Саша Николаич кинулся домой, потому что знал, что Маня сегодня ушла: ей нужно было отнести готовую работу.
Обыкновенно она уходила в сопровождении слепого брата, который и сегодня ушел с ней, и вдруг Саша Николаич увидел ее выходящей из ресторана с графом Савищевым, человеком, которого он презирал теперь больше, чем всех остальных.
Конечно, он ошибся, конечно, это была не Маня, но все-таки ему хотелось убедиться в этом так, чтобы не было сомнения.
Как нарочно, извозчик ему попался отвратительный и ехал очень медленно.
Когда Саша Николаич добрался, наконец, до дома, он застал там Маню, сидевшую, как и прежде, будто ни в чем не бывало, на своем месте за шитьем, а слепого в углу.
Орест был в трактире, а титулярный советник Беспалов буянил во дворе с водовозом, заметив какую-то «неисправность по части водоснабжения».
Саша кинул плащ в передней и как угорелый влетел в столовую.
— Когда вы вернулись? — запыхавшись, стал он спрашивать Маню. — Скажите мне, когда вы вернулись?
Она подняла свои большие строгие черные глаза и посмотрела на него в упор.
— Я вас спрашиваю, — повторил Саша Николаич, — когда вы вернулись?
— То есть как, когда я вернулась? — спокойно протянула девушка.
— Сегодня… сейчас… Вы давно или только что? — спросил Николаев.
— Да что это с вами? — усмехнулась Маня. — Во-первых, кто вам дал право спрашивать у меня отчет?
— Ах, да не отчета я спрашиваю! — раздраженно крикнул Саша Николаич. — Мне надо выяснить одно обстоятельство…
— Относительно меня? — как бы удивилась Маня.
— Да, относительно вас!..
Маня отвернулась к окну и, прищурившись, стала смотреть на него. На ее губах задрожала и насмешливая и, вместе с тем, презрительная улыбка.
— Мария Власьевна! — снова подступил к ней Саша Николаич. — Ради Бога, скажите мне правду! Понимаете? Может быть… от этого жизнь моя зависит…
В эту минуту ему казалось, что он искренне думает, что действительно его жизнь зависит от этого.
— Да вы с ума сошли! — проговорила Маня, слегка поведя плечом, что вышло у нее очень мило. — Оставьте меня в покое!..
— И это ваше последнее слово?!
— Что за вздор!.. Почему последнее? Отправляйтесь лучше в свою комнату и постарайтесь прийти в себя!
«Ах так! — злобно подумал Саша Николаич. — Со мной так разговаривают! Ну хорошо же, я покажу, каков я!»
Он повернулся, накинул на себя плащ в передней и выскочил на улицу.
Он был обижен и оскорблен. Правда, уже при одном спокойном и серьезном виде Мани он уверил себя, что ему померещилось, так мало общего было у нее с рестораном и с Савищевым. Но он был оскорблен и обижен ее суровым тоном; ведь он из участья (теперь он был в этом убежден) хотел расспросить ее и полагал, что имеет на это право в силу долгих дружеских бесед по вечерам, и вдруг она обошлась с ним, как с совершенно чужим.
«Теперь все кончено!» — повторял он.
Что, собственно, было кончено, он не знал, но эти слова вполне передавали его настроение.
Да, все кончено; им пренебрегли, и он должен заставить сожалеть об этом. Он сделает все возможное, чтобы вернуть прежнюю жизнь свою и тогда… «посмотрим, что будет!»…
Саша Николаич решительным шагом направился к Крыжицкому.
Отойдя довольно далеко от дома, он сообразил, что если уж спешить, то лучше взять извозчика.
На этот раз ему попался лихач, быстро помчавший его, и быстрая езда произвела на него успокоительное действие.
* * *
Он застал Крыжицкого дома и тот немедленно принял его.
— Здравствуйте, молодой человек! — заговорил Агапит Абрамович. — Не ожидал я вас так скоро увидеть!
— Почему же не ожидали? — удивился Саша Николаич.
— Так… Я был уверен, что вы пожалуете ко мне, но только попозже.
— И это странно опять!.. Откуда у вас взялась такая уверенность?
— Да ведь жизнь у титулярного советника Беспалова не особенно красна! — сказал, подмигнув, Крыжицкий.
— Откуда вы знаете, где я живу? — снова и еще более, чем прежде, удивился Саша Николаич.
— Я вами интересовался, вот и все! — пояснил Крыжиц кий. — Согласитесь, что у Беспалова и грязненько, и все против приличий идет, и нет ничего, к чему вы привыкли?! Невольно потянет на старое!
— Нет, меня не тянет на старое! — попробовал немного сфальшивить Саша Николаич. — Я просто поразмыслил о тогдашнем нашем разговоре и желал бы теперь поговорить обстоятельно!.. Тогда я слишком погорячился и даже не расспросил вас толком ни о чем…
— Да, тогда вы погорячились, — согласился Агапит Абрамович, — и, по правде говоря, испортили мне все дело!.. Тот разговор, который тогда был у нас, возобновлять уже поздно!
— То есть как это поздно? — упавшим голосом произнес Саша Николаич, ощущая, будто он валится откуда-то с неба.
— К сожалению, да! — подтвердил Крыжицкий.
— Но почему… почему поздно?
— Потому что, видите ли, тогда вы могли со средствами, которые я вам предлагал, продолжать вашу прежнюю жизнь, не меняя ее, и остаться в обществе, в котором вращались до тех пор. Только при этом условии вы могли быть мне полезны. Ну а теперь вы сами сожгли за собой корабли, ваша репутация пострадала и вы мне не годитесь…
— Но позвольте, в чем же пострадала моя репутация? — остановил его Саша Николаич.
— О-о! Я не говорю, что так и есть на самом деле! — сейчас же подхватил Крыжицкий. — Вы упали в глазах людей, которые недостойны за это никакого уважения; но все-таки упали и вам трудно вернуться к ним, уже потому, вероятно, что вы сами не захотите этого.
Вернуться к этим людям Саша Николаич не желал, правда. Но вернуть прежнюю жизнь ему хотелось.
— Так неужели все потеряно? — произнес он, окончательно омрачившись. — Но я думаю, что все-таки с деньгами можно попытаться снова войти в общество?
— Для того, чтобы теперь вам, — заключил Крыжицкий, — войти в него и стать для них прежним человеком, нужны сотни тысяч, если не миллионы.
— Значит, тогда все потеряно! — повторил Саша Николаич.