Семейный совет
Анна Петровна, бывшая графиня Савищева, выслушала сына с широко раскрытыми испуганно-удивленными глазами, решительно ничего не поняв из того, что он сообщил ей.
Какая там расписка?.. Какой дук дель Асидо?.. Этого она не знала и не могла взять в толк, но она почувствовала большую беду над собой, и все осторожные и высокопарные слова, которые ей говорил Саша Николаич, она перевела на свой язык так, что это значило, что у нее и Саши возьмут все, и она снова останется без средств, а так как она уже узнала, что это значит, то и была испугана до ужаса.
— Что ж, миленький, делай, как знаешь!.. То есть как это грустно! — сказала она сыну.
Но когда он, расцеловав ее, ушел, она почувствовала непреодолимое желание поговорить с кем-нибудь, посоветоваться, чтобы кто-нибудь толковый из мужчин объяснил ей, насколько опасно все то, что случилось, и посоветовал, как поддержать Сашу так, чтобы он, увлекшись, не сделал какого-нибудь промаха.
Но возле нее не было никого, кроме француза Тиссонье да еще Ореста.
Француза не было дома, и у Анны Петровны не было выбора. Если она хотела с кем-нибудь поговорить, то к ее услугам был только Орест, который лежал в своей комнате на постели, вычерчивая пальцем мысленные узоры на стене, обиженный на судьбу за то, что не на что даже сходить и выпить в трактир, чтобы там поиграть на бильярде. Он из деликатности не попросил у Саши Николаича, потому что видел, что тому было не до него, но теперь раскаивался, так как ему очень хотелось пойти в трактир.
Он уже обдумывал, нельзя ли пустить в оборот что-нибудь, вроде молитвенника, как вдруг ему пришли сказать, что его к себе просит Анна Петровна.
— Она меня просит?! — спросил удивившийся Орест и вскочил с кровати.
Анна Петровна до сих пор еще ни разу не входила в непосредственные сношения с «месье Орестом», как она называла его.
Однако посланный лакей положительно удостоверил, что Анна Петровна изволила просить к себе Ореста Власьевича.
Вывод, который из этого сейчас же сделал Орест, был тот, что судьба благоприятствует ему, как всегда. Он в последнее время уверил себя, что он — баловень судьбы.
Если Анна Петровна звала его к себе для разговора сегодня в первый раз, то у нее, несмотря на этот первый раз, можно попросить денег, а она даст, наверное. А если она даст, то трактир и бильярд ему обеспечены, что и требовалось доказать.
Орест мимоходом глянул на себя в зеркало, хотел было, ввиду исключительности случая, пригладить волосы и взял было для этого щетку, но сейчас же положил ее, махнул рукой и пошел так, как был. Он знал из опыта безнадежность приглаживания торчавшего на верхушке хохла, за который еще в детстве обыкновенно драли его.
Вошел он к Анне Петровне, наладившись по дороге всем своим существом на комильфо. Он раскланялся, сел на низенький стул, одну ногу вытянул, другую поджал под стул и выпрямился так, как, по его предположениям, это делают дипломаты.
— Месье Орест! — начала Анна Петровна, — Я хочу поговорить с вами!.. Меня беспокоит Саша!
Орест, конечно, рассудил, что денег пока еще у нее просить рано (нельзя же так сразу!) и что надо сказать хоть что-нибудь про Сашу Николаича, раз Анна Петровна заговорила о нем. Он сделал серьезный вид, нахмурился, что выразилось у него главным образом тем, что его усы стали ежом, и сказал:
— Да, он влюблен!
Сказал он это с единственной целью, чтобы только сказать хоть что-нибудь.
— В кого? — вздрогнула Анна Петровна.
Она обожала и чужие любовные истории, а уж когда речь зашла о сыне, то ей и подавно это было интересно. Сама она думала, что Саша Николаич чувствует склонность к Наденьке Заозерской. Она думала это потому, что ей самой хотелось этого, так как скромная Наденька Заозерская была ее любимицей.
