Часть первая
Глава первая
Историческое обозрение путешествий по Ледовитому океану, между Карским морем и Беринговым проливом, до 1820 года. — Состояние карт в то время. — Назначение отряда к северо-восточным берегам Сибири.
Обширное пространство земного шара, заключающееся между Белым морем и Беринговым проливом, почти на 145° долготы, по матерому берегу северной Европы и Сибири, открыто и описано россиянами. Все покушения мореплавателей других народов проникнуть Ледовитым морем из Европы в Китай или из Великого океана в Атлантический ограничены на запад Карским морем, на восток меридианом мыса Северного. Непреодолимые препятствия, останавливавшие иностранцев в дальнем плавании, преодолены нашими мореходцами. Они более привыкли к суровости климата и пользовались всеми средствами, которые представляла им смежность с Россией Сибири, уже покоренной.
В первые времена таковых предприятий соотечественники наши были побуждаемы к сим многотрудным путешествиям надеждой на прибыльную торговлю с прибрежными жителями страны, обильной драгоценной рухлядью. Впоследствии с одобрения правительства военнослужащие отправлялись на кочах вдоль морского берега и сухопутно к устьям больших рек, в море впадающих. Цель их предприятий состояла в том, чтобы покорить жителей сих стран и собрать с них подать (называемую «ясак») звериными кожами; потом правительство неоднократно отправляло разные отряды, для того токмо, чтобы описать берега уже известные и искать новые.
Желая представить обозрение последовательного открытия и описей берегов Ледовитого океана от Карского моря до Берингова пролива, не буду описывать неудачного плавания англичан Пита и Джекмена в 1580 году, блуждавших по Карскому морю среди льдов, без пользы для географии того края; плавания адмирала Ная, в 1594 году, который полагал, что находится при устье реки Оби, когда был в губе Мутной, что в Карском море; плавания семи судов в 1595 году, под начальством того же Ная, еще с меньшим успехом, нежели в первом путешествии; покушения Босмана в 1625 году, остановленного льдами почти при самом вступлении в Карское море. Сими предприятиями весьма мало приобретено сведений о Карском море, и даже самые пределы его остались неописанными.
В то время берега от Белого моря до реки Оби были уже известны россиянам. Ладьи их (в последней половине XVI столетия) ходили из Белого моря и реки Печоры через Карское море до рек Оби и Енисея. Иногда они совершали сей путь морем, но обыкновенно перетаскивали суда через волок между Карским морем и Обскою губою, входили в реку Мутную, впадающую в Карское море, поднимались вверх по сей реке бичевою восемь суток и достигали двух озер, в окружности от 10 до 12 миль. Там выгружали свои суда и перетаскивали через перешеек, шириною около 200 сажен, в озеро, называемое Зеленым, из которого течет в Обскую губу река Зеленая. Сею рекою достигали реки Оби. Плавание из Архангельска к Оби морем продолжалось от трех до четырех недель, а из Оби в Енисей две или три недели.[18]
Сибирская летопись сохранила известие о первом сборе ясака с енисейских самоедов в 1598 году, по повелению царя Федора Иоанновича, отправленным нарочно для сего из Тобольска Федором Дьяковым. Для надежнейшего распространения и утверждения в Сибири российских владений заложен в 1600 году при Борисе Федоровиче Годунове, в земле Самоедской, на реке Тазе, новый город Мангазея, перенесенный впоследствии на реку Туруханку, где в 1607 году казаки, неутомимые в собирании ясака с кочевавших самоедов, остяков и тунгусов, построили зимовье, названное по имени реки Туруханским. Туруханкою казаки вошли в Енисей, и в 1610 году, достигнув устья сей знаменитой реки, доставили первые подробные о ней известия, последствием которых были новью предприятия. В том же году составилось в Мангазее общество из купцов и промышленников; с двоякою целью открытий и торговли отправились они сухопутно в зимовье Туруханск, где, построив кочи,[19] пошли вниз по рекам к устью Енисея и через четыре недели увидели Ледовитое, или, как тогда называли, Студеное море; здесь встретили столько льду, что должны были стоять пять недель на месте, доколе южный ветер, разогнав льды, открыл возможность выйти в море. Известно, что они достигли устья реки Пясины,[20] но о дальнейших успехах сего предприятия нет никаких сведений.[21]
Направление рек Тунгуски и Вилюя, которые имеют вершины свои на одном хребте и вливаются первая в Енисей, последняя в Лену, привело казаков города Енисейска в 1630 году к важному открытию величественной реки Лены.
Деятельным сибирским воеводам и предприимчивым исполнителям их воли, казакам, движимым и славолюбием и корыстью, сие новое обретение было поводом к овладению дальнейшими странами Сибири.
В 1636 году отправлен из Енисейска на Лену казацкий десятник Елисей Буза с повелением осмотреть все реки, в Ледовитое море впадающие, и наложить ясак на прибрежных жителей. Буза с десятью казаками остался зимовать в Олекминском остроге, пригласил к себе 40 человек промышленников, или, как их в Сибири называют, промышленных, вместе с ними по наступлении весны отправился в путь, в две недели достиг западного устья Лены, откуда в одни сутки Ледовитым морем пришел к устью реки Оленека и, продолжая путь вверх по сей реке, зимовал у тунгусов, с которых собрал ясак. Весною Буза пустился с своим отрядом к реке Лене вышел на оную при устье речки Молоды. Оттуда на двух построенных им кочах предпринял он путь к Ледовитому морю, вошел в него по десятидневном плавании и через пять дней достиг устья реки Яны. Следуя вверх сею рекой, по трехдневном плавании встретил он якутов, с которых собрал богатый ясак.
На Яне Буза построил четыре коча и в следующем 1639 году пошел вниз по реке. — восточным рукавом достиг к устью узкого протока, втекающего в Ледовитое море; близ сего места, у впадающей в море реки Чендоны, нашел юкагиров, живущих в землянках, собрал с них ясак и пробыл в сих местах до 1642 года.[22]
В то же время, когда Буза в 1638 году вошел с моря на реку Яну, некто Постник Иванов открыл с горной стороны реку Индигирку, победил живших близ оной юкагиров, основал зимовье и оставил в сем месте 16 казаков: они построили два коча, по Индигирке вышли в Ледовитое море и, простирая оным путь далее, доставили первые сведения о реке Алазее.
Неизвестно, каким путем и кем открыта река Колыма. Сибирская история упоминает в первый раз о сей реке в 1644 году, когда якутский казак Михайло Стадухин на левом ее берегу около ста верст от устья основал Нижне-Колымское зимовье, переименованное после в острог. Стадухин доставил известие о воинственном чукотском народе и об одном большом острове на Ледовитом море. Какая-то женщина сказывала ему, что против рек Яны и Колымы находится остров, усматриваемый с матерого берега, и что чукчи с реки Чукочьей (впадающей в Ледовитое море к западу от Колымы) зимой в один день переезжают на оленях на сей остров, где промышляют моржей, возвращаясь с добытыми моржевыми головами и клыками. Стадухин также слышал о большой реке Погыче или Ковыче, будто бы впадающей в Ледовитое море к востоку от Колымы, на три дня. плавания при благополучном ветре.
Последовавшие путешествия частию опровергли сказания сей женщины: остров, который описывали Стадухину обширнейшим, является на наших картах маленьким Крестовским островом, в купе Медвежьих островов; он виден с матерого берега в ясную погоду, и жители реки Большой Чукочьей доезжают до него в один день.
Первое плавание по Ледовитому морю к востоку от Колымы предпринято в 1646 году обществом промышленников под предводительством Исая Игнатьева, родом из Мезени. Мореходцы нашли море, покрытое льдом, а между ним и матерым берегом свободную от льдин полосу, по которой продолжали путь двое суток сряду. Вошед в губу, окруженную двумя скалами материка, увидели на берегу чукчей и выменяли у них несколько моржовых зубов. Довольствуясь открытием сей новой промышленности и, может быть, не доверяя чукчам, коих язык был им совершенно чужд, они возвратились на Колыму. Из сего поверхностного описания мы не видим, до которого именно места доходил Игнатьев; однакоже, судя по времени плавания, он мог быть в губе Чаун, в заливце против острова Араутана, где берег действительно горист.
Казакам и промышленникам, недавно зашедшим во вновь покоренную ими страну, но привыкшим к трудностям кочевой жизни, довольно было услышать о народе в их соседстве, еще независимом и богатом моржовым зубом, чтобы побудиться к предпринятию поисков в неизвестные места, открывавшие новое поле неутомимой деятельности. Составилось общество промышленников, к коим присоединился московского купца гостинной сотни Алексея Усова приказчик, Федот Алексеев Колмогорцев,[23] и по просьбе его государев в Нижне-Колымске приказчик дал им служащего казака для соблюдения в предпринимаемом путешествии пользы казенной. Сей казак был Семен Иванов сын Дежнев, вызвавшийся сотовариществовать Колмогорцеву, тот самый, который впоследствии обошел северо-восточную оконечность Азии.
В июне 1647 года с устья Колымы на четырех кочах отправились они в море; предположили отыскать реку Анадырь, о которой слыхали, будто она впадает в Ледовитое море, но по множеству льдов на пути возвратились без всякого успеха.
Известия, доставленные в Якутск основателем Нижне-Колымского острога, казаком Михаилом Стадухиным, об острове на Ледовитом море и о реке Погыче, как выше упомянуто, подали повод к отправлению сего казака вторично на Колыму с повелением отыскать реку и привести в подданство прибрежных жителей. Стадухин, отправляясь из Якутска в июне 1647 года, зимовал при реке Яне, и в исходе зимы 1648 года переехал на нартах к Индигирке, где построил коч, на котором вошел в Колыму.
В 1649 году Стадухин на двух кочах пошел из Колымы для отыскания реки Погычи; один коч разбило при самом выходе в море. Продолжая путь семь суток под парусом и не видя никакой новой реки, пристал он к берегу и послал людей своих узнать о ней от жителей, но и они ничего не знали. Берег состоял из крутого каменного утеса, так что не было возможности ловить рыбу; путешественники, крайне нуждаясь в съестных припасах, принуждены были возвратиться и ничего не приобрели, кроме малого числа моржовых зубов. Невозможно определить, до какого места Стадухин доходил, но весьма вероятно, что в семь суток, хотя и не беспрерывного плавания, он далеко прошел Шелагский мыс, восточнее коего берега, большею частью, утесисты, что согласно с описанием Стадухина.
Неудача первого покушения Дежнева и его спутников нисколько не охладила их рвения; напротив, число охотников умножилось до того, что на другой же год по возвращении Дежнева из первого путешествия, т. е. в 1648 году, снарядили семь кочей[24] для отыскания реки Анадыря. Неизвестно, что случилось с четырьмя кочами;[25] на остальных трех кочах были начальниками Семен Дежнев и Герасим Анкудинов, а над промышленниками вышеупомянутый Федот Алексеев.
Дежнев был так уверен в успехе, что обещал привезти с реки Анадыра семь сороков соболей, «сие золотое руно того времени, — сказано в «Сибирском вестнике», — которого домогались не только казаки и промышленники, но и многие из людей высшего состояния, и для того единственно, оставляя все выгоды службы, родства, удовольствий жизни в изобилии, стремились из России в Сибирь, отдаленную и дикую страну». К чести наших соотечественников прибавить можно, что жадность корысти, побуждая их на отважные предприятия, не ознаменовывалась бесчеловечными поступками, как ненасытная алчность к золоту испанцев в Перу и Мексике. Надежды Дежнева исполнились, но не так легко и скоро, как он сперва предполагал. В июне месяце 1648 года отправился он в путь, не предвидя, сколько предстояло препятствий, и не помышляя, что весьма долгое время после не будет совершено подобного плавания. Дежневу и его отважным спутникам исключительно принадлежит честь совершения морского пути из Колымы в Северный Великий океан.
Сожаления достойно, что не все происшествия сего знаменитого предприятия описаны. Дежнев в донесениях в Якутск мало упоминает о том, что с ним случалось на море, он ни слова не говорит о препятствиях от льдов, которых, вероятно, и не встречал, ибо в другом месте напоминает, что море не всегда бывает от них так свободно. Повествование свое начинает он от Большого Чукотского Носа. Сей мыс, по замечанию Дежнева, состоит весь из камня, находится между севером и северо-востоком, и поворачивается кругом, к стороне реки Анадыра. На русской, т. е. западной стороне Чукотского Носа, втекает в море речка Становье, близ которой чукчи устроили род башни из китовых костей. Против самого мыса лежат два острова, на коих видели чукчей с прорезанными губами и продетыми в них кусками моржовых зубов. От мыса к реке Анадыру попутным ветром можно достигнуть в трое суток и в такое же время дойти сухим путем; первый мыс от Колымы не Чукотский, а тот, который назван Святым, и для Дежнева особенного примечания был достоин потому, что коч Анкудинова на том месте разбился, и несколько жителей взято в плен, когда они гребли на своих лодках.
В кратком, весьма недостаточном описании плавания Дежнева не упомянуто ни о губе Чаун, ни о Колючинском острове, ни о других приметных местах, которые должны быть усмотрены на пути из Колымы до Берингова пролива. Однакож описание большого Чукотского Носа, его заворот к стороне реки Анадыра, близость двух островов, дикари с прорезанными губами и продетыми в них кусками из моржовых зубов — все служит доказательством, что Дежнев говорит о восточной оконечности Азии и что он первый прошел через пролив, до которого 30 лет после него достиг мореплаватель наш Беринг, коему приписана честь обретения сего пролива и разрешения вопроса о несоединении Азии с Америкою.
Мыс, названный Дежневым Святой Нос, конечно тот, который ныне называют Шелагским мысом, ибо от Колымы к востоку сей мыс наиболее приметен по отличительной высоте и протяжению.
Бурней,[26] стараясь доказать вероятие соединения Азии и Америки посредством воображаемого им перешейка около Шелагского мыса, прибегает к различным странным предположениям, а именно, что Дежнев шел не на коче, а в шитике,[27] который расшивали на одной стороне перешейка и по переносе составных частей его на другую сторону сшивали. Таким образом Дежнев мог вовсе не огибать Шелагского мыса. Бурней в доказательство приводит путешествие Тараса Стадухина из Колымы в Камчатку; будучи не в состоянии обойти большой Чукотский Нос, он оставил свое судно и перешел пешком через узкий перешеек на другую сторону, где построил себе судно. — При нынешних сведениях о берегах Чукотской земли с большею вероятностью полагать можно, что Тарас Стадухин прошел поперек сей земли там, где залив Колючинский, вдаваясь далеко внутрь, весьма сближается с вершиною губы св. Креста, образуя довольно узкий перешеек, соединяющий гористый полуостров с западной частью Чукотской земли. Ныне известно, что к северу весь берег Сибири омывается морем, а потому мы не имеем никакого права оспаривать у Дежнева чести совершения морского пути из Колымы в Анадыр, тем более, что он имел намерение из Анадыра в Колыму итти морем.
Обратимся к Дежневу и его спутникам. Люди, бывшие на разбившемся у восточной оконечности Азии коче Герасима Анкудинова, перебрались на остальные два коча Семена Дежнева и Федота Алексеева. 20 сентября на берегу дрались с чукчами, и Федот Алексеев был ранен. Вскоре после того буря разлучила оба коча, и они уже более не соединялись. Коч Дежнёва долго несло крепкими ветрами по морю, наконец, в октябре месяце, выбросило на берег, в немалом расстоянии к югу от реки Анадыра, вероятно, близ губы Олюторской. Что случилось с Федотом Алексеевым и его товарищами, увидим ниже.
Дежнев с бывшими при нем 25 человеками немедленно отправился пешком для проведания реки Анадыра, отнюдь не отчаиваясь достигнуть предположенной цели. Без проводника прошел он, не прежде как через десять недель, к устью реки, в землю безлесную и необитаемую. Лишенные всех средств искать себе пропитание, не имея рыболовных снарядов и не находя диких зверей, укрывающихся в лесах, путешественники решили отправить вверх по Анадыру 12 человек, которые блуждали 20 дней и, не находя ни людей, ни пищи, большею частью от голода и изнеможения умерли: остальные принуждены были возвратиться к стану Дежнева. Следующего лета, 1649 года, Дежнев с товарищами пошел[28] вверх рекою, и был так счастлив, что встретился с малочисленным поколением жителей сих мест, называвшихся анаулами, которые заплатили ему первый ясак, но впоследствии за оказанную ими непокорность были совершенно истреблены. Дежнев основал Анадырский острог, в виде обыкновенного зимовья, не переставая заботиться о том, как перейти на Колыму или послать о себе уведомление.
Между тем промышленники на Колыме не оставались праздными. Вскоре после неудачного покушения Михаила Стадухина к отысканию реки Погычи узнали, что название оной Анадыр, что устья ее по северному берегу Чукотской земли искать должно и что кратчайший путь туда лежит по горам, через которые провести их взялись пленные ходынцы — народ, покоренный казаками в 1650 году в верховьях реки Анюя. Составилось общество охотников из казаков и промышленников, получивших дозволение итти к Анадыру и объясачить тамошние народы. В 1650 году, марта 23-го, Семен Мотора, предводитель сих охотников, взял на Анюе одного старшину из ходынцев, выступил в путь и апреля 23-го соединился на Анадыре с Дежневым, к обоюдному удивлению. Михайло Стадухин[29] пошел вслед за Моторой, провел семь недель в пути, обошел стороною зимовье Дежнева и действовал от него отдельно. Дежнев и Мотора, стараясь избежать неудовольствий с завистливым Стадухиным, готовились перейти к реке Пенжине, но вместо них пошел туда Стадухин, о котором не получено никаких известий.
Дежнев и Мотора не оставались в бездействии. Они построили суда, на коих намеревались делать новые поиски. Хотя в одном из сражений с акаулами, в исходе 1651 года, Мотора был убит, Дежнев не унывал и летом 1652 года пошел вниз реки к ее устью и на северной стороне открыл отмель,[30] на которой собирались обыкновенно моржи в великом множестве. Добыв несколько моржовых зубов, возвратился он в зимовье, почитая свое приобретение достаточною наградою за все перенесенные им труды.
В 1653 году Дежнев готовил лес для построения коча, на котором предполагал отправить в Якутск морем собранный им ясак, но недостаток в прочих необходимых потребностях и известие, что берега Чукотской земли не всякое лето бывают так чисты от льдов, как во время его плавания в 1648 году, понудили его оставить свое намерение.
