Доктору Герье пришлось второй раз сегодня ехать в карете, а до сих пор он в течение двух лет своего пребывания в Петербурге ходил только пешком из экономии и не ездил даже на извозчиках.
Варгин тоже успел отвыкнуть от кареты и забыть, когда он катался в этом экипаже.
Качка мягких рессор и темнота вечера произвели на них убаюкивающее впечатление, и оба они под равномерный стук колес погрузились в дремоту, так что ни одному не пришло в голову заметить дорогу, по которой они ехали.
Путь был не особенно долог, они остановились у небольшого темного дома, в окнах которого не было видно признаков света.
Фонари их кареты освещали входную дверь; это была самая обыкновенная дверь, с привешенным к ней по-старинному, как это делали леть пятьдесят тому назад, молотком на цепочке.
Они вышли, и, как только Степан Гаврилович взялся за молоток и ударил им в дверь, карета отъехала и исчезла в темноте, а освещавшие ее фонари немедленно погасли.
Дверь отворилась, но отворилась сама собой, потому что они никого не нашли за ней.
Свет, шедший откуда-то сверху, темный и слабый настолько, что нельзя было различить его источника, скупо освещал винтовую лестницу, которая подымалась в верхний этаж и спускалась вниз.
Трофимов повел своих спутников вниз по лестнице.
Варгин подумал, что хотя, в сущности, это было все равно, но он предпочел бы подыматься вверх.
Он посмотрел на Герье, но тот шел, следуя за Степаном Гавриловичем со средоточенным, серьезным лицом, видимо готовый на все что угодно.
Они спустились и попали в длинный коридор со сводами, и здесь был таинственный свет откуда-то сверху.
Было тепло и пахло курениями… "Где же мы верхнее платье снимем?" — опять подумал Варгин, заранее решивший скептически относиться ко всему, что будет.
Коридор загибался полукругом и по правой стене его шел ряд дверей.
— Наденьте вашу маску, войдите и сымите плащ! — сказал Трофимов доктору Герье, отворяя дверь.
Герье послушался и очутился в маленькой конурке, как театральная ложа.
Действительно, это было что-то вроде театральной ложи, потому что вместо стены противоположной двери был невысокий барьер, а пространство от барьера до потолка было затянуто занавесью.
Герье снял верхнее платье, повесил его на прибитую к стене вешалку, надел полумаску и, весьма естественно, попробовал отстранить занавеску над барьером, чтобы посмотреть, что было за нею.
Но занавеска оказалась натянутой вплотную, так что волей-неволей приходилось ждать, пока она будет отдернута кем-нибудь другим.
Ложа освещалась сверху через небольшое круглое отверстие, закрытое матовым стеклом.
Стены ее были окрашены в темно-коричневую краску.
На полу лежал войлочный ковер; из мебели стоял один только стул.
Герье сел.
"Что бы ни было, — решил он, — но, во всяком случае, это очень интересно".
Ему пришлось недолго ждать.
Минут через пять, не больше, отверстие наверху, откуда освещалась ложа, как бы задвинулось или свет в нем потух, и доктор Герье оказался в полной тьме, но почти в тот же миг взвилась кверху занавесь над барьером, и доктор увидел довольно просторный полукруглый зал, ярко освещенный, в котором по полукругу шли такие же ложи, как и его, и где сидели замаскированные, как и он, люди.
Свободная прямая стена была затянута черным сукном с огромными серебряными не то буквами, не то знаками на нем, в виде падающих капель слез или вздымающихся кверху языков пламени.
Таким же сукном, с такими же знаками была обтянута выходившая в зал сторона барьера, верх над ложами и потолок.
К потолку было подвешено семь люстр, по двенадцати восковых свечей каждая.
Спиною к прямой стене, на возвышении, в кресле, как будто из слоновой кости, сидел человек с открытым лицом, большими черными глазами и черной вьющейся бородой, которая придавала ему совсем особенный характер, потому что тогда только простолюдины носили бороды, все же остальные брили их.
Но лицо этого человека, по-видимому, главного тут, отличалось мужественной красотой и благородством.
Черные волосы шли по плечам, он был одет в ослепительно белую хламиду, на голове у него был золотой обруч, охватывавший его высокий лоб.
Ниже его сидели трое на синих креслах, лица их были скрыты синими бархатными полумасками и одежды их составляли синие сутаны с перелинкой и капюшонами.
Еще ниже их сидело четверо в красных сутанах, с поднятыми капюшонами и со спущенными на лицо языками, в которых были прорезаны отверстия для глаз.
Эти четверо были похожи на судей инквизиции.
Посредине зала стоял мраморный стол на четырех тонких белых металлических ножках.