Орест сейчас же обозлился на себя. Он вообще терпеть не мог разговаривать с дамами да еще о любви, а тут вдруг сам бухнул такое слово, из которого потом и не вылезешь…
«А почем я знаю в кого?» — подумал он и ответил:
— Это тайна!..
— Он разве признался в чем-нибудь вам?
— Любовные дела — это тайна!.. Все равно что дело чести!.. — произнес Орест, чувствуя себя необыкновенно неловко. — Не требуйте от меня, мадам, — он запнулся, не зная, что поставить после этого, и, вдруг почувствовав на лбу испарину, торопливо договорил: — Анна Петровна!
Вышло не совсем неловко, и Орест даже был рад этому.
— Месье Орест, миленький! — заговорила Анна Петровна. — Расскажите, что вы знаете!.. Мне как матери можно знать все!
«Вот пристает! — мысленно сказал Орест. — Нет, положительно, я уже много разговаривал с ней, пора просить денег!»
— Видите ли, глубокоуважаемая!.. — начал он, но Анна Петровна не дала ему договорить.
— Впрочем, вы, мужчины, удивительно скрытны и всегда стоите друг за друга. К тому же, меня вовсе не это беспокоит в Саше. Вы ничего не слышали? Он же должен лишиться всего состояния!
— Как лишиться всего своего состояния? — воскликнул Орест. — Я-то как же?.. Я уж слишком привык к комфорту!.. Я не допущу этого, на каком это основании?
— Я не знаю, на каком основании! — замотала головой Анна Петровна. — У него какие-то расписки…
— Ах, вероятно, расписка, данная кардиналом дуку дель Асидо?
Анна Петровна потупилась, как всегда это делала при упоминании кардинала Аджиери.
— Я не знаю! — сказала она.
— Виноват! — буркнул Орест, поздно соображая, что делает еще хуже тем, что извиняется. Не будь ему так нужны деньги, он давно бы уже удрал, — Видите ли, глубокоуважаемая… — решился он приступить к Анне Петровне, — собственно, мне нужен рубль.
— Вам нужен рубль? — протянула Анна Петровна, — Пожалуйста, месье Орест, — и поспешно добавила: — Если я могу вам служить…
— Тогда уж позвольте два! — осмелев, произнес Орест, и поспешил добавить: — С полтиной!..
— Пожалуйста, миленький! — заторопилась Анна Петровна и стала звонить в стоявший у нее под рукой маленький серебряный колокольчик.
Прибежавшие две горничные должны были отыскать именно тот мешочек или ридикюль, где у нее был положен кошелек. Но ни в одном из них кошелек не нашелся, а нашли его в спальне Анны Петровны, на туалете за зеркалом.
«Вот они женщины! — внутренне вознегодовал Орест. — Они толком не знают, где у них лежит такая нужная вещь, как деньги!»
Он главным образом всегда презирал женщин за то, что они не пьют водку, а те, что пили, делали это так противно, что уж лучше бы и не пили!
Анна Петровна вручила Оресту два полтинника, он поблагодарил ее и так ловко спрятал деньги, точно показал искусный фокус.
— А насчет Саши я подумаю, — сказал он, — и будьте совершенно спокойны, я не допущу, чтобы он разорился… Поверьте мне, что пока я при нем, с ним ничего не случится!
— Я знаю, месье Орест, что вы любите Сашу!.. Но вот только что я хотела сказать вам… простите, что я буду с вами полностью откровенна! Я слыхала, что вы часто бываете нездоровы, а это очень вредно, миленький, для здоровья!
Орест встал, поклонился, щелкнув каблуками, как будто у него на них были шпоры.
— Это я для вашего сына жертвую собой! — сказал он.
— Как же так, миленький? — спросила изумленная Анна Петровна.
— А чтобы он увидел, как это дурно и никогда не делал того же самого! Простите, что побеспокоил!
Орест шаркнул еще раз и исчез, а Анна Петровна, не задумываясь, решила, что, право, месье Орест вовсе не такой уж дурной человек.