Надо было торопиться
Удары врага делались все более меткими
В Саперном переулке охранники с боем захватили типографию.
Млодецкий по личному умыслу неудачно стрелял в Лорис-Меликова. Его публично казнили.
В Киеве суды и казни.
Исполнительный Комитет вынужден закрыть типографию на Подольской улице и динамитную мастерскую на Подъяческой: жандармы открыли их. "Хозяевам удается скрыться".
Пресняков, убивший предателя Жаркова, при аресте, отстреливаясь, ранит околоточного надзирателя и швейцара.
Суд над шестнадцатью народовольцами. Квятковский и Пресняков повешены; Степан Ширяев, Зунделевич, Бух и другие заточены пожизненно в казематы.
Взят Александр Михайлов. Взят Николай Колоткевич, взят Фридман.
Удары учащаются. Враг громит Исполнительный комитет, самые боевые учреждения захватывает лучших, главарей. Может быть, провалы незакономерны? Бесспорно, арест Александра Михайлова — несчастная случайность. Он получал в фотографическом кабинете карточки казненных товарищей и при выходе был схвачен по предварительному доносу фотографа. Оплошности бывают и с такими людьми, как Михайлов. Но уж никак нельзя назвать случайной целую систему арестов; никак нельзя считать случайными удары в самую голову, в самое сердце "Народной Воли". Еще совсем недавно Клеточников вовремя предупреждал нападения жандармов, раскрывал их замыслы, и партия крепла, партия росла. Исполнительный комитет был неуловим. Положение теперь резко изменилось; правительство оправилось, уверенной рукой наносит оно удары. Кто-то предает партию. Кто-то предает партию, зная ее вожаков, зная работу и замыслы. Процесс шестнадцати открыл предатели Гольденберга; по его указаниям власти усиленно ищут Желябова, Перовскую, Якимову и других. Но почему обнаружены квартиры на Подольской и на Подъяческой улицах? Гольденберг о них не знал. Почему больше не помогают самые тщательные предосторожности? Враг перешел в решительное наступление. Лорис-Мелкиов распустил Верховную комиссию, подчинил себе корпус жандармов, обратился к "русскому обществу" с либеральными призывами. "Русское общество" развесило уши, а тем временем хитрый Лорис неистово истреблял революционеров.
Желябов превосходно понимал эту тактику. Он не уставал твердить, что, прикрываясь либеральной болтовней, Лорис ведет борьбу с революционерами даже более беспощадно, чем его предшественники. Желябов рассчитывал устрашить правительство систематическим террором, но террористические предприятия не удавались; правительство само перешло к систематическому белому террору. Правда, царь и его приближенные все еще были очень напуганы. При выездах царь охранялся конвоем, сворой шпионов, жандармов. Царь, как будто, даже был готов пойти на кое-какие уступки "обществу"; разрабатывались либеральные проекты. Но все же надо было торопиться; незначительное промедление могло повести к крушению всего предприятия. И вот происходит беспримерный поединок. Окруженный полицией, сыщиками, имея осведомителей внутри партии, при всеобщей трусости "общества", при рабстве и забитости, наполовину разгромленный Исполнительный комитет в центре столицы, около самого дворца, по прямому соседству с карательными и следственными' органами после Шестой неудачи организует новое, седьмое покушение. Теперь Желябов и его товарищи решили действовать наверняка. Желябову поручается найти дом по одной из улиц, где царь проезжает из дворца в манеж. В доме графа Менгдена по Малой Садовой в подвальном помещении открывается лавка сыров. Помещение это Андрей Иванович сначала снимал под магазин осветительных материалов. Хозяева лавки — Юрий Николаевич Богданович и Якимова-Баска под фамилией Кобозевых. Лавка приспособляется для подкопа. Наружная стена заделывается досками. Вот как Якимова-Баска описывает работу по подкопу:
