У Савищева вдруг явилась блестящая мысль. Он придумал отправиться сейчас в дом Беспалова и вступить в разговор непосредственно с самим титулярным советником, как будто бы желая дать ему работу по срочной переписке.
Он рассчитывал, что Беспалов, как отставной чиновник, будет очень рад такой работе. С ним можно будет завести длинный разговор, а там посмотреть, что из этого выйдет.
Возможной встречи с Сашей Николаичем граф не боялся, уверенный, что всегда и при любых условиях сумеет держать себя достойным образом.
Очень довольный своей выдумкой, он взял извозчика и поехал.
Дом Беспалова ему удалось найти не сразу, и когда он нашел его, то невольно искренне удивился, неужели можно жить в такой лачуге?
Деревянное крыльцо покосилось, на входной парадной двери в сени не было ручки, а на ее месте зияла дыра, в которую была продета просто веревка.
Савищев отворил эту дверь за веревочку и сразу же очутился в сенях, которые когда-то были стеклянными и в которых теперь большинство стекол были выбиты и заклеены бумагой.
Пахло довольно неприятно. Из сеней дверь в комнаты была обита драной крашеной парусиной, из-под которой торчало мочало.
Савищев отворил дверь и очутился в «мурье», как рассказывал Лека Дабич.
Граф остановился и, не видя никого в темноте передней, кашлянул, чтобы привлечь чье-нибудь внимание.
— Кто там? — раздался хриплый и недовольный голос.
— Есть тут кто-нибудь? — ответил вопросом на вопрос Савищев.
Из столовой показался длинный человек с рыжеватыми усами.
«Должно быть, лакей!» — решил Савищев.
Человек тускло посмотрел на него, словно бы лениво рассматривая какую-то вещь в кунсткамере и проговорил:
— Вы, верно, к господину Николаеву?.. Так его нет дома!
— Нет, я желал бы видеть титулярного советника Беспалова.
— Тоже отсутствуют!.. А позвольте узнать, с кем имею честь?
— Я — граф Савищев!
— А-а! Очень приятно!.. Я — сын титулярного советника Беспалова, нареченный Орестом… Может быть, я могу вам быть полезным?
Савищеву было, в сущности, все равно, и, хотя этот нареченный в крещении Орест сильно ему не понравился, он вошел, не снимая, однако, плаща, оставаясь в перчатках и держа в руках шляпу.
«Неужели она тут живет?» — мелькнуло у Савищева, когда он огляделся в столовой.
Он никогда не бывал в подобном помещении и чувствовал себя несколько смущенным тем, что попал сюда.
«Раз вино откупорено — надо его выпить!» — успокоил он себя французской поговоркой и опустился на первый же попавшийся стул.
— Садитесь! — сказал он Оресту.
Тот поднял брови, заложил руки за спину и, слегка наклонившись вперед, прищурил один глаз и глянул на Савищева так, как будто целился кием по шару.
— Чего-с? — спросил он.
— Я вам говорю — садитесь!
Орест причмокнул губами и произнес:
— Нет уж, позвольте…
— Да нет, ничего… садитесь… — милостиво повторил Савищев, думая, что Орест стесняется его достоинством и поэтому не решается сесть.
— Нет уж, позвольте, — закончил Орест, — мне лечь!.. Потому что я у себя в доме привык всегда лежать на диване.
Он произнес «на диване» на французский манер в нос, проследовал на свое обычное место, лег в грациозную позу отдыхающей нимфы и воззрился на графа с невинным видом, говорившим, однако: «Ага!.. что? взял?»
Савищев, никак не ожидавший такого оборота, разинул рот от удивления, но тут же деланно рассмеялся, положил ногу на ногу и решил относиться к этому человеку просто как к шуту.
— Послушайте, мой друг! — начал было он, но Орест замотал головой.
— Мой добрый друг! — поправил он графа. — Мне Маня говорила, что так во французских романах говорят аристократы, посещающие бедняков…
— Ну, мой добрый друг! — опять рассмеялся Савищев. — Я хотел бы поговорить с вашим отцом…
«Однако, он называет ее Маней!» — вместе с тем подумал он.