В следующем году Дежнев предпринял вторичное путешествие к вышеупомянутой мели, на которой было много моржей, и взял с собой казака Юшку Селиверстова, недавно прибывшего из Якутска с предписанием в пользу казны промышлять моржовые зубы. Селиверстов утверждал, что он и Стадухин открыли сию мель, названную Анадырскою коргой, будто бы ими найденною в первое морское путешествие с Михаилом Стадухиным (в 1649 году), но Дежнев доказывал противное. Возникшему от того между ними несогласию обязаны мы известием о знаменитом плавании Дежнева. Опровергая утверждения Селиверстова, он приводит в донесениях якутскому воеводе разные обстоятельства своего путешествия, которые в 1736 году собраны Миллером из подлинных бумаг Якутского архива.
Дежнев, продолжая плавание к корге, держался берега, видел коряков и между ними узнал якутку, жившую прежде с Федотом Алексеевым; она сказала ему, что Федот и Герасим (Анкудинов) от цынги умерли, многие из их товарищей убиты, а малое число спаслось на лодках, но куда и что с ними случилось, она не знала. Впоследствии открылось, что они достигли реки Камчатки, где, живши некоторое время в великом уважении у камчадалов, пали наконец жертвами собственных раздоров, подавших корякам и камчадалам случай их убить.
После сего нет дальнейших сведений о Дежневе, который провел 6 лет (с 1648-го по 1654 год включительно) в неутомимой деятельности, среди дикого народа, в стране, им открытой и частью покоренной. Возвратился ли он в свою отчизну, или сделался жертвой своей смелости, не находим известия в сочинении историографа Миллера.[31]
Каким великим опасностям подвергались простиравшие плавание по Ледовитому морю, читатели усмотрят из следующего в «Сибирском вестнике» помещенного описания путешествия нескольких казаков под начальством казака Булдакова.
В 1649 году Булдаков послан из Якутска на реку Колыму приказчиком. Прозимовав в Жиганске, он прошел июня 2-го 1650 года в устье Лены, но за восточным и северным ветрами, нанесшими к берегу множество больших льдин, принужден был стоять четыре недели. По наступлении благополучного ветра отправился он под парусами в Омолоеву губу, где встретил льды, между коими коч его был восемь дней и немало повредился. Приближаясь к островам против усты Лены, решился он пристать к одному из них; двое суток пробивались между льдинами. Булдаков, по продолжавшимся ветрам то с моря, то с берега, простояв на месте шесть дней, увидел, что море ото льда как будто очистилось, и пустился вторично в Омолоеву губу, но, к несчастью, опять попал между льдинами, которые препятствовали итти далее, а потому и пошел он к реке Лене. При ее устье стояли восемь кочей, принадлежавших казакам и промышленникам, готовых выступить в море. Когда настал ветер с берега и море очистилось ото льда, все кочи вместе пошли к Омолоевой губе, в которой был также наносный лед; сквозь него пробивались не без затруднений. На другой стороне губы находится остров; протоком между сим островом и берегом обыкновенно хаживали кочи, но в то время проток был совершенно затерт льдом, осевшим на дно моря; путешественники с усилием разломали лед и вывели свои кочи; в сем месте встретили еще четыре коча, которые шли с Колымы на Индигирку.
Июля 15-го по выходе кочей из протока настал попутный ветер, и все суда в одни сутки достигли устья реки Яны. Здесь опять они встретили столько льда, что могли быть раздавлены, ежели бы по отлогости морского берега, препятствующего большим льдинам приближаться к нему, не оставался для них свободный путь. Следуя подле берега, они благополучно миновали Святой мыс, который по северному его положению с давних лет мореплаватели считали самым опасным местом.
На другой день Булдаков достиг Хромской губы. Она была наполнена строчными льдинами, затруднявшими плавание кочей, особливо когда от ночных морозов намерзал новый лед, которым 30 августа покрылось все море: тогда пять кочей находились недалеко от берега, на глубине одной сажени. Предприимчивый и отважный Булдаков, надеясь, что лед уже достаточно тверд, вздумал груз перетаскивать на берег: но надежда его обманула, ибо 1 сентября, когда лед был толщиной на полпядени,[32] подул с берега жестокий ветер, которым лед изломало, кочи занесло далеко в море и носило пять дней; потом ветер стих, море замерзло, и на третий день можно было ходить по льду. Тогда Булдаков послал несколько человек, чтобы узнать, как ближе подойти к берегу. Они нашли в расстоянии на один день езды бывший с ними коч казака Андрея Горелова, стоявший во льду, и хотели перенести скарб и запас на сей коч, дабы ближе быть у берега, но вдруг в море прибыла вода, и лед изломало; к тому же поднялся сильный ветер, которым занесло кочи, вместе со льдом, еще далее в море, и так быстро, что под парусами невозможно итти скорее. Через пять дней ветер утих, и кочи в третий раз замерзли во льду. От стечения стольких бедствий спутники Булдакова были в отчаянии и, чтобы избавиться от очевидной гибели, взяв каждый из своего скарба и съестных припасов, сколько мог везти на санях, отправились к берегу, но не избегли преследовавшего их несчастия. Лед изломало, и они принуждены были санки свои перетаскивать с одной льдины на другую, а сами перебираться с помощью шестов и веревок. Между тем видели, как кочи их, один после другого разбивало льдом. Напоследок, изнуренные цынгой, стужей, голодом и трудом, вышли на берег близ устья реки Индигирки и при разных бедственных случаях продолжали путь вверх по ней, до Уяндинского зимовья, где нашли себе успокоение от болезней и трудов и провели всю зиму.
Два года после плавания Булдакова, т. е. в 1652 году, на место его начальником острога на Колыму послан пятидесятник Иван Ребров. Ему в особенности предписано с подробностью осведомиться о большом острове, который, по донесению Михайла Стадухина, находится на Ледовитом море. Миллер не отыскал в Якутском архиве никаких доказательств о существовании сего острова и говорит, что рассказы Стадухина были совершенно забыты, доколе наконец в 1710 году, февраля 20-го, Якутская канцелярия собрала несколько изустных показаний от казаков, которые простирали плавание Ледовитым и Камчатским морями. Следующие известия непосредственно относятся до предназначенных нам изысканий.
Между 1661-м и 1678 годами служивый Никифор Мальгин с торговым человеком Андреем Воропаевым на коче ходили с Лены на Колыму. До Святого Носа следовали они большей частью подле берега; потом, по причине примкнувшегося к берегу льда, держали мористее. На сем пути бывший с ними кочевщик Родион Михайлов указал им лежащий по сю сторону Колымы вдали остров, который они все видели, а по прибытии их в Колыму купец Яков Вятка сказывал Мальгину, что однажды в плавании из Лены в Колыму на девяти кочах, три отнесены к сему острову, и посланные на берег видели следы неизвестных зверей, но людей не видали.
Торговый человек Тарас Стадухин также говорил Мальгину, что за несколько до того лет он с 90 человеками на коче ходил с Колымы морем к Чукотскому Носу, которого водой обойти не могли, а перешли на другую сторону его пешком и, построив коч, шли подле берега до устья реки Пенжины.
Некто Михайло Насеткин показал, что в 1702 году, путешествуя по Камчатке, видел с южной оконечности ее землю; после того на пути между Колымой и Индигиркой усмотрел в море еще землю, о которой кочевщик Данил Монастырский сказывал ему, будто она соединяется с берегом, против Камчатки лежащим, и простирается далее против устья Лены.
В 1710 году получено в Якутске письменное показание устьянского казака Якова Пермякова, что на пути из Лены в Колыму он видел против Святого Носа остров и что против устья реки Колымы находится остров и на нем есть горы, усматриваемые с морского берега.
Остров, который видели Мальгин и Вятка, может быть один из островов, лежащих против реки Яны, или Крестовский остров из числа Медвежьих. Михаил Насеткин говорит о первом Курильском и первом Медвежьем острове; словам Монастырского верить нельзя. Показание Якова Пермякова без сомнения касается первого Ляховского и Крестовского островов.
Носившиеся таким образом слухи, а частью и достоверные известия о находящихся на Ледовитом море островах, побудили Якутского воеводу Трауернихта произвести о сем изыскание с возможною подробностью, особенно, когда в 1711 году сибирский губернатор князь Гагарин писал ему: «Сказывали мне казаки и дворяне якутские, что ваша милость изволит нарядить казаков, также и охотников отпустить на новию землю, что остров против реки Колымы, и удержался-де, мой государь, за тем, что без указу не смели, и ваша милость того медлить не изволь».
Трауернихт отправил два отряда — один к устью реки Яны, другой на Колыму; им предписали обозреть Ледовитое море летом или зимой и не возвращаться, доколе не разрешат вопроса об островах или новой земле.
Первый отряд из 11 казаков поручен казаку Меркурию Вагину. Он отправился из Якутска 1711 года осенью; выехал из Устьянска на нартах в мае месяце 1712 года и, держась берега до Святого Носа, пустился прямо на север. Они приехали к одному острову, на котором не было никакого леса; вокруг него езды 9 или 12 дней. С сего острова видели другой остров или землю, но за поздним временем и по недостатку в съестных припасах отправились назад к матерой земле, с тем, чтобы летом запастись рыбой и следующей зимой опять выступить в путь. Они вышли на берег между Святым Носом и рекой Хромой при урочище, где якутский казак Катаев в прежние времена поставил крест, почему оно прозвано «Катаев крест». Оттуда направили путь на Хрому для рыбного промысла, но, не имея съестных припасов, принуждены были есть собак, на которых ехали, наконец и мышей, и потому должны были возвратиться к морскому берегу, где прожили все лето, питаясь рыбой, дикими гусями, утками и их яйцами. Бывшие с Вагиным казаки, наскуча пребыванием в сих местах и опасаясь, что на пути к усмотренному острову будут подвержены еще большим нуждам и голоду, убили Вагина, его сына, одного казака и одного промышленника. По возвращения в Устьянск убийцы скрыли преступление разными вымыслами, и об острове не упомянули ни слова. Положение первого Ляховского острова объясняет обретение Вагина; величина его, конечно, не соответствует показаниям, но преувеличения важности обретения весьма часты в повествованиях древних путешествователей.
Второй отряд, воеводой Трауернихтом отправленный, состоял из 22 человек, на одном шитике,[33] под управлением казака Василия Стадухина. Из донесения его от 28 июля 1712 года видно, что он усмотрел на восточной стороне Колымы протянувшийся в море мыс, окруженный непроходимыми льдами, но не заметал никакого острова, и что жестокой погодой с моря отнесло его назад, причем он едва не погиб. Стадухин, вероятно, говорит о Шелагском мысе, который предшественники его назвали Святым Носом.
В 1714 году были еще два подобных отправления казаков Алексея Маркова и Григория Кузякова. Первому велено итти в море с устья Колымы, и ежели увидит, что шитики неудобны, дозволено построить другие суда. Каждому дано было по одному матросу из присланных Гагариным в Якутск, для предположенной морской экспедиции из Охотска.
Марков по приезде в Устьянское зимовье, послал 2 февраля 1715 года в Якутск донести, что на Святом море летом и зимой всегда стоит лед, и потому в назначенный путь невозможно отправиться иначе, как нартами на собаках; он отправился 25 марта, взяв девять человек. 3 апреля возвратился он опять в Устьянское зимовье и привез известие, что ехал по морю прямо на север семеро суток с самою большей, на собаках возможной скоростью, но ни земли, ни острова не видел, достиг такого места, где льдины стояли, как высокие холмы, всходил на оные и вдали не усмотрел никакого берега. По недостатку корма для собак многие с голоду издыхали, и ими кормили остальных. В 17 дней беспрерывной езды Марков не мог проехать более 680 верст, или 340 верст в одну сторону; следовательно, правя на север, он должен бы увидеть какой-либо остров из лежащих против устья реки Яны и Святого Носа, а потому в справедливости показаний Маркова должно сомневаться.
О путешествии Кузякова не отыскано никаких сведений, кроме слышанного Миллером от якутских жителей, будто бы Кузяков также отправился в море на собаках, и предприятие его было так же безуспешно, как и Маркова.
Такие неудачи остановили на некоторое время предприимчивых казаков в дальнейших покушениях, но в 1723 году сын боярский Федот Амосов опять обратил внимание на какой-то остров, простирающийся от устья Яны до устья Индигирки и далее. Он вызвался покорить жителей острова и для исполнения такого предприятия отправлен с отрядом. Вместо того, чтобы поиски начать с Яны или Индигирки, поехал он на Колыму. При самом выходе из устья сей реки, июля 13-го[34] 1724 года встретилось такое множество несущегося льда, что не решился он продолжать путь далее.
Между тем промышленник Иван Вилегин подтвердил слух о помянутом острове, рассказывая, что в ноябре 1720 года он ездил вместе с промышленником Григорием Санкиным с устья реки Чукочьей по льду на тот остров или землю, но за беспрерывными ветрами и туманом они не могли ехать вдаль, почему и не знают, твердая ли то была земля или остров и есть ли на нем жители и растет ли лес.[35] Видели старые юрты и места прежде бывших юрт, но не могли узнать, какому народу они принадлежат. Землю сию при ясной погоде можно усмотреть с реки Чукочьей, и казалось, что она простирается мимо Индигирки и Святого Носа до меридиана реки Яны, с одной стороны, а с другой — мимо устья Колымы и далее, до жилищ шелагов, — поколения чукчей. Вилегин заключал так по рассказам какого-то Копая из племени шелагов и полагал, что достигнуть до сей земли водой ни с устья реки Колымы, ни с Чукочьей и Индигирки невозможно по причине множества льда, но против жилищ шелагов море бывает чище, и потому должно искать земли с сей стороны.
Амосов, утвердясь на сем мнении, пошел морем подле берега к жилищу Копая, которого достиг 7 августа 1723 года, но по множеству льдов не только не мог продолжать путь, но даже с трудом возвратился.
В следующую зиму Амосов решился для открытия острова ехать на нартах, и прислал о своем путешествии в Якутскую воеводскую канцелярию следующее донесение: «Отправясь в намеренный путь из Нижне-Колымского зимовья ноября 3-го 1724 года, нашел я на море остров или землю и оттуда 23-го того же месяца возвратился обратно на Колыму. На той земле видел старые земляные юрты, а какие в них жили люди и куда сошли, неизвестно. Наконец, съестных припасов и корма для собак недостало; для сей причины невозможно было ничего более и проведывать. Путь по льду был весьма труден, потому что море замерзло негладко. Везде стояли высокие льдины, и лед от выступающей морской соли был шероховат».[36]
В бытность свою в Якутске Миллер лично спрашивал Амосова об его путешествии. По словам его, жилище Копая — на 200 верст к востоку от устья Колымы, близ небольшого острова, возле самого берега лежащего. От матерой земли между реками Чукочьей и Алазеей езды до открытого Амосовым острова один день, и вокруг оного столько же; на сем острове горы немалой высоты, которые видимы и с матерой земли; из животных попадались олени; служащий для них пищей мох растет по всему острову.
Обретение Вилегина и Амосова одно и то же. Оба они были на первом Медвежьем острове, на котором прежде их бывали промышленники и, по слухам, давно, уже имели о нем сведение. Вилегин, не зная, что находился на маленьком острове, и услыша, вероятно, об усмотренной против Яны земле (первый Ляховский остров), вообразил, что сии две земли соединяются и составляют берег одной обширной земли. Но можем ли мы полагаться на показание Копая? Его жилище было, без сомнения, подле острова Сабадея (около 200 верст от Колымы, как Амосов Миллеру сказывал), а против сего места к северу на 2 1/4° по широте (около 230 верст) мы в 1821 году ни малейших признаков земли не нашли, да и чукчи, живущие около Шелагского мыса, с которыми в 1822 году мы имели сношения, не знали ни о какой земле в сих странах, хотя и не скрывали от нас, что со скалы Якан (около 200 верст к востоку от Шелагского мыса и в 300 верстах от жилища Копая) иногда видны в море горы. Может быть, Копаю и Вилегину то было известно, но удивительно, что они, говоря об одном только острове против Колымского устья и о Большой Земле, за ним лежащей, не знали о прочих четырех островах, составляющих одну купу с островом, который усмотрен Вилегиным. Не должно ли заключить, что сии-то четыре острова и приняты за Большую Землю?
Карты наши в то время были сообразны поверхностному обозрению северных берегов Сибири, которые от Карского моря до восточной оконечности Азии в продолжение половины столетия открыты казаками и промышленниками, неутомимыми в трудах, но не имевшими никаких познаний. Все путешественники, бывшие до того времени при упомянутых берегах, также не имели способов и нужных сведений для изображения берега с некоторой верностью, и потому карты наши составлены были, так сказать, наугад, на основании сбивчивых, темных рассказов.
Казацкий полковник Шестаков, приехавший в 1726 году из северной Сибири в С.-Петербург, сочинил карту, которую напечатали, а потом скопировали в Париже географы Делиль и Бюаш. На сей карте остров Копай назначен на расстоянии двухнедельной езды от матерого берега и по параллели занимает такое же пространство, какое находится между противолежащими сему острову реками Колымой и Алазеей; на карте написано, что остров Копай обитаем непокорными шелагами. За ним к северу проведен берег Большой Земли, и в надписи сказано, что отстоит он от острова Копая на неполный двухдневный переезд (следовательно, остров от матерого берега Сибири далее, нежели от Большой Земли).
Против северо-восточной оконечности Азии на востоке означен большой остров с следующей надписью: «Остров против Анадырского носа; на нем многолюдно и всякого зверя довольно; дани не платят, живут своей властью».
Северный берег Чукотской земля проведен довольно ровной чертой, и губа Чаун и Шелагский мыс неприметны.
Другая карта, попавшаяся историографу Миллеру, сочинена якутским дворянином Иваном Львовом. На сей карте изображены два носа. Крайний к северо-востоку, обыкновенно называемый Чукотским Носом, или Восточным мысом, назван Шелагским и не ограничен. Другой, лежащий прямо на юг от первого, назван Анадырским Носом, и между сими двумя мысами, в обширной губе, положен остров, обитаемый чукчами, а против Анадырского Носа назначены два острова один другого к берегу ближе, с следующей надписью: «До первого острова от берега езды водой полдня. На нем обитают люди, коих чукчи называют ахьюхалят. Они говорят особым языком; платье носят из утиных кож: питаются моржами и китами. За недостатком у них на острове лесу, варят рыбьим жиром. Другой остров от первого находится в расстоянии двух дней езды водой. Жители оного называются по-чухотски пеекели. Они щеки пронимают и вставляют в них зубы; живут в крепких местах; платья носят из утиных же кож». За сими островами изображена большая земля с надписью: «Чукчами именуются кичинэлят. Сии говорят особливым языком; платье носят соболье; живут в землянках, а бой у них лучной. Звери в них водятся всякие, коих кожи употребляют на платье. Лес там растет ельник, сосняк, лиственник и березняк».
