Известие о гибели Есенина настигло меня в Москве. Как удар в грудь.
Двадцать шестой год. Первые дни января. Со всех сторон люди считают нужным рассказать мне, что знают, что слышали о последних неделях и днях Есенина... И здесь, в Москве, и в Ленинграде, когда вернусь...41
Я у Анны Марковны. Она отличная портниха и близкая подруга Анны Ивановны Сахаровой. Крупная, броско красивая зрелая женщина с восточными огненными глазами и мощной грудью. Ее молодой муж, записной белорозовый красавчик Коля (полного имени его я никогда не знала, для всех вокруг он просто Коля), напустив на себя многозначительный вид, рассказывает мне:
-- Очень Сергей расстроился, когда Анна Ивановна отказалась дать ему ваш адрес. Он потом пил со мной весь день, вместе и заночевали. Все повторял:
-- Как же я низко пал, если Надя Вольпин... Надя... она любила меня больше всех... И Надя спустила меня с лестницы!
Не "должна спустить", а "спустила"! Это больше всего поразило меня (и это кое-что сказало бы психиатру). Отметив про себя в рассказе Коли это слишком торжественное "низко пал", я переспросила:
-- "Спустила"? Он так и сказал?
-- Да, именно так. Но я-то понимал, что не ходил он к вам, ведь и адреса не знал.
И Коля с похвальбой в голосе добавил:
-- Ну, я как мог, утешил его. Дело, говорю, поправимое. Вы к ней не пустой придите, с хорошим подарком, купите что-нибудь эдакое... подороже... уж как положено! А он все повторяет свое: "Как я низко пал!"... Так всю ночь и проплакал.
Больно было слушать. Коля с его "мудрым" житейским советом... Вот какими людьми был окружен в последние свои недели Сергей Есенин -- верней, окружал себя...
И вспомнилась мне зима с двадцать третьего на двадцать четвертый: как истинные друзья Сергея Есенина -- в первую голову Иван Васильевич Грузинов -- стараются выслеживать ночами Есенина по московским кабакам, приводить на место надежного ночлега, привлекая к этому делу даже меня... И вдруг пронзила мысль: а первый-то друг, Анатолий Мариенгоф? Он полностью тогда снял с себя эту заботу!
Был в те первые пореволюционные годы в Камерном театре актер -- не на ведущих ролях -- Оленин. Полного имени его не помню, а звали его в нашем кругу Аликом Олениным. Он дал себе тяжелый труд выучить наизусть раннюю есенинскую поэму "Товарищ", первый отклик поэта на февральскую революцию. Поэма была напечатана в мае семнадцатого года и рисуется мне предвестницей блоковских "Двенадцати". Поэзия Есенина давно оставила позади этот ранний опыт. Прозвучал "Небесный барабанщик", "Сорокоуст", "Пугачев". Прочтены друзьям и "Страна Негодяев", и "Черный человек". А наш Алик Оленин, знай, читает с эстрады "Товарища". Эффектно читает. Особенно заключительный выкрик:
Железное
Слово
"Рре-эс-пу-у-ублика!"
Над чтецом уже давно посмеиваются. Есенин несколько раз просил его добром больше "Товарища" не читать. Как горох об стену! Поэт наконец пустил в ход сильное средство: официально -- от Ордена Имажинистов -- актера предупредили, что если он еще раз позволит себе прочесть с эстрады "Товарища", то "в уплату получит по морде". Подействовало.
Не прошло однако и недели со дня смерти Сергея Есенина. В московском Доме Печати вечер памяти погибшего поэта. Одним из первых выходит на эстраду Алик Оленин и читает... ну, конечно же, "Товарища"! Ох, и хотелось мне, чтобы кто из друзей в память ушедшего выдал чтецу обусловленную плату.
Нет, никто не счел нужным "расплатиться"...
Я шла с вечера домой, думая о том, как теперь в памяти людской беззащитен поэт: от зависти тайной и злобы открытой, от ядовитой клеветы друзей...
Год двадцать шестой. Январь или февраль?
Приехал в Ленинград мой двоюродный брат Валентин Иванович Вольпин42. Привез подарок: недавно вышедшие из печати три тома "Собрания сочинений" Есенина (напомню: четвертый том первоначальным планом не был предусмотрен, и самая мысль о нем возникла лишь после смерти поэта).
Печальный дар! Но очень желанный43.
Время шло. Я давно снова живу постоянно в Москве, на Самотеке. Год тридцать девятый (или сороковой?).
Как-то иду по Самотечному бульвару, и навстречу мне Анатолий Борисович Мариенгоф. Он горячо жмет мне руку, как дорогой родственнице. Точно в прошлом вовсе не старался, как только мог, оттягивать от меня Есенина.
Говорит:
-- Мне очень хотелось бы познакомить наших сыновей. Пусть они растут друзьями. Такими, как мы с Сергеем! Пусть возродят нашу молодость!
Я не возражаю, хоть и не верю в искусственное возрождение молодости, ни в дружбу по заказу. Уговариваемся, когда ему прийти ко мне со своим Кириллом... Однако, ни дружбе, ни даже знакомству сыновей не суждено было завязаться... Через несколько дней я узнала, что Кирилл -- ему тогда было лет шестнадцать -- покончил с собой. Тем же способом, что и Есенин44.
И мне представилось: сын Мариенгофа через долгие годы завершил своей смертью ту длинную череду самоубийств, которой якобы отозвалась Москва на гибель Сергея Есенина. То была переломная полоса. Многие, многие тогда свели счеты с жизнью. И чуть не каждый, в чем бы ни была причина его самоубийства, считал нужным оставить рядом с предсмертной запиской раскрытый томик Есенина. "Никого не винить"? Или, скажете, "некого винить"? Ан есть кого: вините поэта!
На этом я позволю себе -- без послесловий -- оборвать мои записи. Как самочинно оборвал свою жизнь Сергей Есенин45.