Мы с Жаком посмотрели в глаза друг другу.
Склад товаров в лесу, принадлежащий кому-либо, считался священной собственностью. Украсть из него что-нибудь являлось худшим преступлением против законов леса. Спустить Мейясу его преступление было невозможно ни для Жака, с его прирожденным чувством справедливости горнорабочего, ни для меня. Каждый про себя решил, что дело этим не может кончиться.
— Я знаю, куда он скрылся, — сказал один из гребцов.
— В таком случае, веди же нас скорее к нему! — крикнул я.
Мейяс не рассчитывал, что другие индейцы, кроме него, могут знать потаенные уголки в каучуковых лесах.
Мы немедленно покинули станцию и отправились в лодке вниз по Напо. На другой день мы достигли устья маленькой, незаметной, но глубокой речки, вышли на правый берег, на то место, откуда по нашему предположению колумбиец свернул в лес. Несколько километров вверх по течению и… ура! Мы нашли устроенный Мейясом постоянный склад для хранения каучука. Здесь никого не было, так как в этом уединенном месте не угрожала никакая опасность. Во всей местности верхнего Напо было не больше двух или трех белых людей, которые здесь работали, а из индейцев никто никогда не трогал складов. Здесь мы нашли главную массу наших запасов. Но теперь нашей задачей было найти самого Мейяса.
Вскоре наши индейцы напали на следы колумбийца. Мейяс носил полотняные ботинки с пеньковой подошвой. След, оставленный им, был ясно виден. Он вел на юг. Мы миновали два места, где Мейяс отдыхал со своими людьми. На третий день нам стало очевидным, что мы можем каждое мгновение их встретить.
Следы показывали, что люди, рассеявшись, занялись сбором гумми и подвигаются вперед медленно. Нам хотелось застигнуть их в то время, когда они сделают привал на ночь. Наконец, мы услыхали глухие удары по дереву. Наш индеец-вожатый остановился и спокойным, но значительным движением подбородка, указал направление, откуда слышался шум. Мы стали медленно подвигаться к лагерю, намереваясь с оружием в руках потребовать от Мейяса отчета. Мы были уже в нескольких шагах от поляны, как нас заметили. Мейяс схватил ружье и устремился к краю поляны. Ничего не оставалось, как стрелять первым… Таков был закон леса…
Через два дня мы были на каучуковой станции некоего гражданина Абарка. Мы рассказали ему о случившемся. Мы облегченно вздохнули, когда узнали, что Мейяс пользовался весьма сомнительной репутацией, и что мы поступили согласно неписанным законам страны.
Жак и я остановились на несколько дней у зажиточного поселенца по имени Андраде. Он принял нас очень радушно. Двухэтажный дом его был окружен с трех сторон верандой. Здесь обедала вся семья Андраде, состоящая из жены, сына и двух дочерей. У Андраде была своя плотничья мастерская, где он изготовлял мебель и сельскохозяйственные орудия.
В первый вечер, когда мы сидели за столом с семьей Андраде, хозяин обратился к нам и спросил:
— Пробовали ли вы когда-нибудь массату?
— Да, мы знакомы с ней, — ответил я.
— В таком случае особенно рекомендую вам эту: ее нажевали мои дочери.
От такой похвалы дочери его густо покраснели.
Я вспомнил свое первое знакомство с массатой у индейцев уйтбос. Это — напиток, который индейцы подают к каждой еде. Его приготовляют женщины. Сваренную кассаву они долго пережевывают, перемешивая ее со слюной, и, переложив пальмовыми листьями, упаковывают в короба. Я помню отвращение Жака к массате, которую нажевывала одна старая женщина. Она имела всего несколько гнилых зубов и работала больше языком. Но в гостях у индейцев мы не могли отказаться от такого угощения.