Между тем леди Гариссон посадила Варгина в свою карету и повезла его на яхту.
– Ты знаешь, – сказала она ему, – я прогнала своего управляющего и хочу взять себе другого! Как ты думаешь, кого?
– Ничего я не могу думать, – ответил Варгин, – ведь мысли у меня разбегаются! Разве могу я думать о чем-нибудь, когда сижу один возле тебя? Ты вот говоришь, а я слушаю звук твоего голоса и наслаждаюсь им, а какие слова ты произносишь мне, право, и разбирать некогда! Все, что ты говоришь, хорошо!
– Но все-таки ты слышал, что я тебе сказала?
– Что-то про управляющего?
– Ну да! Что я прогнала его и хочу взять тебя на его место.
– Меня? Но какой же я управляющий? Я тебе так науправляю, что и концов не сведешь! Да к тому же как же я буду объясняться с твоими англичанами на яхте? Ведь я ни на каком языке, кроме русского, двух слов сказать не умею.
– Не беспокойся! Все дело я поведу сама, а ты будешь только заведовать устройством празднеств да декоративной частью.
– Вот это хорошо! – согласился Варгин.
– И будешь жить со мной на яхте.
– Вот это еще лучше! – совсем обрадовался он и даже подскочил в такт карете, колыхнувшейся на своих мягких рессорах.
– Ты из ревнивых? – спросила леди, помолчав.
– Да, я очень ревнив! – откровенно признался Варгин, воображая, что очень хорошо говорит и что именно такой ответ и желает получить от него леди.
– Ну, я отучу тебя от ревности! – заявила вдруг она и добавила: – Пользуйся тем, что тебе будет дано, а мне не мешай! Иначе при первом же безрассудном поступке с твоей стороны между нами все будет кончено!
– Да как же ты хочешь, чтобы мои поступки были рассудительны, когда я люблю тебя! – воскликнул Варгин. – Тут уж я не могу рассуждать!
– Нет, ты со мною не шути! Я тебя серьезно предупреждаю.
– Ах, что там предупреждать! Я смотрю так: хоть минута, да моя! Я счастлив, вот и все!
– Ну, посмотрим, будешь ли ты дорожить своим счастьем.
Приехав на яхту, леди Гариссон водворила на ней Варгина.
Она провела его повсюду и показала ему все каюты, переходы и закоулки. Капитану, матросам и всем служащим она представила Варгина, как своего нового управляющего, и отдала в его распоряжение большую каюту с верхним светом из люка, очень удобную для занятий живописью. Решено было, что завтра Варгин перевезет сюда свои вещи.
Осмотрев яхту, они прошли в каюту-гостиную, и туда принесли им кофе, заваренный особенным образом, по турецкому способу.
У Варгина давно вертелся один чрезвычайно интересовавший его вопрос, который он хотел и не решался задать леди. Этот вопрос касался Станислава. Варгин был уверен, что поляк – сумасшедший и что леди никогда не была его женой, но ему было интересно узнать, как она относится к сумасшедшей выходке поляка.
– А что, если бы вдруг этот человек, который так упорно называет тебя своей женой, стал надоедать и преследовать? – решился наконец он проговорить.
– Тогда я обошлась бы с ним, как с безумным! – спокойно ответила леди, поднося к губам чашку с кофе.
Она была спокойна относительно Станислава, потому что в ее уме уже создалось решение, как поступить с ним.
Убедившись, что Станислав был на воле, она решила, что он станет сам разыскивать ее и узнает, хотя бы от Елчанинова, что она живет на яхте; по всем понятиям, он не утерпит, чтобы не явиться к ней на яхту, а этого только и нужно было леди: если в доме у иезуитов был подвал, то на яхте существовал трюм, куда можно было еще надежнее, чем там, у иезуитов, спрятать Станислава. Поэтому она спокойно ждала его появления и ничуть не тревожилась, что Станислав опять попадет в руки иезуитов; она не предполагала, чтобы он сам вернулся к ним, а забрать Станислава силой им не позволит Елчанинов.
Вахтенный матрос подал сигнал о приближении лодки.
Варгин вышел на палубу и увидел, что к яхте приставал на наемном ялике отец Грубер.