— Подкоп велся под окном нашей комнаты ночью, для чего окно тщательно завешивалось, чтобы с улицы нельзя было видеть света; окна же магазина были открыты, и с улицы, при слабом освещении от лампадки перед иконой Георгия Победоносца, на белом коне, можно было видеть кое-что в магазине. Перед началом работы деревянная обшивка стены снималась. Она была так приспособлена, что легко выдвигалась, когда было нужно, и после работы так же легко ставилась на место, но в закрытом состоянии, при нажиме снаружи, была неподвижна; на месте соединения обшивки обои каждый раз подправлялись незаметным образом, раздое трудное было пробить без шуму цементированную стену, вслед же затем дело пошло более или менее быстро, пока работающие не наткнулись на железную водопроводную трубу, но и тут они довольно скоро обошли ее, немного изменив направление, т. к. водопроводные трубы были довольно тонкими; затем, вскоре, через 3-сажени от начала подкопа наткнулись на водосточную деревянную трубу, ширина и вышина которой была приблизительно 1 аршин X 1 аршин. Это представило серьезное препятствие и вызвало задержку в виду того, что обойти трубу снизу нельзя было без риска погрузиться в воду, потому что подпочвенная вода находилась очень близко, а подняться вверх нельзя было, т. к. мог произойти обвал мостовой. В виду этого, удостоверившись в том, что труба наполнена только на половину своей вместимости, работающие решили в ней сделать вырезку для прохода бурава и для продвижения сосудов с динамитом при закладке мины. Как только прорезали трубу, распространилось такое ужасное зловоние, что работающие при всяких предохранительных средствах, даже надевая респираторы с ватой, пропитанной марганцем, могли пробыть там лишь самое короткое время, не рискуя упасть в обморок. После необходимой вырезки в трубе она была тщательно заделана.
И потом уже до конца, до середины улицы, работа шли без всякой задержки. Приходилось только все время производить работу наивозможно без шума, т. к. очень близко был пост городового, а в моменты, когда звуки неминуемо усиливались, приходилось следить за городовым и ждать, когда он отойдет подальше… Работали в подкопе: Колоткевич, Желябов, Суханов, Баранников, Исаев, Саблин, Ланганс, Фроленко, Дегаев и Меркулов…[86]
Работали в две смены. Желябов приходил на ночную смену.
За улицей усиленно следили шпионы и полиция: по ней ездил царь. Приходилось соблюдать особую осторожность. Работники были люди молодые; это тоже могло показаться подозрительным.
При выездах царь менял направление. Желябов предпочитал подкопу метательные снаряды. По поручению Исполнительного комитета он организовал группу метальщиков и наблюдателей, главным образом из боевой рабочей дружины. Дружина состояла отчасти из рабочих, отчасти из интеллигентов — народовольцев. Боевая дружина стремилась к устранению шпионов в рабочей среде, к подбору и воспитанию террористов, к поддержке инсурекции. Нужно было правильно наладить наблюдение. В наблюдательный отряд вошли: Перовская, Гриневицкий, Рысаков, Оловенникова, Тырков, Тычинин. Наблюдатели разделялись на пары, которые должны были чередоваться, чтобы не броситься в глаза. Наблюдатели часто собирались; на собраниях обычно присутствовал и Желябов. Начальником наблюдательного отряда была Перовская. Наблюдение началось с 3имнего дворца. Узнали, что царь во втором часу выезжает в Летний сад, а по воскресеньям бывает на разводе в Михайловском манеже, следуя по Невскому и по Малой Садовой. Путь охранялся сыщиками, одетыми в штатское. Царь ездил очень быстро. Из манежа он возвращался по Екатерининскому каналу. Перовская заметила: на повороте от Михайловского театра на Екатерининский канал кучер обычно задерживает лошадей. Она нашла это место удобным для покушения.[87]
Было решено: если царь не поедет по Малой Садовой, где была лавка Кобозева, то на Екатерининском канале на него нападут метальщики. Круг для царя замыкался.
Желябов рыл подземную галлерею, подбирал боевую дружину, выступал среди рабочих, военных, среди студентов, посещал и работал в динамитной мастерской. В середине февраля в Парголове производилась проба метательных снарядов; Желябов на ней присутствовал вместе с Кибальчичем и с боевиками. Даже его, воистину богатырский организм стал сдавать. Он выглядел очень утомленным. Он превосходно понимал: поставлена ставка на самое существование партии. "Ведя террористическую борьбу, — говорил Желябов, — "Народная Воля" проживает свой капитал". Террору отдавались лучшие люди. Революция создавала их десятилетиями — в крови, в пытках, в казнях, в каторжных мучениях. М. Н. Оловенникова, член Исполнительного комитета, рассказывает:
— Он чувствовал, что большинство выбудет из строя, и, говоря со мною, в этот раз, признавал, как и раньше, пагубную сторону террора, затягивающего помимо их воли людей. Я хорошо помню этот разговор потому, что он продолжался и на другой день.