Миллер упоминает еще о карте, в Якутске же сочиненной. На сей карте Шелагский Нос так же не ограничен, и против него проведена неограниченная земля, где надписано: «Обитаемая народом кыкыкме, который подобен юкагирам». Над Шелагским Носом надписано: «Жители говорят языком особливым. На бою весьма жестоки, и покорить их не можно. Хотя из них кто и в полон попадет, тот сам себя убивает».
Не только на сих картах, составленных в Якутске самоучками-географами, но и на сочиненной Берингом в 1728 году, по возвращении его из первого плавания к восточным берегам Чукотской земли, не отличают Шелагского Носа, а чтобы согласить карты с плаванием Дежнева, присовокупили к последнему мысу, на некоторых картах, название Святого Носа, а на других, полагаясь на вышеупомянутую карту Львова, оставляли Шелагский его мыс на севере неограниченным, и тем изъявляли сомнение о плавании Дежнева; но должно заметить, что оно не было известно сочинителям тех карт, ибо Миллер первый нашел сведение о нем в Якутском архиве 1736 года.[37] В названной на одной карте Большой Земле, за островами против Анадырского Носа, мы узнаем северо-заладпый берег Америки, и Большая Земля против Шелагского Носа также назначена по неосновательным сведениям о дальнейшем протяжении того берега на север. Предположение наше объясняется следующим обстоятельством.
В 1711 году якутский казак Попов, который из Анадырского острога ездил на Чукотский Нос, между прочим сказывал: «Напротив Носа, по обеим его сторонам, как в Колымском так и в Анадырском море, виден остров, называемый чукчами Большой Землею, на коей живут народы с продетыми в щеки большими зубами», и пр. Потом говорится о береге, простирающемся южнее и севернее Чукотского Носа (конечно, о берегах Америки), и слова ясно доказывают, что тогда называли Колымским морем часть океана к северу от Чукотского полуострова, а находящуюся по южной стороне его — Анадырским морем. Восточную часть Чукотского полуострова, следовательно, и ту часть берега, где тогда назначили Шелагский мыс, Попов называет Чукотским Носом. Итак, по моему мнению, из сего весьма ясно видно, отчего на картах, сочиненных по сбивчивым рассказам безграмотных людей, назначена против Шелагского Носа Большая Земля.
Выше упомянуто, что известный географ Делиль перенес и на свою карту неверности Шестакова карты. На изданной Делилем в 1728 году карте изображены: остров против Колымского устья, в широте 73°, а за ним, в широте 75°, Большая Земля, будто бы открытая россиянами в 1723 году по указанию шелагского князя Копая; но в означенном году ездил Амосов к Копаю, и не сделано никаких новых открытий.
По обстоятельном рассмотрении бывших в то время известий о Большой Земле в Северном Ледовитом океане не найдено ни одного, которое достойно и малого вероятия. При нынешних сведениях наших о сих странах было возможно несколько пояснить неосновательность географии северо-восточной Азии и находить незначащие острова или чистое море там, где в начале XVIII столетия полагали обширные земли.
Следующие путешествия совершены нашими мореплавателями единственно для исправления карт северных берегов Сибири.
Для первого отряда коллегия сделала все нужные распоряжения, предоставя главному командиру Архангельского порта выбор и снабжение судов. По совету мореходцев того края построили два коча — «Экспедицион» и «Обь», длиной в 52 1/2 фута, шириной в 14 футов, глубиной в 8 футов. Экипаж каждого судна состоял из 20 человек; командирами определены лейтенанты Муравьев и Павлов.
Они отправились от города Архангельска 4 июля 1734 года, достигли Мутного залива (в Карском море) и возвратились зимовать к устью реки Печоры. В июне месяце 1735 года вышли опять в море, прошли не далее, как в прежнее плавание, и зимовали попрежнему в реке Печоре. Адмиралтейств-Коллегия. уважив представление лейтенанта Муравьева, что он не мог иметь желаемых успехов от того, что ходил на кочах, приказала построить у города Архангельска два палубных бота, длиной в 60 и 50 футов, и отправить оные под командой лейтенантов Скуратова и Сухотина; на место лейтенанта Муравьева поступил лейтенант Малыгин, который был тогда на реке Печоре. Мая 27-го 1736 года на коче «Экспедицион» он пошел вниз по реке; 29-го против устья коч льдом разбило, и едва могли спасти людей и часть груза. Исправя немедленно другой бывший с ним коч «Обь», Малыгин отправился в путь 17 июля. Превозмогая чрезвычайные затруднения от льдов, задержанный долгое время под островом Долгим, где 7 августа присоединились к нему вышеупомянутые боты под начальством лейтенантов Скуратова и Сухотина, Малыгин пересел на первый бот, а на второй определил Скуратова; Сухотина на коче «Обь» отправил в Архангельск и с двумя ботами дошел до реки Кары, где остался зимовать. Сухотин возвратился в Архангельск благополучно.
В сем году, в июле и августе месяцах, геодезист Селифонтов описал на оленях западный берег Обской губы и, переехав на карбасе к острову Белому, осмотрел часть его южного берега. В ноябре присоединился он к лейтенанту Малыгину. В следующем году, марта 16-го, Селифонтов отправлен вторично на оленях с самоедами к Ледовитому морю, для описи матерого берега и острова Белого. Действия его неизвестны.
В начале июня 1737 года вскрылась река Кара, но как море очищается ото льда не прежде половины июля, то Малыгин и Скуратов, с общего совета, положили пробыть на месте до 1 июля. В половине июня показалась между служителями цынготная болезнь, которую однакож успели истребить противоцынготными травами, растущими по окрестным тундрам.[38]
3 июля наши мореплаватели достигли устья реки Кары; в море видно было еще весьма много льду. Направили плавание по возможности к северу; наконец, 23 июля усмотрели остров Белый и 24-го легли на якорь в проливе, отделяющем остров от матерого берега. Широту определили 73°8 . Прилив шел от W только четыре часа, а отлив восемь часов от О. Первый приносил с собой соленую воду, последний — пресную. Течение отлива было многим сильнее течения прилива, которое иногда было едва ощутительно. Прикладный час 3 часа, возвышение воды 1 1/2 фута. Пролив усеян мелями, между коими бывают сильные спорные течения. Противные ветры задержали лейтенанта Малыгина в сем проливе 25 дней. Обогнув (по Миллеру) мыс, называемый самоедами Ялмал, 18 августа боты вошли, наконец, в Обскую губу, 11 сентября в реку Обь, 5 октября в реку Сочву, где и зимовали; служителей поместили в Березове по квартирам. Лейтенант Малыгин возвратился берегом в С.-Петербург; Скуратов и подштурман Головин на прежних ботах 11 августа 1739 года пришли в реку Двину, испытав на пути множество опасностей от льдов.
Другие два отряда, которым надлежало осмотреть берега от реки Оби к востоку, поступили в распоряжение командора Беринга. Он приказал построить в Тобольске дубель-шлюпку, названную «Тобол», назначил командиром лейтенанта Овцына и снабдил его наставлениями, данными Адмиралтейств-Коллегией. Дубель-шлюпка была длиною 70, шириною 15, глубиною 8 футов, двухмачтовая, с восемью двухфунтовыми Фальконетами; вооружена, как шнява; экипаж состоял из 53 человек; сверх того иеромонах, штурман и геодезист.[39]
15 мая 1734 года по совершенном изготовлении дубель-шлюпки «Тобол» лейтенант Овцын отправился из Тобольска вниз по Иртышу, и с ним несколько дощеников, нагруженных провиантом и морской провизией. Тобольский губернатор Плещеев, флота капитан Чириков и профессора Академии Наук, находившиеся при Камчатской экспедиции, провожали лейтенанта Овцына несколько верст: девять дней он шел вниз по Иртышу, миновал многие русские деревни и остяцкие юрты; 24 мая остановился на короткое время при устье сей реки, у большой слободы, называемой Самаховский Ям, и, переменив проводника, продолжал путь далее, вниз по реке Оби.
2 июня пришел он к городу Березову, принял на суда проводников и служителей, назначенных в дополнение к имеющейся у него команде. Через три дня отправился далее, и 12-го в полдень достиг Обдорского острожка, последнего российского селения при реке Оби.
15-го Овцын пришел к устью реки Оби, где она впадает в Обскую губу тремя рукавами, и по восточному, в котором глубина больше, вышел в губу 19 июля. В сие время от сильного и крепкого ветра дощеники так повредились, что плавания на них продолжать было невозможно; один разломали, из леса построили на берегу магазин и выгрузили в него провиант и прочие запасы. При этом месте семь озер, почему и назвали оное Семиозерным. Широта по наблюдениям найдена 65°36 .
Оставя караул при магазинах, 21-го Овцын продолжал путь далее, подле правого берега Обской губы. 26-го послал на лодках унтер-офицера и семь человек служителей вперед к Ледовитому морю для доставления при устье Обской губы знаков и для встречи ожидаемых от города Архангельска судов; по препятствию от противных ветров и мелей, между коими надлежало искать фарватер, Овцын шел вперед по Обской губе к северу весьма медленно. 6 августа пришел он в широту 70°4 и, опасаясь пускаться далее по приближавшейся осени и наставшим морозам, решился итти зимовать к Обдорскому острожку и прибыл к нему 4 сентября.
Во время плавания по Обской губе лейтенант Овцын на берегах ее находил безлесные тундряные места и землю, замерзшую в самое лето глубже полуаршина; имел частые свидания с кочующими самоедами: видел по тундре много оленей и медведей, и один раз приметил в губе плавающих белуг.
Дубель-шлюпку разгрузили и выгрузили все припасы в магазины, люди перебрались в острог. 13 октября река Обь покрылась льдом.
В ноябре приехали в Обдорск с западной стороны оленные самоеды для взноса в казну ясака и сказывали, что прошедшего лета видели на берегу Ледовитого моря, близ реки Кары, русских людей, посланных из Пустозерска на оленях для поставления маяков.[40] Овцын с теми самоедами отправил в Пустозерск двух казаков к Муравьеву для извещения его о плавании своем по Обской губе и о маяках, поставленных на ее устье.
1735 года, мая 29-го, лейтенант Овцын пошел вниз по Оби, но льдом принуждаем был беспрестанно останавливаться у берегов. 6 июня пришел он к семиозерным магазинам и взял оставленную прошедшего года провизию. 11-го продолжал путь далее; вскоре вновь задержан льдом, неподвижным по всей Обской губе. 20-го лед взломало, и фарватер начал очищаться, но до 8 июля Овцын шел на дубель-шлюпке вслед за льдом весьма медленно; в то время оказалась у многих из бывших с ним цынга, которая вскоре усилилась до того, что в половине месяца из 53 человек оставалось здоровых только 17 человек. Овцын был также тяжко болен, и с совета своих подчиненных принужден 18 мюля пойти в обратный путь. Предполагая зимовать в Тобольске, как для лучшего излечения больных и исправления поврежденной дубель-шлюпки, так и для запаса на будущее время провизии, он, при помощи присланных к нему из Обдорска и Березова служителей, сколько возможно поспешал плаванием, но пришел к Тобольску не прежде 6 октября; в сие время по Иртышу уже несло лед, и река вскоре стала.
Через два месяца по прибытии в Тобольск Овцын, получа от болезни облегчение, отправился в С.-Петербург для личного донесения Адмиралтейств-Коллегии о своем плавании и предстоявших препятствиях к исполнению возложенного на него дела. Он представлял, что ежели ему поведено будет на будущее лето итти в Ледовитое море, то, по причине опасного плавания между льдами, нужно дать еще другое судно для взаимного вспомоществования в случае повреждения одного из них, и что он почитает полезным послать весной по зимнему пути на оленях или на собаках геодезиста описывать берега Ледовитого моря до устья реки Енисея. Адмиралтейств-Коллегия, находя представление основательным, предписала Овцыну построить в Тобольске к будущему лету палубный бот для совокупного плавания с дубель-шлюикой, назначила на оный командиром флотского мастера Кошелева и положила отправить геодезиста для описи берегов Ледовитого моря. Овцын поспешил возвратиться в Тобольск, взяв с собой мастера Кошелева, которому, поручено было строение нового судна; они прибыли на место 24 февраля, приступили к заготовлению лесов и марта 11-го заложили палубный бот длиной в 60, шириной в 17, глубиной в 7 1/2 футов. Как ни поспешали строением, но не успели приготовить бота к плаванию на следующее лето.
В 1736 году, мая 23-го, лейтенант Овцын на дубель-шлюпке с дощениками, нагруженными провиантом, отправился из Тобольска вниз по рекам Иртышу и Оби. 14 июня пришел в Березов, где простоял до 23-го для перегружения провианта и для разных исправлений на дубель-шлюпке. 4 июля миновал Обдорск, 7-го достиг устья реки Оби, оставил дощеники у семиозерных магазинов и на дубель-шлюпке следовал далее к северу по Обской губе. 28-го прошел то место, откуда возвратился в 1734 году; 5 августа достиг в широту 72°34 , где остановлен льдом, который впереди покрывал всю Обскую губу и стоял еще твердо с прошедшей зимы. Лейтенант Овцын ходил взад и вперед около сего места в ожидании, что лед будет взломан и унесен в море: видя, что он стоит неподвижно, решился, с совета своих подчиненных, для зимования возвратиться в Обдорск, куда и прибыл 26 сентября. В начале октября река Обь покрылась льдом. В декабре месяце приехали к Обдорскому оленные самоеды для взноса в казну ясака; с ними отправлен геодезии ученик описывать берег Ледовитого моря.
1737 года, мая 5-го, флотский мастер Кошелев и штурман Минин, на вновь построенном боте, названном «Почталион-Обь», пошли от Тобольска вниз по реке Иртышу и Оби, 5-го прибыли к Обдорску и вступили под начальство лейтенанта Овцына. В то время дубель-шлюпка была готова к походу. Овцын определил на нее командиром мастера Кошелева, а сам перешел на бот.
29 июня оба судна отправились от Обдорска вниз по реке Оби. 9 июля пришли к семиозерным магазинам: взяли на суда оставленный в них прошедшего лета провиант и другие припасы. 14 июля пошли далее к северу по Обской губе, но за противными ветрами и туманами весьма медленно. 6 августа находились в широте 72°46 , у правого берега Обской губы, близ залива, называемого Гыдыям,[41] вдавшегося внутрь берега к юго-востоку на 160 верст; в вершине его впадает речка того же названия.
7 августа лейтенант Овцын, по совету своих подчиненных, положил, по позднему осеннему времени, не осматривать левого берега Обской губы, а поспешить к реке Енисею, на другой день мореплаватели вышли в Ледовитое море; близ устья Обской губы, в широте 72°40 , увидели, что направление прилива на SW по 3 1/2 мили, отлива на NO с равной скоростью. При попутном ветре, продолжая путь к северу до широты 73°56 , встретили густой, высокими буграми стоявший лед, на котором сидели чайки во множестве; глубина в сем месте была 11 сажен: течение моря к западу по 3/4 мили в час. Здесь видели кита. Поворотили от льдов к берегу на SOtS, и впереди льдов уже не было. На другой день усмотрели на ONO землю; глубина была 7, 6 и 5 сажен; грунт серый и крепкий песок. 10-го приблизились к невысокому и ровному берегу, у которого стали на якорь в расстоянии полумили, на глубине 2 1/2 сажени, имея северный мыс на NNO, южную оконечность берега на StO. Для обозрения сего берега послан на ялботе штурман Минин, который, к вечеру возвратясь, донес, что берег ровный, невысокий, положение от SW к NO; по заплескам лежит много выброшенного морем леса; далее внутрь берега шесть озер, соединенных одно с другим речкой, впадающей в море, по озерам и речке множество диких гусей, уток и чаек. Земля везде тундряная, и нет никакого растения; вдали видели диких оленей и одного белого медведя. Широта якорного места найдена 73°10 ; склонение компаса 1/2 румба восточное; течение моря примечено, с 7-го часа утра до полудня, 3/4 мили к северу.
Следующие шесть дней мореплаватели наши, при противных ветрах, днем лавировали, а в ночное время стояли на якоре. 16-го находились в широте северной 73°18 ; тогда северо-восточный мыс, называемый Мате-Соль,[42] был от них на OSO в 3 1/2 милях. На сем мысе лейтенант Овцын приказал поставить из выкидного леса знак с надписью, что он в 1737 году, 16 августа, прошел с двумя судами из Обской губы к востоку. В сем месте вода горька и солона, цвета светлозеленого; прилив и отлив N и S по 3 1/2 мили. Идучи далее к О, на глубине 10, 7, 5 сажен, заметили 17-го числа множество леса, несомого от S к N. Глубины оказывались весьма неравные, и обширные мели простирались от берега в море. За мысом Мате-Соль к StO вдался большой залив на 100 верст, шириной до 35. Далее сего залива морской берег до устья реки Енисея простирается к SO на 160 верст.
30 августа мореплаватели наши подошли к устью реки Енисея и чрезвычайно были обрадованы прибытием на лодке геодезии ученика Прянишникова, который близ устья Енисея ожидал суда, чтобы показать им вход в реку.
1 сентября оба судна благополучно вошли в устье реки Енисея и остановились у магазинов, которые, по приказанию начальства, нарочно построены для припасов, нужных нашим путешественникам. Широта сего места найдена 71°33 , склонение компаса 3/4 румба восточное.
Получив из магазинов провиант и взяв проводника, знающего фарватер реки, лейтенант Овцын пошел 2 сентября Енисеем; в продолжение месяца поднимался он вверх под парусами, поспешая сколько возможно к городу Туруханску, но 2 октября остановлен льдом и зимовал в Ангутском заливе, не доходя 30 верст до Туруханска. Мастер Кошелев на дубель-шлюпке отстал на несколько верст, не мог итти далее, принужден был спуститься вниз по Енисею и при устье реки Денешкиной остался для зимованья в 100 верстах от Туруханска.
1738 года лейтенант Овцын по доносу подчиненных отдан под суд. Мастер Кошелев потребован в С.-Петербург для отчета по делам. Штурману Минину предписано следующего лета итти в Ледовитое море и стараться обойти Таймурский мыс.