Варгин пошел сообщить об этом леди, уверенный, что она велит поднять трап и не пускать на яхту иезуита. Почему-то ему казалось, что надо было поступить именно так, но он невольно раскрыл рот от удивления, когда леди заявила обратное:
– Конечно принять! Я хочу видеть его!
– Как «хочу видеть»? – возразил Варгин. – От таких людей надо быть возможно дальше. Зачем он тебе?
– А хотя бы затем, чтобы наконец взять верх над ним; это единственный человек, который не поддается мне; до сих пор я еще не встречала мужчины, в конце концов не склонявшегося передо мной; он первый, он единственный не замечает во мне красивой женщины, но я добьюсь своего, ты обязательно увидишь это!
– И смотреть не хочу! – надув губы, проворчал Варгин.
– Ну, тогда не смотри, но вели ввести ко мне сейчас отца Грубера!
Несмотря на то, что Варгин только что заявил леди, что и глядеть не хочет на то, как она будет разговаривать с Грубером, он почувствовал неудержимое желание так или иначе быть свидетелем их разговора.
Когда он ввел иезуита в каюту-гостиную, леди прямо приказала ему удалиться и оставить их вдвоем. Варгину ничего не оставалось, как послушаться ее, и он мрачно ушел и заходил по палубе. Но потом он вспомнил об алькове и о том, что, пробравшись в него через коридор, можно было слышать из-за занавески все, что происходило в гостиной. Он так и сделал. Не замеченный никем, шмыгнул он в коридор и неслышно очутился в алькове, где ясно раздавалось каждое слово, произносимое леди и Грубера.
– Будьте желанным гостем, отец! – сказала леди Гариссон, как-то особенно вкрадчиво растягивая слова и звучно произнося каждый слог. – Я очень рада видеть вас у себя. Садитесь и давайте разговаривать!
– Разговаривать нам не о чем, – сурово остановил ее Грубер, – я просто буду спрашивать вас, а вы мне отвечайте!
– Хорошо, спрашивайте, – рассмеялась леди, – а я вам буду отвечать. Итак, первый вопрос.
Она нисколько не смутилась тоном иезуита и вела себя так, что, наоборот, всякий другой на его месте почувствовал бы смущение; но Грубер был не из тех, которые могут спасовать.
– Первый вопрос, – проговорил он, – правда ли, что вы согнали с яхты брата Иозефа?
– Брата Иозефа я не сгоняла, а уволила своего бывшего управляющего, который стал мне не угоден, и на его место взяла нового.
– Но делать это вы не имели права!
– Как? На своей собственной яхте? Разве я не хозяйка тут?
– Вы знаете, что эта яхта не ваша!
– Нет, она моя по документам, и никто не смеет оспаривать официально мою собственность на нее.
– Против этого я не спорю. Но, расходясь самовольно с братом Иозефом, вы тем самым бросаете открытый вызов нам.
– Храни меня Бог! – воскликнула леди. – Зачем я буду бросать вам вызов? Мы можем остаться друзьями.
– Друзьями остаться мы не можем, потому что никогда не были ими, – возразил Грубер. – Вы были нашей слугой и только.
– И это тяготило меня! Теперь я из слуги хочу сделаться другом или, вернее, просто вашей союзницей, потому что наши интересы сходятся, и ввиду этих общих интересов мы можем помогать друг другу, – твердо заявила леди.
– Но денежной помощи вы не получите! Она возможна только при условии, если все расходы будут вестись одним из наших братьев.
– Денежная помощь мне совершенно не нужна теперь.
– Вот как? Но подумайте, хорошо ли вы рассчитали?
– Я рассчитала хорошо. Будьте уверены. Теперь второй вопрос?
Выходило так, что спрашивал не отец Грубер, а как будто она предлагала вопросы. Грубер поморщился.
– Давно ли вы вступили в сношения с Митавой? – спросил он, видимо, желая озадачить ее.
– Неделю или, может быть, дней восемь тому назад! – невозмутимо ответила леди.
– И вы сознаетесь в этом?
– Что значит «сознаюсь»? Это выражение не подходит, отец! Вы меня спрашиваете, я вам сообщаю. Да, я вступила в сношения с Митавой, но для того, чтобы лучше знать, что там делается, и извлечь из этого пользу.
– Для себя?
– Каждый человек заботится прежде всего о себе, а если другие захотят жить со мной в дружбе, – подчеркнула она, – то и они получат свою выгоду.
