– Хорошо, – сказала императрица, снова обращаясь к Косому и Ополчинину, – я готова верить, что вы оба с письмом хотели услужить мне и оба принесли каждый свою копию. Но ведь в лесу тогда был только один из вас?
Князь Иван медлил ответом, выжидая, не скажет ли что-нибудь Ополчинин.
– Только один, ваше величество, бросился спасать вас, а другой уехал. Мы были вместе в лесу, – сказал голос Ополчинина.
Князь Иван, не веря себе, оглянулся на него. Он стоял под своим капюшоном, прямо, смело и решительно глядя пред собою. Видно было, что он твердо решил не сдаваться и, раз покатившись с горы, не мог уже остановиться.
– Как же это все произошло? – спросила государыня.
– В этот день, – начал ровно и изумительно спокойно Ополчинин, – мне пришлось быть переодетым в нищего, по обыкновению, во дворце по поручению Грюнштейна. Из дворца я отправился в бильярдный дом, где у нас была отдельная комната, в которой мы переодевались, когда нужно было, потому что в казармах, на виду у всех, опасно было делать это. Нужно было оберегать сношения казарм с дворцом. В бильярдном доме хозяин у нас был закуплен, и мы переодевались там, как будто делали это ради любовной интриги. Никто не знал, конечно, кроме посвященных, настоящей цели наших переодеваний. В бильярдном доме я снял наверху, в нашей комнате, одежду нищего и, надев обыкновенное платье, спустился вниз, где застал целое общество молодых людей. Мы играли на бильярде и пили, там и обедали. За обедом составилось пари, чтобы ехать в лес. Мы и поехали вдвоем к ночи. Дорогу я знал хорошо. Ехали мы рысцой и разговаривали, конечно, ничего не ожидая. Вдруг слышим шум, свист и выстрелы… я, кажется, сказал, что это – лихие люди, пришпорил лошадь и понесся… тут я не могу дать себе отчета, как и что случилось, потому что не помню – слишком был взволнован. Но могу только, под какой вашему величеству будет угодно клятвой или присягой, показать, что все, что я сказал сейчас, – сущая, неопровержимая и самая святая истина!
Он сказал это самым убежденным, искренним тоном и, надо было отдать ему справедливость, имел на то полное право. В своем рассказе он не сообщил ничего такого, чего бы не было на самом деле. Весьма было вероятно, что он и не помнил, что было с ним, когда он, заслышав шум схватки, пришпорил лошадь и поскакал, но только не вперед, а назад по дороге. Об этом вот он умолчал, а все, что сказал, была действительно сущая правда!.. И он мог в самом деле идти под присягу подтверждать свои слова.
В то время как говорил Ополчинин и произносил готовность клятвы, целый ряд душевных ощущений, одно другому противоположных, испытал князь Иван. Удивление, ужас пред наглостью и вместе с тем как бы даже интерес к находчивости Ополчинина сменялись в нем чувством гадливости и отвращения. Он слушал и не верил, что все это происходит воочию, и тем более не верил, что, как он думал, у него был неопровержимый довод, которым он мог сразу уничтожить Ополчинина.
И когда тот кончил говорить и государыня обратилась к князю Ивану, он без лишнего многословия прямо сказал, что перстень, полученный им от императрицы в лесу, был у него и висел на шейной цепочке вместе с крестом, что вырезанным на нем орлом он запечатал сломанную печать на письме Анны Леопольдовны, а главное, что он показывал этот перстень во время игры Ополчинину и показывал при свидетелях, которые могут подтвердить, что перстень был у него…
Косой сказал это все так просто и так правдиво, что расположил почти всех присутствующих в свою пользу. Он был так уверен в неопровержимости своего довода, что уже не сомневался, что Ополчинину не останется ответить ничего.
Такое же впечатление было, по-видимому, вызвано и у большинства словами князя Ивана.
Ополчинин стоял теперь с опущенными глазами, безмолвный, как каменное изваяние.
– Что же вы не отвечаете на это? – обратилась к нему императрица.
– Я не знал, ваше величество, могу ли я ответить… – произнес он скромно.
– Говорите!..
– Я могу сказать, что никто не видел, когда и как было запечатано письмо и какою печатью… Это никому не известно, тем более, что письма уже нет, и оно уже отдано по назначению. Но я могу сказать, что то кольцо, которое мне при свидетелях показывал князь Косой, было вовсе не кольцо вашего императорского величества, а кольцо. . одной девушки… моей невесты… Свидетели видели, как он мне показывал кольцо, но во время игры не могли разглядывать его, и не думаю, чтобы они решились подтверждать показание князя.
Он сказал и умолк. И снова неопределенность и неясность покрыли на минуту было блеснувший свет правды.
Косой вспомнил, что действительно он показывал кольцо, не давая его никому в руки, и не сказал тогда, чье оно, а только спросил Ополчинина, знает ли тот его значение? Все это было гадко, но хуже всего было то, что Ополчинин солгал, сказав, что кольцо было его невесты.
Не будь все время устремленного на него строгого, но вместе с тем сочувственного и ободряющего взгляда Бестужева, князь Иван, наверное, потерял бы голову и, снова забывшись, сделал бы какую-нибудь несоответствующую выходку в сердцах.
Кажется, Ополчинин рассчитывал, между прочим, и на это. По внешнему виду он вел себя вполне безукоризненно, а искусно напущенные им на себя скромность и правдивость могли обмануть самый опытный глаз, до того они казались естественными.
Государыня была обманута видом Ополчинина, но вместе с тем и в дышавшей правотой речи Косого не находила причин для сомнения.
– Вы не помните, что я сказала, отдавая перстень? – спросила она.
– К несчастью, ваше императорское величество, – ответил князь Иван, – шум леса мешал мне расслышать, и потом это произошло так быстро и неожиданно…
Государыня не дослушала и обернулась к Ополчинину – не скажет ли он?
– Да, лес слишком шумел – я ничего не мог расслышать, – сказал и он.
– Я была одна или еще кто-нибудь был со мною? – спросила опять императрица, глядя на Ополчинина, только что ответившего ей.
– Ваше величество изволили быть, – проговорил он, – вдвоем, но с кем – я не мог разглядеть…
– А вы? – обратилась она к Косому.
Ему пришлось повторить то же, что сказал Ополчинин, очевидно, отлично запомнивший его рассказ у Дмитрича, немедленно после происшествия.
Князь Иван видел, что таким путем, т. е. расспросом, императрице не найти истины. У Ополчинина всегда останется возможность или отделаться общими словами, или же повторить что-нибудь из слышанного им рассказа. Очевидно, тому важно было лишь как-нибудь выдержать этот сегодняшний допрос. Он знал, что если сегодня пройдет все благополучно, то все и останется по-прежнему, и государыня уже никогда не вернется к этому делу, видимо, и теперь начинавшему надоедать ей. Ну, что же? Она сделала даже более чем могла: она сама лично попыталась разобрать, но не по ее вине ничего нельзя было добиться: очень жаль, но делать нечего!..
Князь Иван понимал это и видел, что напрасно считал победу легкою; он видел, что Ополчинин начинает торжествовать и что еще несколько вопросов – и государыня отпустит их, оставив все по-прежнему, и Ополчинин добьется своего.
И вдруг отчаянная, дерзкая мысль пришла в голову князю Ивану: он решился на страшный риск, но другого ему ничего не оставалось делать.