Общественный маскарад
Орест Беспалов лежал трезвым на диване в своей комнате, высоко задрав ноги, что означало у него выражение чрезвычайной гордости. Он был трезв потому, что к Саше Николаичу нельзя было подступиться с просьбой о деньгах, так как в своем теперешнем состоянии тот мог сделать «историю» из-за какого-нибудь «гнусного» полтинника.
Саша Николаич был точно зачарованный, не от мира сего. Он ликвидировал свой дом для того, чтобы заплатить двести тысяч дуку дель Асидо, несомненно, тяготился этим, но, чем тяжелее ему было это, тем восторженнее настроенным он чувствовал себя, потому что тем возвышеннее казался ему его поступок, в силу которого он должен был приобрести в глазах княгини Сан-Мартино особенное уважение. Вот потому-то ему сейчас было совсем не до Ореста. И последний чувствовал это и не лез к нему.
Идти за деньгами к Анне Петровне он тоже опасался, потому что только что у нее взял, да и разговор с нею был так труден для Ореста, что он махнул рукой на Анну Петровну.
Он мог бы пойти, конечно, к Борянскому, но у того была картежная игра и главным образом коньяк, или, вернее, коньяк и главным образом картежная игра, а нужно сказать, что и то и другое надоело Оресту. Ему хотелось водки и бильярда, да и путешествие на Гороховую казалось слишком утомительным. Вот почему он и лежал на диване трезвый.
Гордился же он, задрав ноги кверху, тем, что в первый раз получил записку, в которой ему назначили свидание.
Как это случилось и почему, Орест решительно не мог понять и не знал, какая дура (а иначе он и не мог назвать ее) написала ему. А между тем записка была, без всякого сомнения, адресована ему, на его имя, и Орест лежал, задирая все выше и выше ноги, и крутил эту записку в руках.
Свидание было назначено в общественном маскараде, и записка, не обинуясь, обещала ему блаженство, если он придет туда. Подписано же было: «Прекрасная маска».
«Положим, я в последнее время, — рассуждал Орест, — приобрел светские знакомства и увлекаюсь светскими удовольствиями, но общественный маскарад!»
Под светскими знакомствами он разумел Люсли и Борянского, а под светскими развлечениями — то, что находился с ними.
«И, наконец, — продолжал раздумывать Орест, — ведь для того, чтобы попасть на общественный маскарад, надо заплатить известную сумму, которой у меня нет. А если даже таковая найдется, то она наверняка будет пропита», — заключил Орест, и вдруг быстрым движением описал в воздухе полукруг ногами и опустил их на пол.
Ему вдруг пришла в голову мысль, что если не для чего ему ехать на общественный маскарад, куда звала его записка, то, во всяком случае, по этой записке можно взять денег на выпивку взаймы. Он вспомнил про француза Тиссонье. Правда, он много раз просил раньше денег, но тот упорно не давал; на этот раз он должен был дать, потому что дело стояло на романтической основе, а Орест считал, что все французы непременно должны быть романтиками.
Он отправился к Тиссонье и застал того за чтением молитвенника.
— Господин Тиссонье! — начал Орест, довольно правильно выражаясь по-французски. — Господин Тиссонье, вы были молоды?
Тиссонье закрыл молитвенник, отложил его в сторону и, посмотрев поверх очков на Ореста, сказал:
— Всякий человек бывает молодым!
— О! Как это хорошо сказано! — воскликнул Орест. — Но ведь и всякий человек, будучи молодым, должен также и любить?.. А вы, господин Тиссонье, любили ли?
Тиссонье снял очки, положил их, закатил глаза кверху и сказал:
— Да, я любил.
— Конечно, вы любили не только свою матушку; я говорю о той любви, которая может дать высшее блаженство и счастье!..
— Да, я любил! — подтвердил опять Тиссонье. — Но не испытал ни счастья, ни блаженства!
Орест в свою очередь закатил глаза и произнес, помотав головой:
— Значит, вы знаете, как тяжело это, и тогда вы поймете меня!.. Вот записка, которая обещает мне блаженство, и я не могу достичь его, потому что не имею презренного металла для оплаты входного билета на общественный маскарад!..
У Тиссонье на лице появилось проникновенное выражение; он вдруг сообразил, куда клонил Орест, и обрадовался своим сообразительным способностям!
— Месье Орест, вы ведь хотите просить у меня в долг денег? — догадался он.
— Вот именно! — воскликнул Орест. — Теперь я не могу идти к Саше Николаичу, потому что он сам влюблен и расстроен, но, как только я сведу с ним свои счеты, я вам верну взятые у вас деньги тотчас же… Ведь мне нужен только рубль!.. Вы видите, от рубля зависит мое счастье!..