– Но какие гарантии у этих других, что они не будут преданы противной стороной?
– Им служат гарантией их собственный опыт и наблюдение; пусть они действуют соответственно им.
– Вы хитры, – сказал патер Грубер, – и изворотливы!
– Я женщина, и, вероятно, недаром говорят, что хитрость у женщин заменяет ум.
– Вам и в уме нельзя отказать.
– Благодарю вас; похвала в устах такого человека, как вы...
– Напрасно вы стараетесь обвести меня! – вдруг круто остановил ее Грубер. – Есть еще третий вопрос. Как вы осмелились выпустить из заключения Станислава, а потом офицера Елчанинова?
– Как? – удивилась леди. – Это еще что за обвинение? Правда, я хотела увести от вас своего мужа вчера поздно вечером, думая, что он заперт у вас в подвале, но этот подвал, когда я спустилась в него, оказался пустой, а об этом офицере Елчанинове я даже и не знала, что он был у вас заключен, и потому ниоткуда освобождать его не могла.
Услышав это, Грубер сухо произнес:
– И это все, что вы можете сказать? Судя по первым вашим ответам, я ожидал, что вы придумаете что-нибудь более остроумное, чем простое и голословное отрицание факта.
– Но уверяю вас, что это правда!
– Нет, это ложь, и очень неискусная!
– Я никогда не лгала перед вами!
– Бросим пустые фразы; они не приведут ни к чему и не помогут вашему оправданию.
– Моему оправданию? – вдруг вспыхнула леди. – Но мне оправдываться не перед кем; судить меня могут только люди, которые имеют на это власть.
– А вы думаете, что у меня такой власти нет?
– Кто же дал вам ее?
– Обстоятельства. Я предупреждаю вас: берегитесь!
– Вы хотите испугать меня?
– Я хочу то, что говорю! Я предупреждаю вас...
– И по-видимому, как власть имеющий?
– Да! – твердо ответил Грубер.
– Основывая свою власть на обстоятельствах? Но обстоятельства могут измениться!
– Не для тех, которые умеют управлять ими.
– Но почему же вы присваиваете исключительно только себе это умение? Разве на него только вам выдана привилегия? Оно может быть и у меня; и я, в свою очередь, могу сказать вам: «Берегитесь, отец»! – спокойно произнесла леди.
– Теперь вы хотите напугать меня? Хорошо! Тогда скажите прямо, чем вы можете мне грозить?
– А чем вы грозите мне?
– Высылкой из Петербурга в двадцать четыре часа! – тихо произнес Грубер.
Леди Гариссон в ответ ему расхохоталась.
– Вы хотите выслать меня из Петербурга? Не слишком ли смело подобное желание с вашей стороны?
– Может, для вас слишком смело не верить этому...
– Ах, как же плохо вы осведомлены, если так спокойно говорите это! Да знаете ли, кто еще третьего дня стоял передо мной здесь, вот на этом самом месте, на коленях?
Леди произнесла это так стремительно и с такой уверенностью в важность того, что говорила, что Грубер впервые в жизни почувствовал нечто вроде смущения. В самом деле, не успела ли эта сирена раскинуть свои сети так далеко и широко, что трудно будет справиться с нею?
«Да неужели, – мелькнуло у Грубера, – неужели она окажется способнее, чем можно было ожидать от нее, судя по предшествующему поведению?»
И, овладев собой, чтобы не показать этой женщине, что она поразила его своим неожиданным натиском, он спросил голосом, полным равнодушия:
– Кто же, скажите мне, стоял перед вами здесь на коленях?
– Кто? – повторила леди. – Вам угодно знать, кто? Хорошо, я скажу, и тогда, надеюсь, вы согласитесь со мной, что напрасно думаете пугать меня и что мне нечего бояться вас. Здесь у меня был не кто иной, как Иван Павлович Кутайсов, любимец императора.
– Только-то, – рассмеялся Грубер, – только Кутайсов, и вы на его протекции воображаете основать свое благополучие? Нет, еще за минуту перед этим я считал вас гораздо хитрее, умнее и осмотрительнее. Признаюсь, вы было, действительно, смутили меня, но теперь успокоили. Благодарю вас.
Теперь настала очередь леди прийти в смущение. Она была вполне уверена, что имя Кутайсова произведет неотразимое действие на иезуита.