По наступлении весны оба судна были освидетельствованы, и оказалось, что дубель-шлюпка к плаванию ненадежна. Штурман Минин приготовил бот, на котором июня 4-го отправился вниз по реке Енисею и 3 августа пришел к ее устью. По выходе в море продолжал плавание подле берега; 8 августа миновал утесистого, каменного берега мыс, называемый Ефремов Камень, в широте 72°36 ; 9-го в широте 72°53 , на глубине 15 сажен, встретил густой лед, который принудил его возвратиться к зимовью Волгину; широта его найдена 72°20 . Простояв три дня, Минин пошел опять к северу, вдоль утесистого каменистого берега. 16-го в широте 73°8 стал на якорь за утесистым же каменистым островом, от матерого берега в 4 милях; далее, за великими льдами, продолжать плавание было невозможно. 22-го послали на ялботе штурмана Стерлегова, подле берега, для осмотра, не найдется ли где возможность пройти. Через три дня посланный возвратился и донес, что он шел подле самого берега, между льдов, с великой трудностью; в 40 верстах от судна увидел, что берег заворотился к востоку и дальний мыс впереди был тогда на ONO 1/4 О в 16 милях.[43]
Итти к нему штурман Стерлегов не мог по недостатку взятой им провизии и принужден был возвратиться к судну. Вдоль северного берега того острова, за которым бот был на якоре, глубина 19 и 20 сажен.
Штурман Минин, простояв за островом до 30 августа, по причине наступивших морозов, отправился в обратный путь.- 13 сентября вошел в реку Енисей и зимовал, не доходя до города Туруханска, у зимовья Исакова Терехино.
1739 года, июня 3-го река вскрылась. Штурман Минин весной занялся описью тех частей Енисея, которые в прошедшие годы не были еще осмотрены; в фарватере нашел он от 2 до 8 сажен глубины. 18 июня на боте ходил Минин вверх Енисея к Туруханску, чтобы запастись провизией, должен был ожидать ее до 31 июля и потому отправился в предназначенный ему путь весьма поздно, дошел только до устья реки Енисея и возвратился.
В 1740 году из Туруханска на собаках послан штурман Стерлегов к устью Енисея для описи морского берега до реки Таймуры.[44] Он поехал от Волгинского зимовья, при устье Енисея, и 22 марта был у северо-восточных островов, в широте по наблюдению 73°5 ; 23-го начал опись: в тот же день, в широте по наблюдению 73°9 , нашел склонения компаса 10° восточнее; ему казалось, что в 3 и 4 верстах от берега носился лед, и, как он говорит: «над водой стоит пар, яко дым». Продолжая опись вдоль берега на север, Стерлегов почти каждый день определял широту по наблюдениям. Берег материка и близ него лежащие острова скалисты, до широты 75°13 , в которой находился Стерлегов апреля 12-го. 14-го на высоком каменном мысе, в широте 75°26 , поставили маяк. «Компаса склонение от правого севера (так говорит Стерлегов) весьма много стало показывать, и неравное, и уповаемо, что в здешних северных местах магнитная сила служить не стала». По причине боли в глазах от блестящей белизны снега как у проводников, так и у Стерлегова, он принужден пойти в обратный путь и остановился при устье реки Пясины, в зимовье двух промышленников, чтобы дать отдохнуть собакам, из коих большая половина так истощала, что не могла далее везти нарт. 29 мая достигли устья реки Енисея.
Штурман Минин 7 июня на боте отправился вниз по реке Енисею, 4 августа вышел в Ледовитое море и следовал вдоль берега к северу. Прошед острова Северо-восточные,[45] терпел жестокий шторм от SW и NW, потерял ялик, который висел на боканцах, и 14 августа для укрытия от волнения зашел за риф, где и отстоялся на якоре. Продолжая плавание, 16-го находился близ устья реки Пясины, в которое по причине мелей войти не мог. 17-го осмотрел залив в устье сей реки, дабы в случае нужды найти надежное убежище. Залив закрыт от NW ветров; глубина 4 1/2 сажени, грунт хорош. 20-го в широте по наблюдениям 74°43 усмотрели за двумя островами закрытый заливец. При благополучном ветре, продолжая плавание на N, находили глубину 8 и 10 сажен и вдруг лотом не достали дна.[46] Августа 21-го, в широте 75°15 , Минин встретил непроходимый лед, и потому в журнале его сказано. — «От незнания впереди положения берега, к прибежищу от всех случаев, к сохранению судна, принужден был поворотить назад». Время, уже настало холодное, и Делилев термометр опускался на 209° (Реомюр 3°). 28 августа вошли в устье реки Енисея, вверх которой продолжали плавание до широты 69°40 , где 16 сентября при устье реки Дудина остановились зимовать.
В 1741 году штурман Минин описывал реку Енисей до города Енисейска, где, оставя бот «Почталион-Обь», с командой отправился в С.-Петербург.
На дубель-шлюпку «Якутск», подобную «Оби», построенную в Якутске, назначен командиром лейтенант Прончищев, которому предписано итти Ледовитым морем, от устья Лены на запад к Енисею, навстречу боту «Оби» под командой лейтенанта Овцына. В то же время приготовлено было в Якутске другое судно «Иркутск» под начальством лейтенанта Ласиниуса, которому велено итти на восток по Ледовитому морю, близ берегов, и стараться пройти Беринговым проливом в Восточный океан, а потом продолжать путь к Камчатке или к реке Анадыру.
Июня 30-го 1735 года оба судна отправились вниз по течению реки Лены, сопровождаемые дощениками, на коих погружен был запасной провиант с другими разными потребностями. Плавание по Лене совершили без всякого затруднения: глубина по реке найдена от 4 до 9 сажен; берега были покрыты лиственичным и березовым лесом. Мореплаватели миновали много островов, на которых, как и на берегах реки, видели промышленников, ловивших рыбу; по всем сим обстоятельствам путешествие было довольно приятное.
2 августа пришли к устью Лены, впадающей в Ледовитое море пятью рукавами, образуя через то четыре острова; 8-го восточным рукавом, называемым Быковский проток, вышли в Ледовитое море; тогда, перегрузив на суда провиант и припасы, отправили дощеники обратно в Якутск.
9 августа оба мореплавателя расстались, пожелав друг другу достигнуть благополучно назначенной им цели. Ласиниус пошел на восток. Прончищев, за противным ветром, не прежде 14-го направил путь к северу, обходя острова Кирылол, Тумиты и Креста, которые лежат в устье реки Лены и ее рукавами отделяются от матерой земли.
16 августа Прончищев увидел к северу множество льда, и потому, не удаляясь от вышепомянутых островов, но держась подле них, шел к северу и северо-западу, на глубине 1 1/2, 2 и 2 1/2 сажени; 24-го пришел к западному устью рукава Лены, поворотил на юг, внутрь губы, к устью реки Оленек, к которому приблизясь, 26-го числа стал на якорь и послал промеривать фарватер, ведущий в реку. 30-го вошел в устье и, остановясь у берега, против пустых летних промышленнических юрт, расположился зимовать.
20 сентября крепким северным ветром нанесло с моря в реку множество льда, который бывшим тогда морозом скрепило, и река стала.
5 октября отделали для жилья землянки, и команда с судна перебралась в них. Широта сего места по наблюдениям найдена 72°54 . 10 ноября солнце скрылось за горизонт *.
С наступлением весны 1736 года лейтенант Прончищев начал приготовлять судно к походу, но река Оленек вскрылась до устья не ранее 21 июня, и тогда в море стоял еще твердый лед.
3 августа отнесло льды от устья Оленека, и Прончищев направил путь к северо-западу.
5-го, пришед в устье реки Анабара посылал геодезиста Чекина вверх по реке промеривать глубину; через шесть дней Чекин возвратился.
12-го Прончищев отправился далее к северу вдоль берега, но, отойдя только 32 мили, встретил льды, между коими при противном ветре лавировал; 13-го пробрался к устью губы Хатанги, которая при входе шириной до 30 миль, на середине два острова, один низменный, и от него к западу другой, утесистый каменный; глубина в устье от 9 до 12 сажен. Прончищев, усмотря на берегу шалаш, послал проведать, нет ли там жителей; посланные, вскоре возвратясь, объявили, что усмотренный шалаш — зимовье промышленников; людей не видали. Нашли только собак и свежий хлеб, из чего заключили, что хозяин вышел на промысел.
* В Записках Адмиралтейского департамента выведена из показанного времени сокрытия солнца за горизонт широта места 70°57 , и по разности сей широты с определенною Прончищевым заключили, что сия последняя определена неверно. Основываясь на ошибочном предположении и на широте устья Колымы, найденной капитаном Биллингсом 69°29 , на 1°46 менее означенной на прежних картах Ледовитого моря, выведено заключение, что берег Ледовитого моря на прежних картах, т. е. картах, сочиненных морскими офицерами, бывшими с Прончищевым, положен на полтора градуса севернее настоящего. Для опровержения всего этого нужно только заметить:
1. Широта устья Оленека на карте Прончищева 72°54 , широта устья Оленека на карте лейтенанта Анжу 72°57 .
2. Широта (счислимая) маяка при устье реки Колымы Лаптевым 70°05 , Врангелем 69°35 .
3. В больших северных широтах, зимой и при таянии снегов весной, горизонтальная рефракция бывает так велика и неравномерна, что нарушает верность обыкновенного математического вычисления широт по времени сокрытия светил за горизонтом.}
По наблюдению высоты солнца августа 14-го находились в широте 74°48 ; склонение компаса было 1 1/2 румба восточное, устье губы Хатанги отстояло на SW 2°44 в 30 милях.
17-го увидели губу, покрытую сплошным льдом, мимо коего пробирались далее с великим трудом, на глубине от 2 до 14 сажен. Между льдом видели много островов, но за туманом величины их определить не могли. По счислению мореплаватели наши полагали, что они в 120 милях от устья губы Хатанги, в широте 70°20 .
18-го, держась подле стоячего льда, по препятствиям от льда плавающего, шли вперед весьма медленно. Высокие горы, покрытые снегом, видимы были за низменным берегом в отдалении на юго-западе. Море было наполнено буграми плавающего льда, и в губе стоял неподвижный, гладкий лед.
19-го прошли мимо большой губы, которая простиралась на юго-запад до 20 миль; впереди увидели два острова и между ними пролив шириной около мили.
Прошед сии острова, Прончищев держал к северу, дабы обойти сплошные, неломанные льды, пролегающие из губы в море: суда были подвержены непрестанной опасности быть раздавленными от льда. В полдень мореплаватели наши полагали, что находятся против устья реки Таймуры, берега коей возвышены. Глубина моря поперек губы Таймурского устья была от 10 до 35 сажен.[47]
Пробиваясь далее к западу, видели между островами много плавающих белуг и летающих чаек. Это еще более удостоверяло, что были точно при устье реки Таймуры,[48] но войти в него не имели возможности по причине стоявшего сплошного льда, который, кажется, всегда неподвижен; у берегов не видно было никаких заплесков, но от него простирались в море ледяные закраины, по коим во множестве ходили белые медведи. 20 августа, около полуночи, судно льдами сжало со всех сторон, так что не было возможности итти далее, и потому, в широте северной 77°29 , Прончищев решился по совету своих подчиненных возвратиться и итти зимовать в реку Хатангу или другое удобное место. В сие время настала совершенная тишина, сделался мороз, и море покрылось льдом. Оставалось одно средство — пробираться назад греблей между льдов.
25-го задул крепкий северный ветер, и судно со льдами понесло к югу. Мореплаватели наши отчаивались в своем спасении, но на другой день, к счастию их, сильными порывами ветра разнесло весь лед и открылся свободный путь; тогда воспользовались благополучным ветром, пришли к устью реки Хатанги, но войти в него не имели возможности по множеству льда и оттого направили путь к реке Оленеку; 28-го достигли ее устья; за противными ветрами и льдами носимы были шесть дней взад и вперед. Весь экипаж от стужи и трудов был в великом изнеможении и едва управлял парусами, которые от мокроты и стужи обледенели. Прончищев больной не мог выходить из каюты; болезнь его еще более усилилась от отчаянного положения его судна, и он, к крайней горести всех подчиненных, умер 30 августа. После него вступил в начальствование судном штурман Челюскин.
3 сентября мореплавателям нашим удалось войти в устье Оленека. На другой день они с надлежащей почестью отдали последний долг бывшему своему начальнику. Несчастная супруга Прончищева, бывшая с ним в его путешествии, лишась нежно любимого ею мужа, не перенесла такой потери; снедаемая печалью, она вскоре за ним последовала, и похоронена с ним вместе.
18 сентября Оленек покрылся льдом. Штурман Челюскин зимовал при сей реке; следующего 1737 года, в исходе июля, вышел он на дубель-шлюпке в Ледовитое море и, предполагая, что, после тщетных покушений прошедшего лета и при очевидной невозможности миновать северный Таймурский мыс, предпринимать вторичное плавание на запад к устью Енисея напрасно, решился итти назад к устью Лены и по оной вверх возвратиться в Якутск. По прибытии в сей город не нашел он там командора Беринга, который был тогда в Охотске, послал к нему рапорт о своем возвращении и отправился в С.-Петербург для личного объяснения высшему начальству о плавании лейтенанта Прончищева. Адмиралтейств-Коллегия, по рассмотрении карты Ледовитого моря, представленной штурманом Челюскиным, не утвердясь на его объяснениях о невозможности пройти к реке Енисею, положила для большего удостоверения испытать еще раз, не удастся ли следующим летом на дубель-шлюпке по Ледовитому морю обойти северный Таймурский мыс; когда же при всех усилиях сего сделать было бы невозможно, тогда осмотреть и описать мыс берегом. Штурман Челюскин отправлен обратно в Якутск; между тем командиром на дубель-шлюпку определен, вместо лейтенанта Прончищева, лейтенант Харитон Лаптев.
1739 года лейтенант Лаптев, исправя дубель-шлюпку, и запасшись на два года провиантом, 9 июня пошел от Якутска вниз по реке Лене; 20 июля, вышед в Ледовитое море через Крестовский рукав, на устье сего рукава построил из высокого леса маяк вышиною в 7 сажен, отпустил обратно в Якутск дощеники, кроме одного, который отправил к устью Оленека, велел там выгрузить провиант и на дубель-шлюпке пошел к западу вдоль берега. Вскоре встретил льды; продолжая путь между ними, миновал реку Оленек, потом губу, покрытую стоячим льдом, по которому бегали во множестве песцы и один белый медведь; губу сию назвал он Нордвиг;[49] наконец, 6 августа пришел к устью Хатанги. В сем месте лейтенант Лаптев намерен был выгрузить из дубель-шлюпки часть провианта, но окруженная со всех сторон льдом, который принесло восставшим северным ветром, дубель-шлюпка была совершенно сжата, и ежеминутно надлежало ожидать ее крушения. В таком опасном положении мореплаватели находились до 16 августа; тогда переменившийся ветер отнес льды в море, и они продолжали путь к северу. На льдинах видели множество лежащих моржей.
20-го прошли мимо мыса Св. Фаддея. Льды внозь прижимали дубель-шлюпку к берегу, и, наконец, стоячие льды совсем заградили ей путь.
21-го, остановясь на якоре подле самого мыса Св. Фаддея, в широте 76°47 по счислению, лейтенант Лаптев послал геодезиста Чекина по льду узнать, далеко ли на запад простирается матерой берег. В то же время два человека посланы к югу берегом отыскать устье реки Таймуры и шестеро на мыс для устроения на нем маяка; они нашли на самом мысе мамонтовый рог. «Мыс Св. Фаддея состоит из каменного утеса и простирается в губу к S и к W; местами мелкий камень, белый, как алебастр, вязкая глина и изредка мох, негодный для корма оленей». К NW видели землю и на ней высокие горы, местами покрытые снегом и простирающиеся от N к S около 30 верст. Лейтенант Лаптев полагал, что земля сия была та самая, от которой в 1736 году лейтенант Прончищев пошел в обратный путь, а остров, отстоявший от них на NtW близ 10 миль, признан за последний к северу, в прошедшую кампанию описанный, и назван островом Св. Лаврентия. Геодезист Чекин возвратился, не рассмотрев по причине тумана положение берега; штурман Челюскин, посланный на берег для обозрения моря, по возвращении донес, что далее к северу губа и море покрыты гладким, сплошным льдом и что не видно никакого прохода. Тогда лейтенант Лаптев, с совета своих подчиненных, решился, по причине приближающейся осени и уже наступивших морозов, возвратиться.
На обратном пути мореплаватели были подвержены непрестанным опасностям от льдов, между коими пробирались с великим трудом. Наконец, 27 августа благополучно вошли в Хатангу, где и остались зимовать при устье речки Блудной. В сем месте нашли оседлых тунгусов, называемых сидячими, потому что не кочуют, а живут на одном месте; они не имеют оленей, а вместо них для зимней езды держат собак и запрягают в нарты, точно так, как охотские сидячие тунгусы.
Экипаж с дубель-шлюки перебрался на берег, в избушки, которые устроил из выкидного леса, но как поблизости было его недостаточно и для построения жилищ, a к согреванию в зимнее время надлежало иметь весьма большое количество дров, то все служители должны были ходить, за лесом ежедневно по нескольку верст. Сие беспрестанное движение много предохранило их от цынготной болезни.
Лейтенант Лаптев, стараясь в точности исполнить порученное ему исследование о положении Таймурского мыса, отправил 1740 года, 23 марта, геодезиста Чекина на собаках к реке Таймуре для описи морского берега, от устья оной, к северу лежащего, до реки Пясины. Тунгусы взялись везти Чекина на своих семи нартах, запряженных собаками. Двое оленных тунгусов, с 18 оленями, согласились сопутствовать, но 9 апреля возвратились, и объявили, что у них все олени от недостатка корма пали. 17 мая геодезист Чекин, возвратясь, донес, что он, доехав до реки Таймуры, продолжал путь вниз оной до морского берега, и потом вдоль оного к западу до 100 верст. Тогда увидел, что направление берега прямо на юг. От сего места далее подле моря следовать он не мог по недостатку корма для собак и должен был возвратиться, дабы поспешить к зимовью.
Лейтенант Лаптев, зная, из опыта, что северный Таймурский мыс обойти морем невозможно, по причине простирающегося от него сплошного неподвижного льда, не рассудил предпринимать вторичного плавания и решился итти к устью Лены. Два раза выходил он в море, но льды принуждали его возвращаться в Хатангскую губу; 30 июля вышел он в третий раз и с великим трудом стал пробиваться между льдами к востоку.
13 августа дубель-шлюпку сжало льдами, выломило форштевень и пробило подводную ее часть, от чего оказалась великая течь. Три дня беспрестанно отливали воду, но как она не убывала, то сбросили пушки и прочие тяжести в море и начали выгружать провизию на лед, чтобы облегчить судно и спасти от потопления.
В сем бедственном положении мореплаватели наши, находясь далеко от берегов, носимые между льдов ветрами и течением, совершенно предались отчаянию и ожидали томительной смерти.