Что будет после покушения, удачного или неудачного? Ни на какие серьезные перемены в политическом строе Желябов не рассчитывал. Максимум, что он и другие ждали, это, что нам будет легче продолжать свою деятельность: укрепить организацию и раскинуть ее сети во всех сферах общества. Но и это при условии, что уцелеет хоть часть людей, способных и привыкших вести дело общей организации. Желябов боялся, что и этого может не быть. Поэтому-то он и придавал такое значение Москве, думая, что там кроется та ячейка, из которой выработается новый комитет в случае погибели старого… Я уехала из Петербурга а в очень тяжелом настроении. Фраза Желябова: — Помни, если твоя Москва не выручит, будет плохо, — показывала ясно, насколько положение шатко…[88]
Из этих замечаний Ашешев в своей книге о Желябове вывел заключение не только о физическом недомогании, но о моральном кризисе Андрея Ивановича. Выводы чересчур поспешные. Не такова была неукротимая натура Желябова, чтобы притти в отчаяние и стремиться к самоубийству. Очень любопытно с рассуждениями Ашешева сопоставить некоторые следственные показания Рысакова. Эти показания выделены и приобщены к позднейшему делу двадцати народовольцев и опубликованы сравнительно недавно.
— Мне помнится, — сообщает Рысаков, — что каким-то революционным изданием указывалось на исключительность настоящего года, на голод, язву на скот и т. д…. партия надеялась на восстание не позже итого года — весны и лета, потому что слышал от Желябова, что среди студенчества и интеллигенции проводится мысль о баррикадах, — те же мысли за последнее время агитировались и среди рабочих… Желябов, кажется, сказал, что упустить подобный год было бы для партии непростительною глупостью, не сделав всего возможного от нее, ведущего к восстанию… Последний факт покушения должен быть удачен во что бы то ни стало…
Более опытные революционеры, например, Желябов, утверждали, что одного удара недостаточно, необходим целый ряд их… Для меня теперь вполне ясна мысль, выраженная на квартире Перовской, что после папаши нужно приняться за сынка…[89]
Вспомним также приведенный выше рассказ Прибылевой о том, как собирался Андрей Иванович возглавлять предполагаемое восстание в Поволжье в связи с голодом. Рассказ этот совпадает с сообщением Рысакова. Желябов не думал, что убийство царя непосредственно приведет к восстанию, но он рассчитывал, что год исключительный, голодный; ряд боевых ударов по правительству, агитация в массах могут сильно пошатнуть положение правительства. Так думали и другие члены Исполнительного комитета. Желябов ошибался. Об ошибках, о неудачах, о преувеличенных ожиданиях легко говорить, оглядываясь назад. Во всяком случае, Желябов шел на поединок с полной верой в дело "Народной Воли". Но, несомненно, пагубную сторону террора он сознавал остро и гибель товарищей его очень тревожила.
— Враг продолжал громить испытанные, закаленные кадры. Взят член Исполнительного комитета А. Баранников. Взят член Исполнительного комитета Колоткевич. Взят на границе член Исполнительного комитета Морозов. Взят Клеточников, соглядатай партии в Третьем отделении. Взят Лев Златопольский. Взят рабочий Тетерка.
Это — разгром. Опричники действуют метко. "Народная Воля" несет неслыханные потери. Кто-то предает ее. Кто-то изменил ей коварно и подло. Исполнительный комитет обсуждает вопрос, не попытаться ли вызвать восстание, когда царь будет убит. Подсчитывают силы. С сочувствующими набирается до 500 человек. В открытый бой с ними итти безрассудно. Подкоп продолжают вести. В лавке сыров работают уже третий месяц. Люди задыхаются в подземелье. Земля заполняет подвал. Ее покрывают сеном, заваливают каменным углем. Подступает вода.