— Хорошо! — согласился Тиссонье. — Я дам вам один рубль из своих сбережений, но только при одном условии; дайте мне честное слово, что вы не станете пить на этот рубль.
— Честное слово Ореста! — уверенно произнес Орест.
Получив от француза рубль, Беспалов немедленно направился в трактир, но данное французу слово выполнил, хотя и несколько своеобразным способом.
По дороге в трактир он разменял полученный у француза рубль в суровской лавке и, таким образом, пошел пить не на него, а на те три четвертака, два гривенника и один пятак, которые ему вручили вместо рубля в суровской.
В своем трактире, где Орест имел обыкновение бывать, он на этот раз застал Люсли. Тот тоже очень любезно встретился с ним и сейчас же предложил Оресту угощение.
Но у Ореста было правило: он никогда не пил на чужой счет, когда у него были свои деньги. Напротив, тогда он угощал других.
Он потребовал водки и огурцов, но Люсли пить с ним отказался, сославшись на жару.
— Да ведь водка прохлаждает! — заметил Орест, но не стал настаивать, чтобы Люсли пил.
Опрокинув две — три рюмки, Орест почувствовал душевное размягченье и ему ужасно захотелось похвастать перед Люсли полученной им запиской.
— Вот-с… сегодня на свидание зовут! — сказал он, небрежно кивнув на записку.
— Что ж, вы пойдете? — спросил Люсли.
— Ну, вот еще! Ходить по всякой записке! — лениво произнес Орест, точно так уж привык к подобным запискам, что они надоели ему.
— Отчего же вам не пойти? — спросил Люсли и добавил: — Пожалуй, и я бы пошел с вами!.. Я люблю общественные маскарады!
Такая комбинация представилась для Ореста новою: одно дело было отправляться Оресту одному, а другое дело — в компании. К тому же, если идти с Люсли, то, очевидно, тот за все и платить будет. И что ж, в самом деле, отчего в таком случае не пойти на общественный маскарад и не посмотреть, как это все там и что именно происходит?
Маскарады в течение всего восемнадцатого века составляли одно из самых любимых развлечений в Петербурге. Они устраивались при дворе, в барских домах.
А в конце царствования Екатерины впервые начались так называемые общественные маскарады, куда допускался всякий, внесший определенную плату за вход. Устраивались они частными антрепренерами раз в неделю, а то и чаще, о чем сообщалось в «Петербургских Ведомостях».
К началу XIX столетия эти общественные маскарады стали местом развлечения среднего и даже мещанского класса, но это не мешало появляться там и барам, затевавшим какую-нибудь интрижку.
Маскарад, на который отправился Орест с Люсли, устраивался благодаря хорошей летней погоде в саду, освещенном фонарями из разноцветной бумаги. Первое впечатление у Ореста было благоприятно, но мелькание толпы сейчас же не понравилось ему, хотя он выпил один только графинчик и был, как он сам называл это, в самой пропорции, то есть в отличном расположении духа.
Он уже наклонился к Люсли и настойчиво стал спрашивать: «А где тут пьют водку?» — как в это время маска, сплошь закутанная в черное домино, подскочила к нему, схватила за руку и повлекла за собой…
Орест оглянулся на Люсли, но тот уже затерялся в толпе.
— Я тебя знаю, — сказала маска.
— А я вас вовсе не знаю, — признался откровенно Орест, слегка упираясь и не давая себя увлечь маске в самую середину толпы.
— Ты, наверное, впервые на маскараде?
Орест и в самом деле впервые был тут, но он счел нужным обидеться:
— Почему это я в первый раз? Важная штука — быть в маскараде! — сказал он.
— А потому, что ты обратился ко мне на «вы», значит, ты не знаешь правил маскарада.
— Правил?
— Ну да!
— Какие могут быть в маскараде правила? Вот в бильярдной игре, так там правила, это я понимаю, потому что игра в бильярд — это серьезная вещь, а не какой-нибудь там ваш маскарад…
— Ну да, ты все-таки впервые здесь и не знаешь, что должен говорить на «ты» с любой маской.
— Да для меня все равно…
— Ну вот. Так я сказала, что знаю тебя. Ты — Орест Беспалов!
— Совершенно верно. А я тебя не знаю, и даже не могу догадаться, кто ты…
— И не узнаешь, все равно никогда не узнаешь.
— Ну что ж. Мне и не нужно.
— А что же тебе нужно? Небось водку пить?
— Ну, разумеется.