19-го наставший сильный мороз покрыл тонким льдом полые места между льдинами; тогда некоторые смелые из служителей дубель-шлюпки пошли пешком по льду к берегу, полагая, что оный находится к югу в 20 верстах; во многих местах встречали полыньи, через которые принуждены были переплывать на малых льдинах с великой опасностью и, наконец, достигли берега. Три дня после того продолжавшийся мороз покрыл все море твердым льдом. Лейтенант Лаптев, забрав сколько возможно провизии, перешел со всем экипажем на берег. Сначала обрадовались, достигнув твердой земли, но скоро увидели, что положение было не лучше прежнего, ибо не могли продолжать пути к своему Хатангскому зимовью по причине речек, которые тогда еще не стали, но покрыты были густым несущимся льдом; должно было оставаться на пустом берегу, где не находили даже дров для согревания себя и варки пищи. Вырыли в земле ямы, в которых укрывались от стужи и ветров; между тем посылали попеременно людей к дубель-шлюпке переносить на берег и прочую провизию, но 30-го восставшим крепким ветром весь лед взломало и унесло в море вместе с дубель-шлюпкой, и мореплаватели наши лишились большей части провизии, оставшейся на льдинах. После сего провели три недели в пустом месте, претерпевая стужу и голод, от чего многие умерли, но при всем том оставшиеся сохранили бодрость и с твердостью, без роптания, переносили свое несчастье.
21 сентября преграждавшие путь реки покрылись крепким льдом, и лейтенант Лаптев с командой начал пробираться к прежнему своему зимовью. Путь был весьма трудный и продолжительный; малую часть провизии истощенные собаки везли на нартах; прочее несли служители на себе, прокладывая дорогу по неровным и неизвестным местам; наконец, изнуренные 25-дневным странствованием, прибыли к прежнему зимовью на реке Хатанге, лишась дорогой 12 человек, умерших от стужи, голода и болезней.
Лейтенант Лаптев расположился провести зиму в Хатангском зимовье, и весной, как скоро возможно будет, пробираться со всей командой к устью реки Енисея, где находился приготовленный в магазинах провиант. В данном ему наставлении предписано было осмотреть и описать северный мыс между реками Хатангой и Таймурой, и ежели сего не можно будет исполнить морем, то произвести берегом, а потому, в начале апреля 1741 года, он послал на собаках штурмана Челюскина к реке Пясине и велел ему, выкормя собак и запасшись кормом у сидячих тунгусов, живущих в сих местах, ехать на северо-восток вдоль морского берега, к устью реки Таймуры.
Лейтенант Лаптев, приготовляясь отправиться навстречу штурману Челюскину и с восточной стороны кругом мыса Таймурского описать берег, не осмотренный летом, послал апреля 8-го на 19 нартах провиант и другие съестные припасы к устью реки Таймуры и на озеро Таймурское, а 10-го отправил на 60 оленьих санках команду свою к устью Енисея. 22-го геодезист Чекин поехал на трех нартах для описи морского берега до Таймуры, а 24-го лейтенант Лаптев через тундру к Таймурскому озеру, куда прибыл 30-го, — миновав несколько озер и речек, по курсу NW, на расстоянии около 192 верст. От сего места до вершины реки Таймуры, истекающей из озера, полагал он 22 версты, по румбу WNW. Северные берега озера и реки (ширина ее от 2 до 2 1/2 верст) состоят из высоких гор, образованных из камня желтоватого цвета. В горах над берегом заметили пещеру, в пять сажен длины и в три поперек, коей стены состоят из черного аспида, а дно «камень белый как алебастр». Следуя по всем извилинам реки, мая 6-го Лаптев достиг ее устья, где дожидались уже посланные вперед нарты с провизией; по наблюдению широта сего места найдена 75°36 , склонение компаса два румба восточное. Мая 10-го отправились через тундру на восток, дабы выехать к морскому берегу и оный описать, но мучительная глазная боль принудила Лаптева возвратиться к зимовью на устье Таймурское, куда и прибыл он 17-го. Оставя запасы для геодезиста Чекина, которому надлежало непременно быть к зимовью, Лаптев отправился 20-го числа к западу, навстречу штурману Челюскину, производившему опись берега от реки Пясины к востоку; в полдень того же дня определил широту 75°33 ; 21-го приехал к скалистому мысу, где определил широту 75°49 и склонение компаса два румба восточное; продолжал описывать берег, следуя вдоль оного по льду, который, повидимому, летом был неподвижен; берег местами крутой, местами отлогий; в полдень 24-го по наблюдению широта места 76°38 .
Проехав 3 версты к SW и удостоверясь, что направление берега идет к югу, лейтенант Лаптев поставил маяк на приметном месте, от которого в 17 верстах проехал к маяку, построенному геодезистом Чекинымв 1740 году. 26-го широта по наблюдению определена 76° 23 ; в сем месте нашли довольно много плавнику; на восточном берегу его не видно. 29-го по наблюдению широта найдена 75°37 , а июня 1-го 75°21 ; берег возвышенный и на нем отлогие горы. 2 июня лейтенант Лаптев встретился с штурманом Челюскиным и с ним продолжал путь вдоль берега до устья реки Пясины, где находится тунгусское жилье. Прибыв к оному июня 10-го, определили широту места 73°39 (на подлинной карте штурмана Минина устье сей реки в широте 73°38 ), а склонение компаса 21°00 восточное. Лаптев на пути видел маяк, поставленный Мининым, и в лабазах оставлял съестные припасы для геодезиста Чекина.
На другой день по прибытии к жилью лейтенант Лаптев отправил штурмана Челюскина берегом к Енисею, а сам за худостью собак остался весновать.
Штурман Челюскин прибыл 29 июля на устье реки Енисея, продолжал путь вверх реки, 4 августа соединился с лейтенантом Лаптевым, который от устья реки Пясины приехал прямым путем через тундру. Августа 11-го сошлись со всей командой, которая ожидала начальника при устье реки Дудина, впадающей в Енисей в широте 69°40 . К неудовольствию Лаптева, весьма неожиданно встретил его и геодезист Чекин, который по недостатку в разных припасах принужден был возвратиться к Хатанге, откуда прямым путем приехал к реке Дудина. 29 августа все прибыли в город Мангазею, где остались зимовать.
Лейтенант Лаптев, желая довершить опись берега, простирающегося к западу от мыса Св. Фаддея, отправил декабря 4-го штурмана Челюскина на пяти нартах и 8 февраля 1842 года выехал из Мангазеи на пяти нартах для произведения описи.
Лейтенант Лаптев возвратился в Мангазею июля 16-го, не приобщив к прежней описи ничего нового; штурман Челюскин приехал к мысу Св. Фаддея мая 1-го и, занимаясь описью берега, удостоверился, что мыс Св. Фаддея не есть самая северная оконечность Азии; однакож, хотя и объехал он часть берега, которая до того времени не была описана, но как не произведено наблюдений для определения широт и опись была весьма поверхностная, то о положении сего берега знаем токмо, что оный омываем океаном, не соединяясь ни с какой неизвестной, к северу лежащей землей; из журнала Челюскина не видно даже счислимой широты самой северной оконечности сего берега. Мая 15-го, находясь на описанном прежде берегу, Челюскин приехал через тундру к ближним якутам и 20 июля соединился с лейтенантом Лаптевым в Мангазее.[50]
Лейтенант Лаптев, со всеми состоявшими под его начальством, отправился из Мангазеи вверх по реке, производил опись ее до города Енисейска, куда прибыл 27 августа, и потом поехал в С.-Петербург, для личного донесения Адмиралтейств-Коллегии о своем путешествии.
1735 года, августа 9-го, лейтенант Ласиниус, расставшись при устье реки Лены с лейтенантом Прончищевым, шел к востоку; 13-го числа встретил льды, между которыми с великим трудам подвигался вперед; 18 августа, видя невозможность продолжать путь далее, за множеством льда, принужден был с совета своих подчиненных, зайти в реку Хариулах,[51] от восточного устья Лены, называемого Быковским протоком, в 120 верстах, где и расположился зимовать. В сем месте нашли много выкидного леса и построили с разными отделениями избу, в которой поместилась вся команда. В продолжение зимы, от тесноты жилья и малого движения, все подверглись цынготной болезни, и она к весне так усилилась, что большая часть и сам Ласиниус умерли; остались в живых, из 52 человек, только священник, подштурман и семь матросов. Командор Беринг, известясь о смерти лейтенанта Ласиниуса и его спутников, послал из Якутска к реке Хариулах штурмана Щербина и 14 человек служителей; они приехали к месту зимовки 4 июня 1736 года, нашли всех оставшихся людей зараженными цынгой и к службе неспособными, почему Щербин отправил их в Якутск. Между тем командор Беринг вместо лейтенанта Ласиниуса определил командиром на бот «Иркутск» лейтенанта Дмитрия Лаптева, который со всеми под его начальство назначенными из Якутска на дощаниках, нагруженных потребным количеством провианта, отправился вниз рекой Леной. Когда вышел он в Ледовитое море, непроходимые льды не позволили ему продолжать путь далее; он оставил у Быковского устья дощаники, и на легких лодках подле берега пробирался между льдами к реке Хариулах, где находился бот. 18 июля начали приготовлять его для предназначенного плавания.
30-го лейтенант Лаптев вышел в Ледовитое море и для забрания с оставленных им дощаников провианта направил путь к устью Лены. По морю носило множество льда, между которым с великим трудом пробрался он к Быковскому устью, перегрузил с дощаников на бот провизию и 11 августа отправился по Ледовитому морю на восток вдоль берега; два дня шел между льдов; на третий день бот был окружен со всех сторон льдами, которые, сдвинувшись, зажали его так, что невозможно было управлять. В сем положении бот носило по морю до 15 августа; тогда льды несколько раздвинулись. Мореплаватели наши, видя невозможность продолжать путь далее, решились, с общего совета, возвратиться к устью Лены. Августа 22-го вошли в устье быковского протока, по которому с великим трудом продолжали плавание и, отыскивая фарватер, становились на мель. 27-го усмотрели по полярной звезде склонение компаса 3°00 восточное «и в тот же день вступили в реку, близ так называемого Столба», где глубина была 20, 15, 10 сажен, а далее вверх реки, по фарватеру 5, 3, 2 сажени, 6 сентября вошли в реку Хуматорки, где остались зимовать. Вскоре после того понесло по реке густой лед, и 8-го числа Лена им покрылась. Во время зимы у многих из служителей оказалась цынга, от которой избавлялись движением и декоктом из коры и шишек кедрового кустарника.
1737 года, мая 29-го, пошел лейтенант Лаптев вверх по Лене, на глубине 4, 3 1/2 и 3 сажен. По возможности производил он опись реки и 2 июня прибыл в Якутск. По приказанию Беринга Лаптев отправился в С.-Петербург, для личного донесения высшему начальству, представил Адмиралтейств-Коллегии карту своего путешествия и объяснил затруднения и препятствия, которые не позволяли ему пройти по Ледовитому морю к устью реки Колымы. Коллегия донесла о том Правительствующему Сенату. Карты и журнал лейтенанта Лаптева были рассматриваемы в Сенате, и положено еще раз сделать покушение от реки Лены по Ледовитому морю к востоку и, когда невозможно будет пройти морем, тогда произвести опись морского берега сухим путем на собаках или на оленях. Вследствие сего Лаптев отправлен обратно в Якутск.
1739 года, весной, послан сухим путем из Якутска матрос Лошкин, описывать берег от устья Лены до Святого Носа. Между тем бот «Иркутск» был исправлен и снабжен провизией, и 7 июня Лаптев отправился на нем из Якутска вниз по Лене; 21 июля Быковским рукавом вышел он из устья реки в Ледовитое море. Тогда возвратился на бот матрос, посланный берегом для описи мысов Борго и Святого.
23 июля бот стоял за Быковским мысом, укрываясь от носившихся в море льдов; широту мыса Лаптев определил по счислению 71°42 . В то время штурман Щербин ездил описывать берег к мысу Борго и нашел простирающуюся от мыса, на 2 итал. мили, между N и NNO, отмель, приметную по стоящему на ней льду.
24-го бот вошел в море, пробираясь между мелей, которыми фарватер до острова Быковского весьма стеснен; производя опись губы Борго,[52] лейтенант Лаптев 8 августа подошел к мысу Борго, на глубину 12 сажен; широта мыса найдена Лаптевым 71°55 . Того же дня обошли отмель, и 11 августа находились уже против устья Яны, где положили якорь. В сем положении наставшим жестоким северным ветром понесло много льду прямо на бот, но, к счастью, огромнейшие льдины остановились на мели, в некотором расстоянии от бота, удерживая за собой мелкий лед. Немногие льдины, однакож, прорывались, проплывали мимо бота и доставили команде случай убить несколько белых медведей, на них лежавших.
Лодка, посланная для промера фарватера, нашла в устье реки Яны 6 и 7 футов глубины, а несколько выше по течению глубина увеличилась от 3 до 10 сажен.
13-го с попутным ветром лейтенант Лаптев снялся с якоря и продолжал плавание к Святому Носу. Лот показывал от 2 до 10 сажен.
14-го западный ветер обратился в шторм, почему, опасаясь набежать на мель, положили якорь, а 15-го, по укрощении ветра, вступили опять в путь; того же дня прошли Святой Нос, положенный на карте Лаптева в широте 72°50 . Продолжая плавание к О, имели глубины 18, 17, 13 сажен; по приближении к берегу на 1/4 немецкой мили глубина уменьшалась до 2 сажен. Проплыв 26 миль и 7 от Святого Носа, увидели остров Меркурьев на NO, а в 16 итальянских милях далее усмотрели и остров Св. Диомида, на NNW 1/4 W в 3 1/2 немецких милях.[53]
16-го по причине густого тумана пролежали на якоре; 17-го западным ветром воздух очистился, почему и пошли в путь; 18-го, проплыв около 105 миль от Святого Носа, вдоль берега, увидели в море остров, по румбу ONO, но вдруг нашедшая пасмурность не позволила обстоятельно рассмотреть сего открытия, почему Лаптев приказал положить якорь и дожидаться ясной погоды. На другой день, когда воздух был чист, мореплаватели уверились в обмане; мнимый остров превратился в массу ледяных гор, подобные которым носились по морю во множестве и во всех направлениях. 19-го пошел большой снег при юго-восточном ветре, против которого лавировали, ложась в темные ночи или при пасмурности на якорь. 21-го сильное течение от SO, по одному направлению с ветром, весьма затрудняло лавировку; 22-го, пришед на пресную воду, остановились на якоре и послали шлюпку проведать, против какой реки находятся. Между тем прежде возвращения шлюпки 24-го настал шторм от SO с сильным с той же стороны течением, так что с трудом бот отстоялся на якоре; 26-го буря несколько смягчилась. Заметя, что вода получила соленый вкус, подошли ближе к берегу, делая из пушек частые позывные сигналы не возвращавшейся с берега шлюпке. От SO наносило на борт много льда, для избежания коего беспрестанно должны, были переменять место, что, конечно, всегда было сопряжено с трудами, тем более тягостными, что стужа увеличивалась и снег весьма часто падал. Лучшее убежище находили за огромнейшими льдинами, служившими отводами мелким, однакож, и то не спасло бот от повреждения форштевня и самого борта, что с великим трудом исправили.
31-го, находясь опять на пресной воде, лейтенант Лаптев послал штурмана на шлюпке к берегу для отыскания удобного места к зимованию. Штурман с великим трудом добрался до берега.
1 сентября море покрылось льдом при восточном ветре, который дул уже несколько дней сряду. В сем положении делали беспрерывные, но тщетные сигналы посланным на берег шлюпкам. Положение команды и бота сделалось еще затруднительнее, когда 4-го числа настал жестокий ветер от WSW, действием которого вода стала прибывать, лед изломало и бот понесло к NO, с 10 футов глубины на 5 сажен, — по 2 1/2 версты в час. К счастью, ветер переменился через сутки и, утвердясь в NW четверти, приблизил бот к берегу. Наконец, на 7-е число настало безветрие, а 9-го судно, на 12 футах, совершенно замерзло, находясь в 2 1/2 верстах к югу от образовавшегося из льдов высокого вала.
Мореплаватели, не зная, как далеко от берега судно их замерзло и против какого места находилось, не осмеливались итти к берегу по нетвердому еще льду и оставались в бездействии до 20 сентября; тогда посланный на берег в шлюпке 31 августа штурман возвратился на бот пешком по льду и привел с собой якутов с устья реки Индигирки; они объявили, что устье ближнего рукава сей реки отстоит от бота в 50 верстах, и что недалеко от бота есть русское зимовье. Таким известием мореплаватели были чрезвычайно обрадованы; в то же время некоторые отправились пешком на берег, а 24-го числа и вся остальная команда перебралась с бота в русское зимовье; якуты перевезли на собаках часть провизии.
Лейтенант Лаптев проводил здесь зиму не без пользы; он послал геодезиста Киндякова на нартах описывать берег до Колымского устья, а сам ездил для описей на реку Хрому, которую нашел столь мелкой, что одним лодкам входить можно. Говоря вообще о морском береге к востоку от Святого Носа, Лаптев замечает, что обширные отмели простираются от него в море, на такое расстояние, что низменный берег в редких местах с моря усматривается. При устьях Индигирки, в 30 верстах и более от моря, лежит в изобилии наносный лес, между тем как у самого моря его нет.
По наступлении весны 1740 года Лаптев предпринял спасти бот. Для того со всей своей командой разбивал он лед с чрезвычайным трудом; в июле месяце привел судно в безопасное место, стал исправлять его починкой и в исходе июля приготовился к походу.
Июня 15-го определили по полуденной высоте солнца широту в устье реки Индигирки 70°58 , склонение компаса 7°00 восточное.
31 июля Лаптев вышел в Ледовитое море, направя путь к востоку вдоль берега. 2 августа миновал устье реки Алазеи, коего широту нашел по счислению 70°58 .
3 августа усмотрели остров, ныне именуемый Первым Медвежьим, к которому подошли вплоть, имея 3 1/2 сажени глубины. Лейтенант Лаптев назвал его именем Св. Антония и нашел по счислению широту средины 71°00 . Спеша воспользоваться безледностью моря, продолжал он плыть к востоку, а 4-го числа, находясь против устья Средней Колымы, остановился на якоре, послав шлюпку промерить фарватер реки. Давши о себе знать в ближнее селение, Лаптев пошел 8-го числа далее; вскоре показались льды, между которыми плыл он к востоку с великим трудом; 9-го находились у Малого Баранова Камня; 10, 11 и 12-го при западном ветре шло течение на OSO по два узла в час, отчего огромные льдины наносимы были на бот, не находивший надежного прикрытия у приглубого и ровного берега.
