Условились, что Крыжицкий приедет на другой день в два часа, к тому времени, когда старая графиня имела обыкновение выходить из своей уборной.
Агапит Абрамович, разумеется, был аккуратен. Его провели по громадной лестнице во второй этаж дома, который занимала графиня.
Вся ее обстановка была выдержана в стиле XVIII века, видимо, потому, что ее просто никогда не обновляли с тех пор.
Вещи были дорогие и прочные; они состарились, как и их хозяйка, но от этого хуже не стали. Напротив, они как бы внушали к себе уважение, заставляя замедлять шаг и принимать почтительную позу.
Сама графиня оказалась маленькой старушкой, но очень суетливой и подвижной. Она была одета и, в особенности, причесана по старой моде. Ее седые волосы, не нуждавшиеся в пудре, были зачесаны кверху, как у Марии Антуанетты. По старой привычке она еще и румянилась, но делала это с большим искусством и тактом.
Когда Савищев ввел к ней Крыжицкого, она сидела на кушетке и быстро перебирала спицами гарусное вязанье.
— Вы нам приносите, говорят, очень интересные вещи, — встретила она Крыжицкого, не оставляя своего занятия. — Ну, садитесь и рассказывайте.
Крыжицкий сел и слово в слово повторил то, что накануне говорил ее сыну.
Графиня оказалась очень осведомленной в своей родословной до прадедушки включительно, но и Крыжицкий подготовился к разговору с ней и тоже хорошо знал историю Дюплонов.
— Ах, милый, как это интересно! — поворачиваясь из стороны в сторону, говорила быстро Савищева. — Вы знаете и о моем дедушке Модесте? Это очень интересно!.. Не правда ли, Костя, это было очень интересно? — обернулась она к сыну.
Костя, разумеется, был занят не дедушкой, а возможностью получить громадное наследство, но не противоречил матери и согласился с ней.
По расчету лет выходило, что если в самом деле дочь барона Оберланда вышла замуж за Дюплона, то это должен был быть прадед графини, а между тем та уверяла, что ее прадед был женат на княжне Ступиной-Засецкой.
Крыжицкому важно было получить метрику графини, для чего он смело выдумал брак с Дюплоном баронессы Оберланд, самое существование которой было сомнительно.
Он не ожидал, что ему придется считаться с такими генеалогическими познаниями графини. Но он разговаривал смело, уверенный, что если графиня была сильна в генеалогии, то ее сведения по арифметике были не такими большими.
В годах она действительно запуталась и только спрашивала, какой же это Дюплон был женат на баронессе Оберланд!
— Вот это-то и надо выяснить, — наконец, решил Крыжицкий, разрубая тем самым этот гордиев узел.
— Да, маман, это-то и надо выяснить! — подтвердил молодой Савищев, испугавшись, что разговор принимает неблагоприятный оборот.
— Ну разумеется, миленький! — согласилась графиня. — Надо это выяснить. Вот я и хочу, чтобы месье…
— Крыжицкий! — подсказал Агапит Абрамович, видя, что графиня затрудняется.
— Месье Крушицкий, — повторила она, сейчас же перепутав фамилию, — мне выяснил…
— Я это и сделаю, графиня! — поклонился Агапит Абрамович. — Но для этого мне придется поработать в архивах.
Слова «поработать» и «в архивах» подействовали на графиню. Против таких серьезных вещей она ничего не могла возразить.
— Да, голубчик! — только сказала она. — Я знаю, что дедушка Модест Карлович служил по архивам; это очень интересно!
В общем, Агапит Абрамович ей очень понравился, что, впрочем, не было трудно, потому что ей все нравилось с первого же взгляда и всем она одинаково говорила «милый», «миленький» и «голубчик».
«Голубчик» Агапит Абрамович тоже остался доволен ею, найдя, что обвести вокруг пальца ее будет легко.
На первый взгляд он ограничился только общим разговором с графиней, стараясь только понравиться ей, но, уходя, на лестнице сказал молодому Савищеву, провожавшему его:
— Дело все-таки тяжелое, и я боюсь очень многих препятствий.
— Надо их побороть! — серьезно произнес Савищев, как будто сам он тоже действительно умел бороться с препятствиями. Уж очень ему захотелось получить оберландовское наследство.
— Большинство препятствий, — вздохнул Крыжицкий, — я побороть сумею, но вот боюсь одного!..
— Чего именно?
— Для дела потребуются документы графини и, между прочим, ее метрическое свидетельство.
— Ну, уж это-то действительно пустяки! — возразил Савищев. — У матери все бумаги должны быть в полном порядке.
— Но согласится ли она показать свое метрическое свидетельство?
— Почему бы и нет?
Крыжицкий пригнулся к самому уху графа и шепнул ему:
— Женщины не любят выдавать свои годы, а по метрическому свидетельству это сразу же станет ясно!
Граф Савищев рассмеялся в подтверждение того, что и он, со своей стороны, хорошо знает женскую природу (он всегда так гордился этим), и успокоительно проговорил:
— Ну, в таком случае я достану у нее это свидетельство так, что она и знать об этом не будет!
Крыжицкий мысленно поздравил себя с полным успехом.