сказала Бригиния. — Отсюда я начну поиски своих прежних друзей из племени цапарос.

— Если ты хочешь двинуться в путь, Бригиния, — ответил я ей, — то вот возьми эти спички, махете, револьвер и небольшой котелок. Эти вещи пригодятся тебе в дороге.

Бригиния завернула все наши подарки в рубашку, затем она вырезала полоску коры и подвязала ею узел на своем лбу. Так стояла она, готовая к походу, с махете в руке. Она стояла и смотрела на наш отъезд.

Когда мы достигли первого поворота реки и оглянулись, Бригиния все еще стояла, подняв руку в знак прощания. Она походила на бронзовую статую.

— Удастся ли Бригинии благополучно добраться до племени цапарос? — спросил Морзе.

— Думаю, что да, — ответил я. — Во всяком случае мы сделали все, что могли…

Мы ехали молча. Каждый из нас с тревогой думал о Бригинии. Быть может, мы спасли ей жизнь. Она спасла наши, — наверное.

Прошла неделя. Наш путь становился все трудней и трудней. Дичь исчезла, а продукты пришли к концу.

Морзе сидел в лодке и безучастно смотрел куда-то вдаль.

Первый раз за все время нашего путешествия вдвоем я внимательно взглянул на него. Он был страшно худ и слаб. На его почти голом теле резко выступали кости.

— Морзе, — позвал я его, — вы больны?

Морзе с минуту помолчал, потом глухо спросил:

— А вы думаете, что выглядите лучше, чем я?

Он был прав. Я чувствовал себя крайне утомленным и слабым. С минуту я колебался, потом спросил:

— Морзе, а что, если мы повернем домой?

— Вы это говорите серьезно?

— Да, вполне, — ответил я. — Дело в том, что за эти шесть лет моего странствования по Амазонке я отдал всю свою энергию и силы. Мне нужен большой и продолжительный отдых.

— В таком случае, я одобряю ваш план и присоединяюсь к нему, — воскликнул Морзе.

На следующее утро мы тронулись в Иквитос. Из Иквитос я и Морзе проехали на пароходе в Манаос. Здесь около недели мы ждали океанского парохода.

Теперь наш путь лежал на Нью-Йорк.

Орхидеи в первобытном лесу Амазонки.

Это было 30 лет тому назад.

Изменилась ли за это время жизнь в тех лесах, которые описывает Упдеграф?

Вот что пишет современный путешественник Дьотт, посетивший те места, где был Упдеграф.

«При чтении книги Упдеграфа становится очевидным, как мало изменилось за последние 30 лет в этих отдаленных местностях. Без преувеличения можно сказать, что многие места в настоящее время остаются такими же неизвестными, как и тогда. Каждый, кто будет читать книгу Упдеграфа, может положиться на достоверность рассказанного в ней».

В сочинениях, написанных 300 лет тому назад, описывается тот же способ постройки индейцами своих челноков — «огнем, водой и терпением», те же тростниковые трубки с отравленными стрелами, дающими небольшую, но смертельную рану, те же каменные орудия, — словом, жизнь индейцев осталась почти без перемен.

Невольно является вопрос: Что ждет индейцев в будущем?

Вслед за Упдеграфом капиталистические «цивилизованные» государства пошлют в эту страну людей, которые возьмут у индейцев леса, каучук, золото и другие богатства. Индейцы, как осужденные, уйдут в более глухие места, где их ждет вымирание.

Но и для индейцев есть луч надежды на лучшее будущее. В их глухие и дикие места проникли вести о Великом Советском Союзе. Сюда дошли идеи равноправия и коммунизма, — идеи борьбы против эксплоатации. Они научат индейцев сбросить с себя гнет и построить иную свободную жизнь.

СЛОВАРИК

малопонятных слов, встречающихся в тексте

Акцент — особенность в произношении, по которой можно узнать, что человек принадлежит к другой нации или жил в другой стране.

Аллигатор — американский крокодил.

Баллон — большие шаровидные бутылки, емкостью от 40 до 50 литров; употребляются для перевозки и хранения крепких кислот.

Винчестер — ружье особой усовершенствованной системы.

Галлон — мера жидкостей и сыпучих тел в Великобритании и Соед. Шт. Сев. Америки; равняется 1/3 русского ведра.

Гектар — 0,915 десятины.

Гиаманхи — напиток у индейцев, содержащий алкоголь.

Доллар — денежная единица в Соед. Шт. Сев. Америки; равняется 1 руб. 94 коп. на наши деньги.

Инки — правители в государстве Перу до завоевания его испанцами.

Каухерос — белые, занимавшиеся добычей каучука в верховьях Амазонки.

Квито — главный город в республике Экуадор.

Конференция — собрание уполномоченных лиц для обсуждения каких-либо вопросов.

Маис — кукуруза.

Маниок (или кассава) — растение, достигающее двух метров высоты; клубни его богаты крахмалом; сухие ломтики разрезанных клубней идут в пищу или перерабатываются в муку маниока, или крахмал.

Массата — напиток с содержанием алкоголя.

Махете — ручной топорик.

Метисы — дети от брака европейцев с индеанками; вообще метисами называют потомство от скрещивания различных человеческих рас.

Микробы — живые существа, невидимые простым глазом, а лишь при сильном увеличении; некоторые микробы вызывают брожение, другие болезненные явления у человека и животных.

Мул — домашнее животное, произошедшее от осла и лошади; употребляется для перевозки и переноски тяжестей.

Мумия — тело умершего человека или животного, предохраненное от разложения посредством различных способов.

Нью-Йорк — один из главных городов Соед. Шт. Сев. Америки.

Панорама — красивый вид.

Пациент — больной, получающий помощь у врача.

Перу — республика в Южной Америке.

Скат — рыба; электрический скат имеет электрический аппарат, которым оглушает добычу.

Тапир — живет в Южной Америке; это млекопитающее толстокожее животное с небольшим хоботком, похожее на свинью.

Техас — крайний юго-запад Соед. Шт. Сев. Америки по побережью Мексиканского залива.

Тонна — равна 1000 килограммам = 61,648 пуда.

Туннель — или тоннель — ход, устроенный под землей, рекой, в горах для проезда.

Унция = 1/12 аптекарского фунта.

Филадельфия — большой город в Соед. Шт. Сев. Америки.

Юка — растение из семейств лилейных; плод — коробочка или мясистая ягода.

Ямс — травянистое растение; на корнях его образуются клубни, содержащие крахмал; для получения клубней ямс разводится под тропиками.