– Вы знаете, зачем приезжал Лесток? – спросила она, входя к дочери.
Вопрос был совершенно неуместен, потому что Сонюшке, не бывшей в гостиной, никак не могло быть известно о том, что ее спрашивали.
Должно быть, поняв эту неуместность, Вера Андреевна сейчас же поспешила ответить сама за изменившуюся в лице Сонюшку:
– Лесток приезжал сватать вас, от имени государыни.
– От имени государыни? – переспросила Сонюшка, едва переводя дыхание, так как знала, что теперь решается ее судьба бесповоротно.
– Да, от имени государыни. Значит, тут рассуждать не приходится.
– Но… за кого же? – чуть слышно проговорила Сонюшка.
– За Ополчинина, преображенца, молодого человека, награжденного с отличием в числе лейб-кампанцев. Партия завидная!
Вера Андреевна так и впилась глазами в Сонюшку, чтобы по малейшему движению ее лица понять, какое действие произвело на нее это известие. Но, несмотря на свою опытность, она решительно ничего не могла подметить на этот раз. Личико Сонюшки стало вдруг словно выточенное из камня. Ни испуга, ни горя, ни радости, ни даже волнения не отразилось на нем. Она стояла, вытянувшись, опершись обеими руками на стол, и только ее глаза, точно увеличившиеся, блестели и смело, прямо смотрели на Веру Андреевну.
– Во всяком случае, – добавила та, – я желаю вам всего хорошего. Дай Бог вам всякого счастья!.. Да, партия вполне завидная. Вы рады?
– Да, я очень, очень рада! – тихо произнесла Сонюшка.
– А, вы рады! – подхватила Вера Андреевна. – Хотите, я скажу вам, чему вы рады? Вы рады освободиться из нашего дома, вырваться отсюда, думая, что вам будет лучше замужем! Но вы жестоко ошибаетесь, мой друг. Не раз вам придется вспомнить о вашей девической жизни, и тогда помянете и меня. С вашим характером вам везде будет дурно! Вы воображаете себе, что к вам несправедливы, что вас тиранят, может быть; ну, вот увидите, что покажет вам жизнь, вот вы увидите!..
– Я ничего не думаю и никогда вам не показывала этого, – ответила Сонюшка, потому что видела, что мать хочет, чтобы она ответила что-нибудь.
– Так вы действительно рады? – протянула Вера Андреевна, сев и облокотившись на стол. – Что же, вы любите его?
Сонюшка тоже опустилась на стул против матери и закрыла лицо руками.
– Ах, маменька, – начала она, – разве можно это спрашивать? разве девушка скажет, кого она любит… Если бы вы… если бы вы захотели, то сами поняли бы, люблю я или нет. А так я не могу вам сказать ничего…
Вера Андреевна пожала плечами.
– Вас никогда не поймешь – то я было думала другое… а теперь вы меня с толка сбили. Вы принимаете предложение Ополчинина, как будто и рады этому! То есть, по крайней мере, я ничего не могу понять… Если любят другого, то, по крайней мере, не может быть этого равнодушия, с которым вы относитесь к своей свободе. Вы спокойны, слишком спокойны…
Ответь на простые, задушевные слова Сонюшки Вера Андреевна иначе, то, может быть, она и услыхала бы от нее искреннюю, сердечную исповедь, но она произнесла безжалостно сухие слова, и Сонюшка отняла руки от лица, а затем, криво улыбнувшись, сказала:
– Может быть, я не хочу выказывать свою радость?
– Может быть…
– Тогда я, значит, люблю Ополчинина?
«Нет, она выведет меня из терпения!» – решила Вера Андреевна и поднялась, чтобы уйти, но для того, чтобы последнее слово все-таки осталось за нею, она, уходя, внушительно сказала Сонюшке:
– Все-таки знайте, что я вам от души желаю всякого счастья.
Как только мать ушла, Сонюшка заперла дверь на замок и опустилась на колена пред образом. Она молилась тихо, горячо и долго, а потом встала и вышла ровная, на вид спокойная, как всегда, и как всегда ласковая.
Это спокойствие не покидало ее и во все последующие дни. Она так же спокойно, как ходила, занималась работой, вставала в определенный час, обедала и завтракала, приняла Ополчинина, приехавшего уже в качестве жениха. Она притихла вся, как бы совсем вошла в самое себя, и Вера Андреевна, как ни старалась наблюдать ее, должна была сознаться, что не понимает ничего, что происходит в душе тихой Сонюшки.
Дашенька откровенно и искренне завидовала сестре. Однажды, как бы случайно, в разговоре Сонюшка обронила, что на Петербургской стороне, в старом городе, говорят, есть удивительный гадальщик… Она знала слабость матери к ворожеям и гадальщикам. Вера Андреевна встрепенулась, и Сонюшка видела, что она не пропустила ее слов без внимания.