14-го числа, будучи у Большого Баранова Камня, остановлены ледяным полем, примкнувшим вплоть к берегу. Лейтенант Лаптев направил путь обратно в Колыму. Сего числа имели сильное течение от W; 15-го бот вошел благополучно в Средне-Колымское устье, где имели глубины от 9 до 14 футов, а прошед Каменное (холм на Мерхояновом острове), глубину нашли от 2 до 7 сажен.
24-го находились против Нижне-Колымского острога, где тогда было 10 жилых домов; здесь Лаптев расположил свою команду для зимовки.
28-го Лаптев по обсервации нашел широту острога 68°31 , а 31-го числа наблюдение показало 68°34 широты; склонение компаса 8°30 восточное.
Дабы получить понятие о точности наблюдений лейтенанта Лаптева, сравним широты главных пунктов, выведенных сим мореплавателем, с наблюдениями новейших обсерваторов:[54]
В продолжение зимы лейтенант Лаптев построил две лодки, на которых с большей удобностью полагал предпринять плавание в будущем лете.
1741 года, по вскрытии реки Колымы, 8 июля вышел он на боте в Ледовитое море и плыл на восток; лодкам велел итти вперед и промеривать глубину; посланный на них штурман должен был давать знать сигналами, где найдет проход между льдами для безопасного плавания. Таким образом лейтенант Лаптев при противных большей частью ветрах подвигался медленно вперед; 5 августа навалила на бот льдина, возвышавшаяся около 15 сажен над водой и угрожавшая боту гибелью, но, однакож, счастливо избегли опасности. Того же числа, находясь в 30 милях итальянских от Лаптевского маяка на Колыме, у высокого каменного утеса, встретили непроходимые льды, остановившие дальнейшее плавание, почему 7-го предприняли обратный путь в Нижне-Колымск, куда 10-го прибыли благополучно, вошед в реку восточным ее устьем.
Итак мы видим, что лейтенант Лаптев как прошлого года, так и теперь, не мог обойти Большого Баранова Камня, бывшего крайним пунктом к востоку, до которого доведена опись берега, осмотренного сим усердным офицером от реки Лены на 37° разности долготы.
Лейтенант Лаптев, желая исполнить порученную ему опись реки Анадыра[55] и уверившись в невозможности достигнуть сей реки морем, решился на трудный и опасный поход со всей командой через горы и страну, обитаемую враждебными нам чукчами.
1741 года, октября 27-го, выступил он из Нижне-Колымского, сопровождаемый 45 нартами. Находясь на границе Чукотских кочевьев, близ Лабазного, на Большом Анюе, ноября 5-го Лаптев отданным по команде приказом установил воинский порядок, который надлежало соблюдать со строгостью на походе через неприятельскую землю.
Следуя вверх реки Большого Анюя, лотом перевалив через хребет гор на реку Яблон, впадающую в реку Анадыр, путешественники ноября 17-го достигли благополучно Анадырского острога, не видав на своем пути ни одного инородца. В остроге провели они остальную часть зимы и встретили здесь 1742 год.
В журнале Лаптева под февралем месяцем сказано: «От 26-го до 28-го числа по ночам видима была чрезобычайная звезда, или комета, которая являлась около полуночи; хвост от нее долгой, острой, лежащий к югу, а иногда к концу хвоста разделяется на-двое острыми же концами; светлостью наподобие звезд, я к заре хвостом поворачивается к W т отемневает и остается одна звезда».
Марта 13-го Лаптев по полуденной высоте солнца определил широту Анадырского острога 64 °54 ; склонение компаса 20°00 восточное.
Июня 9-го пошел он на двух но-вопостроенных лодках вниз Анадыра, но по причине разлития реки не мог делать ей описи, которую начал июля 11-го, находясь близ устья оной. К осени, возвратившись в острог, Лаптев, октября 19-го поехал в Нижне-Колымск, оттуда в Якутск; в сей город прибыл он марта 8-го 1743 года после семилетнего отсутствия. От капитана Чирикова получил он здесь предписание отправиться немедленно в С.-Петербург для донесения о своем путешествии высшему начальству.
Описание сих путешествий представляет читателю ряд опасностей, трудов и неудач, против коих плаватели наши должны были вооружаться твердостью духа, неутомимым рвением в исполнении своих обязанностей и мужественным терпением, сими отличительными свойствами мореходцев всех веков и народов. Не ослепляясь пристрастием, мы невольно должны признаться, что подвиги лейтенантов Прончищева, Ласиниуса, Харитона и особенно Дмитрия Лаптевых заслуживают удивления потомства. Журналы сих деятельных офицеров, конечно, во многом недостаточны; мало, или почти вовсе не знакомят они нас с обитателями Сибири, не касаются предметов физических и естественной истории, и самое производство описи оставляет желать еще многого. Но это не умаляет достоинства офицеров в глазах справедливого потомства, видящего в недостатках одно несовершенство средств того времни.
Относительно гидрографических операций заметим вкратце: от Белого моря к востоку описан матерой берег Сибири с моря на судах, плававших вдоль берегов, не всегда в таком от них расстоянии, чтобы опись могла быть точной, тем менее, что мореплаватели, стараясь пользоваться ветрами, погодой и другими благоприятными обстоятельствами для плавания к востоку, не могли терять времени в подробной описи берегов, бухт, гаваней, определении приметных мысов и в промерах глубин, везде, где для безопасности мореплавания то было бы нужно. Однакож опись и не вовсе лишена астрономических наблюдений широт и промеров глубин, как в близких расстояниях от берегов, так и в фарватерах главнейших рек Сибири, и карты Овцына, Минина, Челюскина, Прончищева и обоих Лаптевых представляют немало гидрографических подробностей в изображении берегов и прилежащих к ним островов, от Обской губы до устья реки Таймуры, и от реки Оленек до Баранова Камня. Но как опись большей частью основана на счислении, подверженном неизбежным погрешностям от течений и беспрерывных поворотов в льдах и поелику наблюдения для широт не всегда были надежны, а для долгот и вовсе их не делано, то она могла служить только приготовительным началом другой вернейшей описи.
От устья Таймуры до мыса Св. Фаддея берег не мог быть обойден на судах и весьма поверхностно осмотрен зимой по льду на собаках штурманом Челюскиным, так, что положение северо-восточного, иначе Таймурского, т. е. самого северного мыса Азии, остается неопределенным.[56]
Затруднения и опасности, в сих путешествиях испытанные и не вознаградившиеся желанными успехами, после 20-летнего бездействия, казалось, усугубили дух предприимчивости.
В 1760 году якутский купец Шалауров построил при реке Лене на собственное иждивение галиот (по Коксу, шитик), на котором намеревался совершить плавание вокруг северо-восточной Азии в Великий океан или в Камчатку. Берх (Хронологическая история,[57] ч. 1, стр. 144) говорит, что Шалауров побуждался к такому предприятию находкой мамонтовых рогов на острове, открытом до его отправления якутом Эгериканом, и исключительным правом, данным купцу Ляхову промышлять их, — мнение, которое частью подтверждается и в «Сибирском Вестнике» на 1822 год, с прибавлением, что Шалаурова путешествие имело целью и открытие земли, полагавшейся против устья Колымы. Однакож Шалауров не пытался простирать своего плавания от устья Колымы далеко на север; также из дошедших до нас сведений не видно, чтобы он искал мамонтовых клыков. Напротив, Шалауров старался единственно обойти Шелагский мыс и плыть далее на восток, стремясь за славой разрешения вопроса о северо-восточном проходе из Атлантического в Великий океан, — сей славе принес он в жертву и имение свое и самую жизнь.[58]
Сокращенное известие о плавании несчастного Шалаурова взято мной из известного сочинения Кокса и Сауерова[59] описания путешествий Биллингса. Иные достовернейшие и полнейшие источники мие неизвестны.[60]
В 1760 году Шалауров с Баховым поплыли на галиоте вниз по Лене. По причине ледовитости моря прошли они не далее реки Яны, при которой и зимовали.
В июле 1761 года вышли они из реки Яны в море. Для избежания льдов, Шалауров держался близ берегов и, обошед 6 сентября Святой Нос, открыл на севере, в малом расстоянии, гористую землю. Он продолжал плавание к востоку, но, встречая препятствия от ветра и льдов, прошел не прежде 15-го числа через пролив, находящийся между Сибирским берегом и островом Диомида. 16-го числа, получив попутный SW ветер, поплыли беспрепятственно по чистому от льдов морю, и в 24 часа прошли устье Индигирки; 18-го миновали Алазею. Вскоре за сим галиот, находясь между Медвежьими островами и матерым берегом, был совершенно окружен льдами, от коих освободясь, Шалауров, по позднему времени, вошел в реку Колыму на зимовку. Команда тотчас построила на берегу избу, окружив ее снежным валом и батареей из бывших на судне пушек. Дикие олени табунами поиходили к сему месту и были убиваемы из завала. Перед наступлением зимы пошла вверх по реке рыба — нельмы, муксуны и омули, которая, доставляя мореплавателям в изобилии свежую пищу, предохраняла их от цынги; однакож в начале следующего года умер от сей болезни Иван Бахов, оставя Шалаурова без помощника.
В 1762 году устье Колымы очистилось от льдов не ранее 21 июля. Тогда Шалауров вышел из реки в море и до 28-го плыл на NO и NO 1/4 O. Вышед на берег, сыскал он склонение компаса 11°15 восточное. Противный ветер и последовавшее за тем безветрие понудили его положить якорь и держали галиот на месте до 10 августа; тогда с подувшим попутным ветром вступил он под паруса и старался держать не севернее NOtO; но галиот был увлекаем огромными массами льда, несомого сильным течением, которое, казалось, направлено было к западу, по одной версте в час. 18-го при пасмурной погоде плаватели против ожидания увидели себя близ берега, возле «яру серого песку», названного Песчаный мыс. Впереди плавало немалое число ледяных островов, которые 19-го числа галиот окружили и совершенно затерли.[61] В таком положении и всегдашнем тумане оставался Шалауров до 23-го числа; тогда удалось ему высвободиться из окружавших его льдин и, держась NO, войти в довольно чистое от льдов пространство моря: но противные ветры склоняли его к SO и к О среди больших масс пловучего льда; прошед через них, он опять направил плавание к NO, дабы обойти Шелагский мыс, но, не дошед до него, встретил противные ветры, понудившие его по позднему времени искать места для зимовки. В таком намерении поплыл Шалауров на StO, к отверстой губе, находящейся по западной стороне Шелагского мыса и никем прежде не описанной. Он вошел в нее 25-го числа проливом между материком и островами Араутан,[62] а 26-го попал на мель у низменной оконечности против устья реки Пахля. С великим трудом стащив свое судно на вольную воду, поплыл Шалауров на берег искать удобного места для зимования. Он нашел две речки, но как тут не было ни растущего, ни наносного леса, то, ища другого места, плыл он по южной стороне губы в виду и в близком расстоянии от берега, до острова Сабадея.[63]
5 сентября, находясь против узкого пролива, между островом Сабадеем и материком, увидели чукотские шалаши, коих жители убежали, когда Шалауров к ним приблизился.
8-го числа, в полдень он находился у SO оконечности острова Сабадея; 10-го, будучи в 10 милях к NW от Песчаного мыса, за безветрием, «положили дрехт на льдину и плыли по течению 5 верст» к WSW; около сего времени увидели к NOtN в дальнем расстоянии гору.[64]
12-го числа Шалауров вошел в Колыму и занял прежнее место для зимовки. У Кокса упомянуто, что Шалауров заметил две примечательные скалы близ того места, где берег заворачивается к NO и проливу между островом Сабадеем и материком; что одна скала названа Заячьим Камнем, и подобна согнутому рогу, а другая Бараний Камень, в виде груши, т. е. верх шире низа, и возвышается над горизонтом воды на 29 ярдов. Таких названий на карте Шалаурова нет, да и трудно определить: какие скалы или горы Шалауров разумеет. Гора, известная ныне под названием Баранова Камня, ни малейшего сходства с грушей не имеет, а по всему берегу Ледовитого моря до Шелагского мыса я не заметил ни одной согнутой наподобие рога горы или скалы.
На карте Шалаурова берег Ледовитого моря от реки Яны до Шелагского мыса изображен с геодезической верностью, делающей немалую честь сочинителю. Губа Чаун прежде него никем не осмотрена, да и потом морской описи с промером тут не было. Широты около 1 1/3° избыточно неверны, и, вероятно, обсервованных не было, что не касается берега между Колымой и Леной, который, кажется, снят с описи Дмитрия Лаптева, о коей говорено было выше. Острова Араутан назначены на Шалаурова карте в губе Чаун точно на своих местах, и не видать на ней третьего островка, нарисованного у Кокса близ Шелагского мыса, где, в самом деле, он вовсе не существует. Относительно усмотренной Шалауровым горы по румбу NOtN, я должен заметить, что в 1822 году находились мы на сей линии в 75 итальянских милях от пункта, с которого Шалауров думал видеть землю, но хотя погода и горизонт довольно были ясны, однакож мы ничего похожего на землю не заметили, почему полагаю, что ледяная гора ввела Шалаурова в заблуждение.
Склонение компаса у Баранова Камня показано Шалауровым 11°15 восточное, Биллингсом в 1787 году 17°12 восточное, а мною в 1822 году 12°35 восточное. Течение моря, испытанное им, подтверждает то, что и другими мореплавателями замечено в сем море, где летом воды стремятся от востока на запад.
Путь Шалаурова в 1761 году показывает, что остров Диомида, к востоку от Святого Носа, еще существовал в то время и точно на том месте, где Дмитрий Лаптев в 1739 году его видел. Но при описях, учиненных Геденштромом в 1810 году и лейтенантом Анжу в 1823 году, остров сей не найден, и прежнего существования его не осталось даже и в преданиях промышленников, которые весьма часто в сих местах разъезжают. Лаптев и Шалауров изображают берег от Святого Носа к реке Хроме с изгибами и не такой прямой чертой, как по последней описи он оказался, а остров Диомида положен на обеих картах от Святого Носа в 45 милях на NO, 78° по правому компасу и в 18 итальянских милях от ближайшего берега. Сравнивая сии карты с картой лейтенанта Анжу, мы с первого взгляда удостоверяемся, что остров Диомида не присоединялся к берегу,[65] а, вероятно, смыт или сдвинут от сильного напора льдов; та же причина могла сравнить и низменный берег к востоку от Святого Носа.
Усмотренная Шалауровым гористая земля к северу от Святого Носа есть, без сомнения, первый Ляховский гористый остров.
Неудача, испытанная Шалауровым, не лишила его надежды на лучший успех в следующем году; он решился испытать еще раз обход Шелагского мыса, но команда взбунтовалась, разбежалась и привела его в необходимость возвратиться на Лену. Оттуда ездил Шалауров в Москву и, получив вспоможение от правительства, предпринял вторичное путешествие к Шелагскому мысу в 1764 году, но более уже не возвращался.
Различные были слухи и мнения о жребии, постигшем сего предприимчивого мореплавателя. В 1823 году найдено нами место, куда Шалауров спасся с погибшего во льдах судна; место сие находится на матером берегу, в 70 итальянских милях от Шелагского мыса. Там, в необитаемой пустыне, кончил Шалауров жизнь, передав потомству имя свое, в воспоминание редкого примера предприимчивости и самоотвержения.
Острова, лежащие против рек Яны и Колымы, не могли оставаться долго в сомнительной неизвестности. Найденное якутским купцом Ляховым около 1750 года богатство в недрах земли тундряного полуострова, между реками Хатангой и Анабаром,[66] мамонтовые рога подстрекали к новым обретениям. У приморских жителей существовали давние предания об острове против Святого Носа; Шалауров видел горы на нем, и наставало время поверить известия и распространить промышленность.
В 1759 или 1760 году[67] устьянский якут Этерикан решился на сие предприятие, увенчавшееся открытием против Святого Носа острова, сохранившего и поднесь название Этерикан, или Первый Ляховский остров; последнее название дано ему по повелению императрицы Екатерины II в честь Ляхова, ездившего туда и открывшего новые острова.
Купец Ляхов, которому, вероятно, открытие Этерикана было уже известно, находясь в марте месяце 1770 года у Святого Носа, увидел многочисленное стадо оленей, шедших к югу, следы коих простирались от севера через море. Решившись изведать, откуда шли сии звери, Ляхов пустился рано утром в начале апреля на нартах по следу и, проехав около 70 верст от мыса прямо на север, прибыл к острову, где остался ночевать. Следующего дня, не оставляя оленьих следов, достиг он на 20-й версте другого острова. След, простираясь еще далее на север, скоро завлек Ляхова в торосы, по коим ему невозможно было пробираться далее, почему возвратился он назад и с трудом выехал на материк.
По получении известий об его поездке правительство представило Ляхову исключительное право промышлять мамонтовую кость и песцов как на сих островах, так и на тех, которые он впредь откроет.
1773 года Ляхов, сопутствуемый якутским купцом Протодьяконовым, поплыл в лодке с пятью гребцами на первый остров; в проливе морская вода казалась им весьма солена, течение было от востока. Со второго острова увидел Ляхов при ясной погоде еще землю на север и скоро приехал на нее, назвав ее Третьим островом. Берег покрыт был наносным лесом. Земля, гористая, казалась обширной. Путешественники нашли клыки мамонтовые и видели следы зверей. Возвратись на первый остров, Ляхов выстроил из наносного леса зимовье, где и провел зиму. Здесь должно заметить еще, что один из его товарищей оставил на третьем острове котел медный, обстоятельство, доставившее ему название Котельного острова.
Протодьяконов рассказывал Сауеру, в бытность Биллингса в Якутске, что земля на первом острове состоит из песка со льдом. Мамонтовых костей находили на нем такое множество, что казалось, будто остров весь состоял из них. Между мамонтовыми костями видели головы и рога, похожие на буйволовые. На третьем острове нашли несколько речек; в устьях лежало множество наносного леса, и в речки вплывали с моря рыбы, между коими и краснотелая нерка, которая водится в Охотски и Камчатке, но ни в Колыме, ни в Индигирке не бывает. В море видели китов и белуг, а на земле белых медведей, волков и оленей. Неизвестность пространства сего острова возобновила старую молву о продолжении Американского берега.
По возвращении Ляхова на Яне распространился слух о вновь открытой Большой Земле, для исследования которой отправлен из Якутска землемер Хвойнов с поручением сопутствовать Ляхову на ту землю и сделать ей верную опись.