— Добрым отцом… — опять поправил его Орест и добавил: — Это уж ведь и по прописям известно!
— Да будет тебе! — не выдержал Савищев. — Я пришел поговорить по делу!..
Орест спустил ноги с дивана и сел.
— Вот когда мы с тобой, милашка, на брудершафт пили, этого я не помню что-то! — проговорил он совершенно просто и естественно.
«Да он пьян! — догадался Савищев. — Он просто пьян!» И он до такой степени даже обрадовался, что этот человек был пьян, что дом был лачугой, в сенях дурно пахло и вся обстановка была отвратительной.
Чем хуже все это было, тем лучше было для него, потому что тем легче, казалось ему, возможно прельстить Маню перспективами роскошной жизни, если она пожелает.
Впрочем, для него лично Орест был только смешон.
Оскорбляться его выходками граф считал недостойным себя. Он со свойственным «ловласам», как тогда называли, чутьем, понял, что из этого пьяницы он может извлечь немалую пользу для себя.
Он вынул сигару, закурил и, пустив струю дыма, неторопливо протянул:
— А скажите, пожалуйста, что вы делаете?
— Je suis assis sur le divan![5] — вдруг неожиданно по-французски произнес Орест.
— Ну да!.. Хорошо, но я спрашиваю вообще, что вы делаете? Можете писать?
— Да как вам сказать… смотря что… ежели «мыслете», так сколько угодно…
— Нет, переписывать бумаги?
Орест вздохнул и ответил:
— Пожалуй, мог бы, но не желаю!
— Отчего же?
— Я — враг бумажного делопроизводства.
И Орест снова закинул ноги на диван и развалился.
— Но разве вы не хотели бы заработать деньги?
— Зачем?
— Ну как зачем? Чтобы иметь их!
— Если я захочу, то и так буду их иметь.
— Вот как? Откуда же?
— Да хотя бы от вас, s'il vous plâit![6]
— Вы хотите, чтобы я дал вам денег? — спросил граф.
— Отчего же нет?.. Ежели я буду, например, вам полезен?.. Вы не смотрите на меня выпуклыми глазами! Я говорю серьезно, в рассуждении принчипессы.
— Как вы сказали?
— Принчипессы… это я так называю известную вам волоокую Марию, в просторечии Маню.
Савищев не без некоторого удовольствия затянулся дымом сигары, Орест же, не выдержав, воскликнул:
— Позвольте и мне сигару, мой очень дорогой граф, как говорила покойная Мария Антуанетта! — и он жалобным взглядом голодной собаки посмотрел на Савищева, как тому показалось.
— Хорошо, я дам вам сигару! — согласился Савищев. — Но только я хочу, чтобы вы были со мной любезны.
Он вынул портсигар, достал оттуда сигару и протянул ее Оресту; тот вскочил, сделал глиссаду и раскланялся.
— Я ваш человек! Вы очаровательны, граф!.. Я буду с вами любезен… Прежде всего вам, вероятно, желательно узнать, каковы фонды на здешней бирже недавно поселившегося здесь джентльмена?
«А он вовсе не глуп!» — подумал Савищев и сказал вслух:
— Почему вы так думаете?
— У меня в этих делах — мертвая хватка!.. Карамболь без промаха!.. Хоть с завязанными глазами… Конечно, за свою сметливость я одной сигарой удовлетвориться не могу! Знаете, граф, если беленькую, я — ваш человек!
«Беленькими» тогда назывались двадцатипятирублевые бумажки.
Савищев вынул, подумав, бумажник, развернул его и вытащил двадцать пять рублей. Он посмотрел на Ореста: тот ленивым, как будто вовсе равнодушным взглядом следил за ним.
— Ну вот вам деньги!
Орест мотнул головой и воскликнул:
— Не возьму!
— Да ведь вы сами только что хотели!
— А теперь не возьму!
— Как же так?
— Не возьму двадцати пяти… Теперь пожалуйте еще пять за промедленье и раздумыванье; всего, значит, тридцать!
«Нет, он положительно меня занимает!» — мысленно усмехнулся Савищев и дал Оресту тридцать рублей.
Он всегда был убежден, что с деньгами все можно сделать!..