— Вот видишь, как я тебя знаю. Но ты не подозреваешь одного…
— Чего?
— Что мне известно, что ты не всегда бываешь так пьян, как кажешься…
— Еще пьянее? Ну, это ты врешь, как говорила Мария Антуанетта…
— Нет, не пьянее, а, наоборот, трезвее… Ты не всегда играешь одинаково свою роль…
— Да я никакой роли не играю…
— Знаем мы!..
— С чем вас и поздравляю!
— Ты хоть и не в первый раз на маскараде, а отлично умеешь поддерживать маскарадный разговор.
— Да, видишь ли, если говорить откровенно, то, по моей гениальности, я все могу делать отлично… У тебя есть рубль?
— Что за вопрос?
— Это я к тому, что, ежели с водкой, так я еще лучше могу поддерживать разговор. Но, к сожалению, денежные запасы, какие я приобрел на сегодня, истощились у меня, и вот я спрашиваю: есть ли у тебя рубль — выпьем…
— Во-первых, я водки не пью, а, во-вторых, разве в маскараде дама платит когда-нибудь? Ее угощает и платит за нее всегда кавалер.
— Это я-то кавалер?
— Ну да!
— Очень приятно!
— Таково правило маскарада.
— Опять?! А я думал, наоборот, тут есть такое правило, что платит тот, кто имеет деньги, потому что, согласись сама, кто же платит, не имея денег?
— Уж будто бы у тебя денег нет?..
— А ты откуда знаешь, что они у меня есть?
— Да уж знаю…
Теперь Орест был искренне удивлен. У него, действительно, были деньги, оставшиеся от рубля, взятого у Тиссонье, но он хотел было скрыть это.
— Ведь я знаю, и от кого у тебя деньги…
— От кого же?
— От француза Тиссонье!..
Удивление Ореста достигло последнего предела. Ничего подобного он не ожидал. Он взял рубль у француза с глазу на глаз, никто этого не видел, и вдруг маска в маскараде говорит ему об этом! В чудеса Орест не верил, то есть не верил в то, что они могут случиться с ним, а потому теперь сообразил:
«Да это Тиссонье рассказал, вот и все!.. Но, в таком случае, кто же эта маска?»
Орест задумался, но не мог найти ответа на этот вопрос.
А вокруг шумели, говорили и смеялись в пестрой толпе, освещенной разноцветными фонариками. Все спешили и торопились, точно поскорей хотели воспользоваться теми двумя часами петербургской ночи, когда темнеет быстро, но и боялись, что быстрый рассвет разгонит их, пока они еще не успели устать от своего веселья…
«А ну ее совсем! — решил Орест. — Чего она меня дурачит, в самом деле? Загну-ка я ей что-нибудь такое!..»
Он принял величественно-рассеянный вид и заговорил так, будто между прочим, закинув голову и просто выцеживая слова сквозь зубы; усы у него при этом стали ежом.
— Конечно, у меня с французом Тиссонье есть своего рода расчеты… С тех пор как я волей-неволей примкнул к аристократическому кругу, я не могу вести свои счеты регулярно… Например, такое романическое происшествие, как сегодня… Хотя, слово Ореста Беспалова, мне довольно странно стать вдруг героем романа… Я бы скорее думал, что я — лицо историческое…
— Историческое? — переспросила маска.
— Да. К тому же у меня и наружность больше подходит… По-моему, у меня есть нечто робеспьеровское… и вообще судьба меня сталкивает с историческими личностями… Как, например, госпожа де Ламот — историческая личность?
— Что такое, госпожа де Ламот? Почему госпожа де Ламот?
— А так. Она у меня почему-то на языке в последнее время. Тут есть одно обстоятельство исторического значения, относительно госпожи де Ламот… Вспомнил же я это потому, что в маскарадах, говорят, надо историческую интригу проводить…
Маска вдруг оставила руку Ореста, и не успел он оглянуться, как она исчезла, а Орест остался, как потерянный. Вблизи себя в толпе он увидел несколько черных домино, но не мог распознать, которое он только что держал под руку. Он было сунулся к одному, но с этим домино шел какой-то плечистый, высокий господин, который так поглядел на Ореста, что тот нашел лучшим быстро пройти мимо.
Орест махнул рукой и, решив, что тут есть же, наверное, такое место, где пьют водку, пошел его отыскивать.
Издали в толпе он увидел Сашу Николаича, который шел об руку с какой-то маской в белом домино и о чем-то с ней оживленно разговаривал. Орест нарочно отвернул в сторону, чтобы не встретиться с ним, зная, что тот определенно станет удерживать его от водки.