Богданович и Якимова сделали все, чтобы выглядеть настоящими торговцами, но, видимо, это им не вполне удавалось. Новиков, долголетний содержатель молочной, "из любопытства" зашел к своему конкуренту, купил полукруг сыру. Кобозев показался Новикову "ни то, ни се". У себя в лавке он сказал своим: — ну, господа, в том торговце сомневаться нечего, потому он моей торговле вредить не может. — Впоследствии околоточный надзиратель Дмитриев и пристав Теглов утверждали, что за лавкой Кобозева было учреждено негласное наблюдение. В таких условиях велся подкоп. Андрей Иванович продолжал ходить на ночные работы, хранил дома динамит и другие взрывчатые вещества. Мину снаряжали у него. Одновременно он продолжал готовить группу метальщиков. Позже Желябов показал:
"Последовал ряд собраний для обсуждения плана нападения, места, времени, средств нападения, распределения сил и т. д. Вызванные из разных дружин, члены данной группы должны были ознакомиться между собой, сблизиться, возыметь доверие друг к другу. На это, впрочем, требовалось немного времени; больше времени уходило на ознакомление группы со средствами нападения, в частности, с метательными снарядами. С этой целью на собрании являлся техник; он подробно разбирал разные системы снарядов: указывал все за и против каждой системы; знакомил с условиями пользования ими. На некоторых из таковых собраний был я. Боевую группу Желябов сформировал из добровольцев. В группу вошли: тихвинский мещанин Рысаков, 19 лет, студент, рабочий-котельщик Тимофей Михайлов, 21 года, студент Гриневицкий, 24 лет, сын псаломщика Емельянов, 19 лет, сын крестьянский Желябов, дворянка Перовская, словом, были представлены все сословия. Предполагалось: если не удадутся взрыв на Садовой и метание бомб, Желябов с кинжалом бросится и умертвит царя.
Но разве не поступили ошибочно Исполнительный комитет и Андрей Иванович, привлекши к такому делу, как цареубийство, девятнадцати- и двадцатилетних юношей? Последующие события показали, что в этом была допущена ошибка. Недаром Александр Михайлов в своем завещании просил товарищей не посылать слишком молодых людей "в борьбу на смерть". Желябов, хотя и умел разбираться в людях и определять им цену, отличался, однако, порою и большой доверчивостью. Он слишком поверил Рысакову, который "рвался" в дело. Разумеется, Желябов нашел бы и более преданных и возмужалых народовольцев, чем Рысаков и Емельянов; но Исполнительный комитет уже отдал для цареубийства таких людей, как Перовскую, Богдановича, Якимову, Фигнер, Фроленко, Суханова. Нельзя было бросать всех видных работников в дело.
Именно по этим соображениям Андрей Иванович отвел Желвакова, который тоже просился в метальщика. Предполагалось, что под руководством опытных и испытанных боевиков юные революционеры сумеют достойно выполнить поручение. Стойкость и мужество их предварительно проверялись. Например, в конце 1880 г. были получены типографские принадлежности. Предстояло взять их с почты, что было сопряжено со значительным риском. Опасный груз предложили оставить на конспиративную квартиру Рысакову. Рысаков удачно справился с поручением. Спустя некоторое время ему дали вторую накладную, он и на этот аз не оплошал. Наконец, Рысаков был намечен только третьим метальщиком.
Что представляли собою метательные снаряды? Кибальчич на суде о них рассказывал:
— Я предлагал несколько типов, метательных снарядов, отличавшихся между собой по приспособлению для получения огня, сообщающего взрыв динамиту, и только в последнее время придумал данную форму снаряда. Огонь по стопину передается моментально и, следовательно, взрыв должен произойти в то мгновение, как только снаряд ударится о препятствие… (Из показаний Н. И. Кибальчича).
О днях, проведенных Желябовым перед 1 марта, мы таем мало. Суханов впоследствии на суде показал: и двадцатых числах февраля он, по предложению Желябова, стал ходить в лавку Кобозева и там работать. 24 февраля Андрей Иванович приводит в лавку для работы своего друга Тригони.
26 февраля у Желябова был Меркулов и по его получению отвез в лавку несколько холщевых мешков. Желябов и этим занимался.
27 февраля Меркулов встретился с Желябовым у Тригони. Тригони говорил Желябову, что в лавке работа встречает затруднения.
— Пожалуй, еще не поспеем,
Меркулов получил от Желябова большую бутыль, фунтов 10 весом, завязанную в мешок; бутыль надо было доставить в лавку сыров.
По этим отрывочным сведениям можно судить, на сколько разнообразна была в эти дни деятельность Андрея Ивановича.
Нет, он отнюдь не чувствовал себя в тупике.