В конце марта 1775 года Хвойнов прибыл в Устьянск и по льду переехал к Святому Носу. 16 мая прибыл он к первому острову, имеющему по его счету 350 верст в длину, поперек 80 в самом широком месте и 20 в самом узком. По середине нашел он озеро значительной величины, но весьма мелкое, хотя берега его были круты. Делая опись, Хвойнов объехал кругом всего острова и насчитал 367 верст во всей окружности. Дурные погоды и недостаток в корме собак удержали землемера без всякого дела в Ляховском зимовье на сем острове до 6 июня: тогда выступил он в обратный путь и благополучно приехал в Устьянск.
В 1776 году надлежало Хвойнову довершить опись Ляховских островов, но дурные погоды и недостаток в съестных припасах остановили его. В 1777 году имел он тот же неуспех от тех же причин. Однакож он собрал от промышленных людей столько известий, что на карте начертил и второй остров со слов других, а первый по собственной описи, которая в главных размерениях острова неверна, а в частных подробностях довольно хороша. Замечательно, что от юго-восточного мыса, в 10 верстах на восток, усмотрел Хвойнов отпрядыш во льдах, который на его карте, ниже на новейшей карте лейтенанта Анжу не означен, и, может быть, действительно более не существует.[68]
О Медвежьих островах существовали в то время одни темные, на преданиях основанные известия. Надлежало их привести в ясность и испытать на деле степень вероятия молвы о продолжении Америки мимо Колымы, в недальнем от Сибирского берега расстоянии.
Дело поручено было геодезии сержанту Андрееву,[69] посланному в 1762 году от сибирского генерал-губернатора Чичерина на Колыму.
Марта 4 дня 1763 года отправился Андреев из Нижне-Колымского острога на собаках к реке Крестовой и оттуда на реку Индигирку с казаком Шкулевым, который должен был указывать путь. Возвратясь к рестовой и откормивши собак, апреля 22-го при благополучной погоде отправились они по льду на собаках в море и, переехав 90 верст, прибыли к первому видимому острову, который протянулся по морскому берегу, от востока к западу, на 50 верст: ширина острова около 40, окружность до 100 верст. Андреев, описывая подобным образом и прочие острова сей группы, находил на каждом признаки бывшей обитаемости — развалившиеся землянки или вкопанные в землю юрты. Особенно примечательна юрта, найденная им на скале у третьего острова, который, по описанию Андреева, превышает величиной первый остров, имея 120 верст вокруг и 60 в длину. Вот слова его. «С северной стороны острова имеется у берега называемый отпрядыш, расстоянием от берега 11 сажен печатных, и на прибыли промежутками бывает вода, а ныне сухо, одна мелкая дресва,[70] а оный камень отпрядыш весьма мягок, дресвян, вышиной от земли в пять сажен печатных; на нем же имеется самый тесный залавок (уступ), вышины от земли три сажени печатных, на котором сделана крепость, на подставных десяти лесинах матерых (крупных), лиственичных; а становлены лесины вверх кореньями, к земле же вершинами; так прилеплено, как птица на дереве гнездо вьет, а сделано подобно, как быть надобно лобазу. Первый пол настлан из наносного лиственичного матерого ж лесу; поверх пола настлан песок с мелкой дресвой, толщиной на четверть, а, по тому полу обставлено вокруг, наподобие юрты, дощечками и пластинами шестичетвертными, столь высоко, человеку в пояс; вокруг юрты осыпано той же дресвой с дерном, а на верх накидан мелкий, наносный, лиственичный, еловый и осиновый лес, на коем была насыпана ж дресва с песком, токмо обвалилась. Для связей рублены проухи и связаны уши ремнями: оные проухи рублены и доски тесаны топором не железным, а каменным, или каким костяным, подобно как зубами грызено. Поперек ее четыре сажени, в длину 4 1/2 сажени, а когда она цела была, вдоль и поперек по шесть сажен; вниз к берегу из юрты спуск на землю; другой спуск в камень на северную сторону, токмо много же развалилось. А признавается делана оная крепость с превеликим трудом, по высоте и по тесноте того залавка, токмо строена не русскими людьми, а другими, но какими о том знать не можно».
Объехав и четвертый остров, он, наконец, прибыл на пятый, по его словам расстоянием от четвертого 100 верст, в длину 70, вокруг 140, а поперек 50 верст, «и много поотшибся против устья реки Чауна, или, можно сказать, к Чукотскому Носу», Описав найденные две развалившиеся юрты и «два камня, стоящие, с приезда от западной стороны, в полугоре, называемые кекуры, с издали видимы наподобие человеков», Андреев продолжает. — «да на сем же острове всходили на верх горы и смотрели во все стороны. В полуденную сторону виден голоменит камень, который, по рассуждению нашему, тот Ковымский камень, а влево, в восточьной стороне, едва чуть видеть, синь синеет, или назвать какая чернь: что такое, земля или полое море, о том в подлиннике обстоятельно донести не умею». От сего острова возвратясь к Крестовой реке, ночевали на третьем острове. Мая 1-го, готовясь ехать, встали поутру рано и «увидели, что два медведя побежали в море, за которыми отпустили собак и расшибли их порознь, а разделя на двое команду, догнали медведей и убили».
Выехав благополучно на Крестовую реку, Андреев, в заключение журнала своего, говорит: «Хотя по сказке, данной от казака Федора Татаринова, с товарищи, и показано от речки Крестовой до первого, а от первого до второго, даже и до пятого островов, в длину, поперек и вокруг, расстоянием верст, но только оного весьма явилось много; а что касается по моей описи, то разве единая в малом числе верст ошибка быть может».
Вопреки столь скромному уверению, Андреев в описи погрешил на 440 верст избыточно, протягивая пять островов от речки Крестовой к востоку на 550 верст. Также взаимное положение и размерения островов весьма ошибочны.
Укрепленная на скале юрта и скала тем более примечательны, что в 1820 году они бывшей там экспедицией не найдены, почему думать должно, что льдом стерты и сокрыты ныне под водой. Разрушенные жилища, коих остатки найдены и нами на некоторых из сих островов, конечно, замечательны, но не более как свидетельства прежней (вероятно, на короткое время) обитаемости островов, опустевших подобно приморским берегам к востоку от Шелагского мыса, по коим видели мы также немалое число развалившихся землянок. Берх находит причины сего опустения в перемене климата.[71]
Что касается до усмотренной Андреевым с пятого острова синевы, замечу, что, став лицом к Колымскому Камню на полдень, синева замечена на левой руке «к восточной стороне», т. е. в той стороне моря, которая исследована нами в 1821 и 1822 годах на 250 верст, — доказательство, что синева не могла быть неизвестная земля, которая долженствовала бы нам непременно открыться.
Вероятно, в следующем году сержант Андреев был опять на пятом острове, ибо в дополнительном наставлении, данном Биллингсу, сказано:[72] «В 1764 году сержант Андреев, с последнего из Медвежьих островов, усмотрел в великой отдаленности, полагаемый им величайшим, остров, куда и отправились льдом на собаках, но, не доезжая до того верст за 20, наехали на свежие следы превосходного числа, на оленях и в санях, неизвестных народов и, будучи малолюдны, возвратились на Колыму. Больше о сей земле, или великом острове, нет никаких сведений».
Какое доверие заслуживает Андреев, показывает нам его опись Медвежьих островов и вышеизложенная мной невозможность видеть землю с пятого острова в восточном направлении. Если же Андреев ехал б ту сторону, в которой усмотрел он синеву, т. е. на восток, и действительно видел высокую землю и оленьи следы, то его открытие должно быть отнесено к матерому берегу Азии, к которому неприметным образом мог он склониться, едучи на восток. Иначе показание Андреева должно называться басней, которая впоследствии еще более распространена и раскрашена. Например, в «Сибирском Вестнике» на 1823 год, в замечании к журналу сержанта Андреева, мы находим: «Другие известия доказывают, что сия земля имеет жителей, которые называют ее Тикеген, а сами, известны под именем Хрохаев и состоят из двух племен. Некоторые из них бородатые и похожи на россиян, другие же чукотской породы. Бывшие при экспедиции Биллингса сотник Кобелев и толмач Дауркин, подтвердив описание Андреева, представили даже абрис виденной им земли, составленный некоторым американским тоеном».
Здесь, вероятно, говорится о северо-западном береге Америки, которого главнейшие мысы и бухты могла быть известны американскому тоену, а название народа хрохаи взято из рассказов чукчей Северного мыса, как означено в моем журнале.
Известие, доставленное Андреевым по обширной на севере земле, подало повод к отправлению секретной экспедиции из Тобольска на Колыму. Берх нашел в Тобольском архиве журнал сей экспедиции, которая иначе осталась бы для нас поднесь секретной.
В 1767 году ездили геодезии прапорщики Леонтьев, Лысов и Пушкарев из Якутска в Охотск и оттуда в Нижне-Колымск. В сей острог прибыли они в 1768 году и в следующем году предприняли путешествие по Ледовитому морю.
1769 год, марта 1-го, поехали они на собаках из Нижне-Колымска, а 17-го числа отправились от устья реки Крестовой на первый Медвежий остров и, объезжая все другие острова, делали им подробную геодезическую опись, столь верную в отношении к взаимному их положению и отстоянию, что в 1821 году мы не нашли значительных погрешностей. Геодезисты видели те же развалившиеся юрты, о которых говорил Андреев.
23 марта, находясь на самом восточном острове, в бухте, по северному его (берегу, Леонтьев, по обсервации, нашел широту 71°58 , почти на том месте, где в 1821 году мной найдена широта 70°37 .
24-го числа отправились они в море на NO 18° и, проехав 37 верст по торосам и рассолу, остановились на ночлег, где крепким от W ветром начало ломать лед, так что едва успели перейти на другое безопаснейшее место.
25-го числа стояли за погодой и пургой.
26-го числа, проехав на NW 5° три версты через трудные торосы, нашли, что лед тонок, почему не решились следовать далее, «ибо до большой Американской земли расстояние неизвестно».[73] Притом не стало у них пищи и корма собакам, подбившим себе ноги, так что они с трудом бежали. Поворотясь назад, приехали тем же путем апреля 7-го в Нижне-Колымск, проехав по их счету вперед и обратно 839 верст и 200 сажен.
1770 года, февраля 28-го, пустились вторично из Нижне-Колымска, а марта 7-го из устья Чукотской протоки и направили путь к Медвежьим островам, на самый восточный из коих прибыл марта 10-го; за погодой оставались на сем острове пять дней.
16-го числа поехали на NO 5°, к «большой Американской земле», и на 28 версте остановились на ночь.
17-го на NO 8° проехали 25 верст 300 сажен торосами.
18-го на NO 5° проехали 18 верст 150 сажен торосами.
19-го на NO 5° проехали 25 верст 150 сажен торосами.
20-го на NO 5° проехали 22 версты 150 сажен торосами.
21-го на NO 5° проехали 18 верст 150 сажен весьма частыми торосами.
22-го на NO 10° проехали 18 верст 150 сажен весьма частыми торосами.
23-го на NO 15° проехали 40 верст 400 сажен весьма частыми торосами.
24-го на NO 15° проехали 40 верст 400 сажен весьма частыми торосами.
25-го чинили нарты, совершенно изломавшиеся в торосах.
26-го стояли за погодой.
27-го «по видимости, что впереди торосы еще чаще», поехали Лысов и Пушкарев в числе 10 человек на отобранных собаках с кормом и пищей на три дня, «для осмотрения не увидится ли где какая земля. На пятой версте доехали к великим торосам в 4 сажени вышиной; по оным проехали около 30 верст; осмотрели зрительной трубой горизонт, и видели одни частые торосы, через которые, не предвидя возможности ехать далее, поворотили 28-го числа назад».
На пути к острову переехали они пять расселин на льду шириной по 1 аршину, и 1 апреля прибыли на пятый остров, где остались три дня для осушки платья и обуви; убили четырех медведей.
5 апреля поехали на Колыму и 9-го числа прибыли в Нижне-Колымский острог, сделав вперед и обратно 950 верст 150 сажен.
Полагая склонение компаса 15° восточное, приводят курсы их в широту 72°00 — то место, где остановлены были свежими торосами.
1771 года, февраля 27-го числа, геодезисты в третий раз отправились из Нижне-Колымска, и от устья Средней Колымы направили путь к последнему Медвежьему острову, куда прибыли 9 марта. Будучи удержаны погодой, поехали от острова 15-го числа, держа на NO 77° к Чаунской стороне. Проехав в три дня 78 верст почти на истинный восток, и не заметя ничего примечательного, поворотили на SW 10°, к Большому Баранову Камню, куда приехали на 50-й версте 18-го числа.
19-го дневали и убили белого, медведя в берлоге.
От 20-го до 24-го числа включительно шли к востоку вдоль берегов 25-го дневали; 26-го поехали далее до губы Шелагинской; 28-го поворотили назад, за неимением корма, а 6-го апреля прибыли в Нижне-Колымск, сделав вперед и обратно 432 версты 450 сажен.
На карте, сочиненной геодезистом Леонтьевым, изображен берег от Колымы к губе Чаун с великим небрежением и как будто в доказазательство, что геодезисты не токмо вовсе не помышляли об описи, но даже не пользовались картой Шалаурова, на коей сия часть берега проведена с довольной точностью. Такая неосновательность геодезистов удивляет тем более, что пройденные ими расстояния при описи Медвежьих островов и даже суточные переходы в сию последнюю поездку показываются в саженях, почему должно думать, что расстояния измеряемы были цепью; но в торосах такой способ вовсе не удобен и, вероятно, употребляется только на ровных местах.[74]
Ноября 6-го отправились геодезисты из Нижне-Колымска, по ордеру от полковника Плениснера, в Тобольск, откуда сибирский губернатор Чичерин 1773 года в августе послал донесения и карты с прапорщиком Леонтьевым в С.-Петербург. Экспедиция, продолжавшаяся пять лет и сделавшая три поездки в Ледовитое море, хотя и не достигла предположенной ей правительством цели, но не была и вовсе безуспешна. Медвежьи острова с великой верностью геодезически описаны и море исследовано к северу и к востоку от них, сколько обстоятельства позволяли; показание сержанта Андреева о северной земле, обитаемой оленными народами, приняло вид басни, равно и преувеличенное известие о дальнем протяжении Медвежьих островов и их размерении достаточно опровергнуто.
1778 года, августа 11-го (23-го), появился Кук в Беринговом проливе с известной целью: отыскать проход в Атлантический океан мимо северных берегов Америки или Азии. Ледяные поля, примкнувшиеся к Ледовитому мысу, остановили Кука на восток, а противные ветры и позднее время года принудили знаменитого мореплавателя возвратиться, достигнув на западе мыса, названного им Северным,[75] который определен в широте 68°56 , долготе 179°11 W от Гринича; склонение компаса найдено здесь 26° восточное. Капитану Куку казалось, что от сего мыса берег принимает почти западное направление и что за ним находится озеро или залив.
Учиненная в 1823 году опись показывает, что догадки Кука в сем случае были неверны, а определение широты мыса Северного довольно согласно с моими наблюдениями, на самом почти мысе учиненными; по оным широта 68?55 16», долгота 179°54 W; склонение компаса 21°40 восточное.
Азиатский берег до мыса Северного не мог быть осмотрен Куком иначе, как весьма поверхностно. На обратном плавании, усмотрен остров, «имеющий от 4 до 5 миль в окружности, средней вышины, с отвесными, скалистыми берегами, в расстоянии трех миль от материка». На карте положен сей остров, названный Burney's island, в широте 66°45 , долготе 185°5 восточной.
Поелику около сего места не находится другого острова, кроме Кулючина,[76] то, без сомнения, Burney's island есть тот самый, до которого в 1823 году наша экспедиция доехала; описание наружного вида его совершенно оправдывает догадку, хотя в определении географического положения находим значительное несогласие, ибо по обсервациям, учиненным мной на южной оконечности острова, широта места 67°26 46», долгота по счислению 184°28 восточная.
Далее к востоку в широте 67°3 , долготе 188°11 , усмотрел капитан Кук довольно значительной высоты мыс, отвесно стоящий над морем. «К востоку от него берег идет высокий и приглубый, но к западу он низмен и направляется к NNW и NWtW почти до самого мыса Северного. Глубины, в одинаковых расстояниях от берега, везде почти одинаковы как у азиатских, так, и у противолежащих берегов Америки. Самая большая глубина, плывя вдоль них, была 23 сажени, и ночью или в туманную погоду лот может служить не бесполезным вождем в плавании вдоль обоих сих берегов».
На счет сих замечаний капитана Кука можно сказать, что весь берег к востоку от Шелагского мыса до мыса Северного, и от сего последнего до острова Кулючина, нельзя назвать ни низменным, ни высоким; он переменяется и именно около мысов Оньман (к западу от острова Кулючина), Кивера и Казьмина представляет довольно высокие, несколько отлогие горы и отвесные скалы.
В плавании между берегами Азии и Америки, к северу от Берингова пролива, капитан Кук и астроном Бялей неоднократно думали видеть приметы близости земли на севере. Почти неприметное увеличение глубины моря с удалением от берегов обоих материков, стада гусей и уток, летевшие от севера на юг в августе месяце, в такое время, когда сии птицы, действительно, в полуденные страны отлетают, самое образование льдов, — все, по мнению Бурнея, согласно указывало на неизвестную землю к северу от пролива. Течения никакого не замечено, хотя льды приметно на юг подавались.
Кому неизвестны описания экспедиции, отправленной в северо-восточную Азию и к северо-западным берегам Америки для географических исследований, под начальством капитана Биллингса, с 1785 года по 1794 год? На русском языке описаны ее действия капитаном Сарычевым,[77] который был деятельнейшим в ней сотрудником, а на английском — секретарем экспедиции Сауером.[78]
В числе многих предметов, составлявших цель сего предприятия, было и испытание возможности мореходного сообщения из Ледовитого моря через Берингов пролив в Восточный океан. Для того (на реке Ясашне, близ Верхне-Колымского острога) построили два мореходных судна — «Паллас»[79] и «Ясашну».[80] На первом находился начальник экспедиции капитан Биллингс, второе поручено в командование капитану Сарычеву.
1787 года, мая 25-го, поплыли оба судна вниз по Ясашне и Колыме и 18 июня находились против Нижне-Колымского острога, где нашли широту 68°17 14», долготу 163°17 30» восточную; склонение компаса 14°14 восточное.