Она была права: Кутайсов был любимцем императора Павла. При своем воцарении государь пожаловал его из камердинеров в гардеробмейстеры. Затем царские милости стали градом сыпаться на Кутайсова.
В декабре 1796 года ему был подарен каменный дом, стоивший сто десять тысяч рублей и купленный у купца Щербакова в первой Адмиралтейской части.
Но все это еще ничего не значило для Грубера, который сам имел доступ во дворец и отлично знал Кутайсова. Знал он также, что может и чего не может этот человек и насколько опасен он.
– Так только Кутайсов? – повторил он. – Ну, теперь я знаю все, что мне нужно, и еще раз – теперь с большей уверенностью, чем прежде, – говорю, что вы будете высланы из Петербурга. Пока, правда, я могу сделать только это, а там дальше – увидим! – и Грубер встал, взявшись за шляпу.
– Погодите одну, минуту! – спохватилась леди, желая удержать его.
Но иезуит не слушал. Он ушел, не простившись, и не дал леди сказать ни слова.
Она осталась одна, остановилась и проговорила вслух:
– Кажется, я слишком поспешно сообщила ему о Кутайсове. Это было неосторожно с моей стороны. Ну, да еще ничего не потеряно!
Варгин поднял портьеру на алькове и показался в гостиной.
Леди Гариссон, увидев его, вздрогнула от неожиданности.
– Ты здесь был, ты слушал? – с тревогой спросила она.
Он в ответ только кивнул головою.
– Зачем же ты сделал это? Кто тебе позволил?
– Не мог же я оставить одну тебя с этим человеком! Мало ли на что он мог решиться! Тебе могла понадобиться моя помощь.
– Так ты хочешь помогать мне?
– Что нужно сделать? Скажи!
Леди подумала с минуту.
– Нет, лучше я сделаю все сама. Знай, пожалуйста, наперед, что я настолько сильна, что мне пока не нужно ничьей защиты. Слышишь? В том случае, если ты мне понадобишься, я скажу тебе.
– Скажи мне одно только, – стал спрашивать Варгин, – этот Станислав действительно твой муж? Ты так прямо назвала его Груберу.
– Да, действительно. Раз ты услышал об этом, то мне скрывать нечего. Я была в Польше замужем за ним. Я полька по происхождению. Жизнь мне стала невмоготу в мещанской обстановке, которую он мог предоставить мне. Да и кроме того, мы две величины несовместимые.
– Ты развелась с ним?
– У нас, католиков, нет развода. Я просто ушла, как ушла из дома Иоанна д'Арк, почувствовав, что мое назначение выше того, чтобы быть женой безвестного поляка. Судьба оправдала мои ожидания. Когда-нибудь я расскажу тебе обо всем, что мне пришлось пережить. Но теперь я завоевала себе титул английской леди, и никто не отнимет его у меня. Будь спокоен! Напрасно иезуит пугает меня, я не побоюсь даже и силы иезуитов. Сегодня вечером у меня на вилле будет Кутайсов, и я сделаю все, чтобы победа осталась на моей стороне. В успехе я не сомневаюсь. Моя судьба зависит от мужчин, а я слишком хорошо знаю их, чтобы быть уверенной, что такая женщина, как я, сумеет овладеть ими. Моя карета здесь?
– Здесь, – ответил Варгин, – она стоит на набережной.
– Поди и привези мне сейчас кучера, сюда, на лодке, скорее! С лошадьми пусть останется кто-нибудь из матросов.
– Что ты хочешь делать?
– Поди, привези мне кучера!
Варгин пошел исполнять приказание леди.
Кучер явился.
– Вы узнаете от моего нового управляющего, – внушительно сказала ему леди, – адрес офицера Елчанинова. Для чего – не говорите ему. Поедете с каретой по этому адресу. Там спросите поляка Станислава. Скажите ему, что я прислала вас за ним. Как только он увидит вас и карету, то сейчас же согласится. Привезите его сюда как можно скорее!
– Слушаю-с, – сказал кучер.
Станислав был единственным орудием, опасным для леди. Залучив его к себе на яхту, она могла считать себя в безопасности, и она поспешила обезопасить себя.
Ее расчет оказался верным. Когда карета подъехала к дому, где жил Елчанинов, Станислав, увидев ее в окно, узнал и выбежал на улицу. Уговаривать его не пришлось: он охотно сел в экипаж.