Я с трудом, медленно, встал, шатаясь от слабости. И, еще не подняв головы, заметил, что они стоят совсем рядом, шагах в двух впереди, слева.
Мой взгляд скользнул от ног к голове по фигуре ближайшего. И, сразу похолодев, онемели руки и мелкими иглами закололо лицо от отлившей крови. Это было так неожиданно, точно из густых зарослей высокой травы внезапно, молниеносно взметнувшись, поднялась и замерла в зловещей неподвижности у самого лица страшная голова громадной змеи.
В уровень с моими глазами стояла и смотрела на меня, ужасная в своем кошмарном безобразии, отвратительная голова гнусного гада.
Как передать вам бредовые видения, во плоти и крови явившиеся мне в то удивительное утро? Галлюцинация! Маска! — Сверкнули, завертелись вихрем искр догадки смятенного разума, в краткое мгновение сменяя одна другую.
Вместо ожидаемого мною лица было нечто невообразимо кошмарное, чудовищное. Принятое издали за автомобильные очки, оказалось в действительности громадными выпученными бельмами, глазами величиною в среднее блюдце. Глаза сидели рядом, вплотную, несоразмерно великие для небольшой по сравнению с ними головы почти нормального размера, и занимали все лицо.
При верном взгляде, благодаря их поразительной величине и цвету, получалось впечатление, что голова состоит из одних только двух громадных глаз. Выпуклыми фарфорово-белыми чечевицами выдавались они из своих орбит. Ни лба, ни щек, ни скул — одни глаза! Два белых шара на шее, стержнем выдвинувшейся из плеч. Блестяще-белую эмаль выпученных бельм раскалывали пополам горизонтально, от края, тонкие, черные трещины — щели сильно суженных зрачков.
Жесткая складка плотно сомкнутого, безобразно громадного, лягушечьего рта в грязно-зеленой коже, морщинистой и шершавой коже пресмыкающегося, сухо обтягивавшей всю голову и свободную от глаз часть лица, придавала невыразимо свирепое выражение кошмарной в своей сверхъестественной ненормальности голове.
Разрез широкой пасти, загибаясь кверху, заканчивался далеко по сторонам головы в дряблых складках кожи под ушами, прикрытыми свисавшими наушниками плоской шапочки блином. Выдающаяся вперед, узкая и тупая без подбородка челюсть гада позволяла видеть морщинистую, обвислую, в складках, жилистую шею настороженной ящерицы.
Пораженное внимание, отвлеченное сначала чрезвычайным, пропустило деталь: — между колоссальными глазами, под самым их соединением, небольшое, неправильной формы отверстие — единственная ноздря, — точно принюхивалась к чему то, конвульсивно сокращая свои нервные, более светлые края…
Страшная маска, застывшая в гримасе холодной, беспощадной жестокости.
Не отрываясь, смотрел я на воплощение кошмара, стоявшее от меня на расстоянии вытянутой руки. Если бы я увидел эту голову на туловище гада, не менее ужасном и отвратительном, чем сама голова, не было бы того впечатления отталкивающей сверхъестественности. Но голова чудовища — на человеческом туловище! Войлочная шапочка — на уродливой голове змеи! Смятенная, бессильная мысль билась, как птица в силках. Сон, сказка на яву, не поддавались объяснению.
Глухо, точно из-за толстой каменной стены, доходили до ушей гул и грохот прибоя.
Ощущая странную легкость, чувствуя, как охваченное леденящим холодом быстро немеет все тело и земля колеблется подо мною, но не в силах отвести, точно магнитом прикованный взгляд, я смотрел, не отрываясь, с ужасом смотрел на гипнотизирующую маску чудовища. Немо и страшно, не шевелясь, глядело оно мне в лицо. И вдруг узкая щель зрачка мгновенно расширилась в овал, еле заметный золотистый обвод растянулся, сверкнул искрами золота, огнем скрыто тлевших углей. Потом, будто от режущей боли яркого света, веко сбоку, от уха, тонкой перепонкой закрыло глаз, и громадное глазное яблоко повернулось под полупрозрачной пленкой века как у ящерицы, греющейся на солнце.
Точно острое сверло со страшной быстротой завертелось в моем мозгу. Мгновенно потерявшие краски дюны и голова гада ринулись в бездну, затем взлетели к небу…