19-го числа «Паллас» поплыл далее, а 21-го последовала за ним и «Ясашна». 22-го соединились оба в восточном устье Колымы, близ Шалауровских казарм и Лаптева маяка. Капитан Сарычев замечает: «Кажется вероятно, что прежде фарватер реки был возле правого берега, что доказывают построенные на нем Лаптевым для людей казармы, близ коих вытащен был и бот его, но теперь не только большое судно приблизиться к сему берегу не может, но и шлюпка подходит с трудом, и то в водополье, а во время убыли воды отмель бывает версты за три».
23-го числа юго-западным ветром развело волнение, и в «Ясашне» оказалась уже течь, которую, однакож, скоро остановили.
24-го начальник экспедиции объявил себе чин капитана 2-го ранга, и того же дня оба судна снялись с якоря, и через 6 миль вышли из устья Колымы в Ледовитое море. «Глубина реки по фарватеру, который здесь до 200 сажен шириной, была от 3 до 5 сажен; на дне жидкий ил. Берег продолжается каменным утесом вышиной до 8 сажен; под ним видно много наносного леса».
Укрываясь от льдов, носившихся близ берегов, суда входили в небольшие заливы за мысами и останавливались на якорях, когда не находили возможности плыть далее. 28-го, находясь в заливце между Большим и Малым Барановыми камнями, против ручья, Биллингс устроил свою обсерваторию на берегу, нашел широту того места 69°27 26», долготу по хронометру 167°50 30». Капитан Сарычев в своем сочинении показывает обсервованную широту того же места 69°29 , прибавляя: «Из сего видно, что на всех прежде изданных картах берег Ледовитого моря положен далее к северу почти на два градуса». Склонение компаса было здесь 16°00 восточное.
1 июля оба судна снялись с якоря и старались пробираться на север, где льды, казалось, уменьшались, но самый густой туман, препятствовавший видеть далее двух сажен, понуждал их ложиться часто на якорь. Самое большое отдаление от берега к северо-западу простиралось не более 20 миль; отсюда принуждены были поворотить обратно, «ибо высокие и большие льды, коим не видно было конца, покрывали впереди все море, и ударяющиеся об них волны производили ужасный шум». «Паллас» 2-го числа положил якорь в заливце за мыском западнее того, у которого вчера стояли; «Ясашна» скоро с ним соединилась.
5-го и в следующие числа, пытаясь проплыть далее на восток и встречая всегда препятствия от льдов при частых густых туманах, миновали 19 июля Большой Баранов Камень, но, прошед на северо-восток около 11 миль, ледяные громады, из коих многие на 16 саженях глубины доставали дно, принудили их укрыться по западной стороне сего мыса и положить якорь.
Здесь капитан Биллингс составил совет из офицеров, в коем положено: «за невозможностью пройти далее к востоку и за поздним осенним временем возвратиться на Колыму». Лишь только кончился совет, то снялись и на завозах пошли на запад. 26 июля вошли в устье Колымы, коей течение было столь тихо, что через пять дней дошли до Нижне-Колымска «и тем кончили сколь трудное, столь и опасное плавание по Ледовитому морю».
По окончании плавания Биллингс вторично собрал совет, в коем рассуждаемо было. — «как бы удобнее и безопаснее обойти водой или берегом мысы Шелагскмй и Чукотский». Опыт показал, что водой сего исполнить было не можно; оставалось еще средство объехать мысы зимой на собаках, «но оно отвергнуто в совете, так как неудобное, потому что нельзя взять с собой для собак корма более как на 200 верст пути».
Наконец, положено сделать еще покушение с восточной стороны, от Берингова пролива, на судах, приготовлявшихся в Охотске.[81]
На пути в Берингов пролив в 1791 году капитан Биллингс на судне «Слава России» зашел в губу Св. Лаврентия, где его навестили чукчи. Они сказывали начальнику экспедиции, что Ледовитое море почти всегда покрыто бывает множеством льда, и что нет возможности плавать по сему морю, не только на больших судах, но и на байдарах. Поверив таким рассказам более нежели собственному опыту,[82] капитан Биллингс отменил намерение обойти морем Шелагский Нос я, как будто из благодарности к чукчам за избавление его от предстоявших ему в плавании опасностей, решился на труднейший, но менее славный подвиг: проехать через чукотскую землю и ввериться дикому и коварному ее народу, пренебрегая даже мерами осторожности, вопреки убедительным представлениям своих подчиненных и особенно капитана Сарычева.
11 августа капитан Биллингс отправил геодезии сержанта Гилева морем на чукотской байдаре описывать берег кругом восточного Чукотского мыса, до острова Кулючина, откуда стараться выехать ему навстречу, при путешествии Биллингса берегом.
Сержант Гилев, отправясь, ехал на байдаре подле берегов до Восточного мыса,[83] перешел пешком через перешеек его к Ледовитому морю, откуда следовал подле берегов к NW то на байдарах, то пешком, смотря по тому, как носящиеся по морю льды позволяли или препятствовали; наконец, не доходя до острова Кулючина 90 миль, сидячие чукчи отказались провожать далее и отдали его случившимся тут оленным чукчам, которые на своих оленях через горы привезли его в стан к Биллингсу, находившемуся тогда близ вершины реки Югней, впадающей в Кулючинскую губу.
На пути сюда, на первой версте от озера Югней, осмотрел штурман Батаков ключи теплых вод, которые описывает таким образом: «Они находятся на невысокой каменной горе, и составляют четыре овального вида водоема, которые возвышены от поверхности горы на 1 1/2 фута тонкими закраинами, сверху загнувшимися на внешнюю сторону так ровно, что сии водоемы походят совершенно на котлы, врытые в землю. Они все наполнены, с краями на-ровень, теплой, густоватой, белесоватого цвета водой. По середине их видны бьющие снизу ключи наподобие кипящей воды, где до дна не могли достать палкой, а к. краям находится вязкий известковый ил, от осадки которого, как думать должно, произошли закраины котлов. Величина сих водоемов от 6 до 3 сажен в окружности; другие два находятся в 50 саженях от первых». Штурман Батаков по наружным признакам полагает, что сия гора некогда была огнедышащей сопкой.
Капитан Биллингс с сержантом Гилевым ездил по Кулючинской губе, до ее устья, которое по описанию «лежит в 120 милях от Берингова пролива и вдалось внутрь Чукотской земли к югу на 60 миль. Ширина ее не более семи миль. В нее впадает много речек и две реки: Югней и Килью; первая течет из озера, вторая из горных хребтов. Устье Кулючинской губы имеет ширины 4 мили; по середине его лежит остров Пессоне величиной до трех миль. Чукчи сказывали, что по западную его сторону мелководно, а по восточную глубоко, так что сим проливом входят в губу киты. Остров Кулючин лежит в море, от устья губы к N в 10 милях». По карте капитана Биллингса середина острова Кулючина находится в широте 67°30 , долготе 185°26'W от Гринича.
На всем пути капитана Биллингса, до первого русского селения на Большом Анюе, при устье Индигирки, куда он прибыл 17 февраля 1792 года, чукчи, державшие путешественников, так сказать у себя в неволе, нисколько не изменили обыкновенного своего тракта и медленного на оленях кочевания, идя всегда долинами и не приближаясь к морскому берегу ближе 50 миль. Биллингс скучал продолжительностью, трудностями пути и обращением чукчей, от которых должен был переносить обиды.
Штурман Батаков с великим трудом замечал направления пути и измерял пройденные расстояния, означая в журнале своем имена рек, положение гор и все, что мог расспросами узнать от чукчей, для положения всего на карте.
Говоря о Чукотской стране вообще, капитан Биллингс в своих записках замечает: «Она вся состоит из гор и бесплодных долин; на горах никакой травы не приметно, выключая моха, который служит пищей оленям; везде виден голый камень. В некоторых долинах торчат; палочки тальниковые, очень нетолстые; климат самый несносный: до 20 июля неприметно лета, а около 20 августа приближение зимы во всем уже является».
«Чукотская земля возвышенна, и часто попадались нам горы удивительной вышины. По горам и в долинах во многих местах снежные кучи покрывают землю весь год. По долинам, направленным к северу, протекает множество мелководных рек и речек, имеющих каменистое дно. Самые долины большей частью болотисты и наполнены множеством малых озер. Ягоды родятся только голубика, брусника и водяница, называемая шикшей. При берегах северовосточной, восточной и отчасти южной сторон ловятся сивучи, моржи и тюлени. Северный олень, горный баран, бачоватый волк, медведь, лисицы и песцы составляют все царство четвероногих. Во время кратчайшего лета видны орлы, соколы, куропатки и разных родов водяные птицы, а во время зимы, когда жители путешествуют, то везде летают за ними вороны».
Об обитателях сей дикой страны Биллингс в своих записках нам ничего не сообщает, кроме описания некоторых суеверных обрядов, и нам остается сожалеть, что необычайные труды, путешественниками перенесенные, в проезде через всю чукотскую землю, не познакомили нас короче с ее обитателями.
По смерти купца Ляхова купец Сыроватский вступил, по частной передаче указа Якутской воеводской канцелярии, во владение островами, открытыми Ляховым. Желая распространить промыслы, передовщик (начальник артели) Сыроватского мещанин, Санников открыл от второго острова на запад новый остров, который, по высоким каменным горам и по малому объему своему, назван Столбовой. Тот же Санников, после смерти Сыроватского, быв послан сыном его, мещанином Сыроватским, открыл, в 1805 году, на восток от третьего Ляховского, или Котельного острова, другую землю, которая названа. Фаддеевским островом, потому что первое на нем зимовье построил промышленник Фаддеев.
В 1806 году, промышленниками Сыроватского открыта от сей земли в близком расстоянии другая, названная впоследствии времени Новой Сибирью.
В то же время купец Протодьяконов, не имевший сначала успеха в обретении от устья Лены какого-либо нового острова, решился просить государя императора о дозволении ему с товарищем его мещанином Бельковым производить промыслы на Котельном острове и тем уничтожить исключительное право Сыроватских.
Сие обстоятельство подало повод государственному канцлеру, графу Николаю Петровичу Румянцеву, отправить Геденштрома на сии острова с поручением обозреть их со всей подробностью.
Между тем, еще до отъезда Геденштрома, в 1808 году, найден мещанином Бельковым островок, отделяющийся от западного берега Котельного острова узким проливом и называемый поныне Бельковским островом.
1808 года в августе отправился Геденштром из Иркутска в Якутск, вместе с землемером Кожевиным, откомандированным ему в помощь. Окончив все нужные к предстоящему путешествию приготовления, Геденштром отправился из Якутска 18 ноября и 5 февраля 1809 года прибыл в Усть-Янск. Здесь представились ему величайшие затруднения в исполнении первоначального плана, состоящего в том, чтобы учредить на Котельном острове главную складку запасов и начать от него опись берегов к востоку. Хотя сие намерение и рушилось, но благоразумием и деятельностью своей Геденштром привел себя в состояние употребить наступившую весну с пользой для географии.
Средства его, конечно, были весьма ограничены, но он старался вознаградить недостатки усердием. Он имел октан, одну старую астролябию, «которая для верного назначения широты места не годилась», и довольно хороший «морской или пель-компас». Для успешнейшего действия Геденштром поручил землемеру Кожевину с астролябией описать первую от Котельного острова, к востоку лежащую землю, т. е. Фаддеевский остров, и на обратном пути объехать первый и запеленговать второй Ляховский острова. Мещанину Савинкову, который находился при экспедиции в числе добровольно сопутствующих, поручено узнать пространство пролива, отделяющего Котельный остров от Фаддеевского. Себе предоставил Геденштром, разделясь с Кожевиным на Фаддеевском острове, описать открытую, по объявлению Сыроватских, на 300 верст к востоку от сего последнего острова землю, называемую ныне Новой Сибирью.
Отправясь 7 марта из Усть-Янска, приехали к первому Ляховскому острову (число в журнале Геденштрома не показано), где шесть дней сильные вьюги держали на месте. По прибытии, наконец, на Фаддеевский остров землемер Кожевин и Санников с Геденштромом разделились. Он сам направил путь на Новую Сибирь, взяв вожатым устьянского крестьянина Портнягина.
Землемер Кожевин описал западный, южный и восточный берега Фаддеевского острова, объехал также первый, запеленговал второй Ляховский острова и возвратился в Усть-Янск благополучно.
Мещанин Санников переезжал во многих местах пролив между Котельным и Фаддеевским островами и нашел, что ширина его, примерно, от 7 до 30 верст.
Геденштром описал южный берег Новой Сибири на 220 верст, нашел, что промышленники Сыроватского, вместо 300 верст, как объявляли, проехали по новой земле только 65 верст, и возвратился благополучно в Усть-Янск три дня после Кожевина.
Геденштром, намереваясь в будущем году провести лето на Новой Сибири, завезти туда оленей и лошадей, построить заблаговременно зимовье на сем острове и увериться в способах продовольствия на нем, отправил мещанина Санникова с пятью промышленниками на Новую Сибирь, на летовку, так сказать, для испытания, а сам ездил в Верхоянск для разных хозяйственных распоряжений.
Возвратясь к осени 1809 года в Усть-Янск, чтобы не остаться праздным, делал Геденштром опись приморского берега к Индигирке. Тут узнал он о возвращении в начале ноября Санникова с артелью от Новой Сибири. По объявлению их, лето было столь холодное, что даже во многих местах не сходил снег и травы никакой на было. Рыбы в реках не видно другой, кроме рогатки (рыбка в 4 вершка длины); впрочем, рыба и не могла входить с моря, потому что берегового льда в то лето не разносило. Бывший при артели плотник построил на Новой Сибири два зимовья и три стана. Мещанин Санников также вывез с собой некоторые вещи, найденные на Фаддеевском острове и на Новой Сибири. На первом найдены юкагирские сани и обделанная кость с выемкой, в которую вкладывалось каменное острие для сбития с оленьих кож шерсти, а на Новой Сибири обделанный кусок мамонтовой кости, наподобие чукотских топоров. «Все доказывает, — говорит Геденштром в своем занимательном журнале, — что были на тех островах юкагиры, с давних лет туда зашедшие, ибо ежели предполагать, что вещи сии принадлежат нынешним юкагирам матерого берега, то для чего им употреблять кость и камень вместо железа, которого у них довольно привозного»?
Зиму провел Геденштром с своими людьми в так называемом Посадном зимовье (на морском берегу, около 100 верст к востоку от Святого Носа, и в 180 верстах от ближайшего селения на Индигирке), куда все нужные запасы завезены были заблаговременно. «Время, — говорит Геденштром, — протекало у нас скорее, нежели у иного при всех городских забавах. Но цынга, которая в здешних местах обыкновенно случается зимой, посетила и нас. Более двух месяцев продолжающаяся здесь ночь, делает воздух чрезвычайно густым и нездоровым: без частых ветров и вьюг, которые посылает тогда благотворная природа для приведения в движение сего тяжелого воздуха, места сии были бы действительно для человека зимой необитаемы. Я предвидел нашу опасную болезнь и принял для спутников моих все предосторожности, состоявшие в свежей пище, беспрестанном движении и пр. Зато и показалась она только у меня и у одного казака, потому что мы менее всех других предохранялись движением. Но повторяемые приемы селитры, отвар кедрового сланца и принужденное сильное движение при самом появлении болезни избавили нас скоро от нее».
1810 года, января 29-го, Геденштром поехал из Посадного стана в Усть-Янск, где присутствие его для различных распоряжений было необходимо. Руководствуясь опытом Санникова, летовавшего в прошедшем году на Новой Сибири, Геденштром отменил лошадей и распорядился, чтобы одни олени были переведены туда, но не прежде, как уверившись, что Новая Сибирь не есть остров, а действительно обширная земля.
Преодолев многие препятствия и затруднения, Геденштром, наконец, 2 марта отправился из Русского устья (на Индигирке) на 29 нартах в море, держа путь к поставленному им в 1809 году кресту близ Песцового мыса. 13-го числа приехали к Новой Сибири, в 10 верстах западнее сего места. «Столь малой ошибкой, — говорит он, — обязан я Деревянным горам, которые увидели мы еще за 120 верст до Новой Сибири». Дорога была по частым торосам весьма трудна, тем более, что индигирские собаки и проводники не имеют довольного навыка в разъездах такого рода. Отправив с креста 22 нарты обратно на Индигирку, продолжал Геденштром на семи лучших нартах описывать берег к востоку. У Песцового мыса определили по наблюдению склонение стрелки 15° восточное, а широту 74°45 , которая от определения лейтенанта Анжу разнствует только 5 недостаточно.
Мещанин Санников отправлен на одной нарте через остров к северному берегу Новой Сибири.
16 марта Геденштром находился уже у Каменного мыса, с которого берег Новой Сибири склоняется к западу. С высоты сего мыса виднелась на NO синева, совершенно похожая на отдаленную землю».
Наутро приехал и Санников. Проехав землей 70 верст на север, выехал он к морскому берегу, откуда поворотил к востоку и ночевал в пяти верстах от Геденштрома. Он также принял синеву к NO за отдаленную землю.
Уверившись в небольшом протяжении Новой Сибири на восток, Геденштром отменил намерение летовать на ней и, отпустив Санникова в Усть-Янск, пустился к NO за новым открытием.
«Дорога была из труднейших, ко все труды были забыты, когда прежде виденная синева представилась через зрительную трубку белым яром, изрытым, как казалось, множеством ручьев. Вскоре яр сей показался простирающимся полуциркулем, почти соединяющимся с Новой Сибирью. Но, к крайнему прискорбию всех, на другой день узнали мы, что обманулись. Мнимая земля преобразилась в гряду высочайших ледяных громад, 15 и более сажен вышины, отстоящих одна от другой в 2 и 3 верстах».
Желая запастись дровами на дальний путь, возвратился Геденштром отсюда на Новую Сибирь и, нагрузил ими нарты на 14 суток, отправился вторично 24 марта на восток, но торос был столь густ, что в 4 дня проехали не более 70 верст. «Здесь увидели мы, к крайнему удивлению, в 5 верстах воду и носящийся по морю лед. Сия вода была, как я после уверился, морская полынья, простирающаяся почти от Новой Сибири до Медвежьих островов, что составит до 500 верст».
Намереваясь ехать прямо к Лаптевскому маяку на устье Колымы, три раза приближался Геденштром к полынье и, наконец, уверившись в непроходимости сей препоны, поворотил на юг и выехал на азиатский берег около устья реки Курджагиной, пробыв 43 дня в пути (считая от Индигирки) вместо предположенных 28 дней, отчего он весьма нуждался бы в запасах, если бы 11 убитых им белых медведей не отвратили недостатка в корме собак. 13 апреля приехали к Лаптевскому маяку.
Еще до отправления своего на Новую; Сибирь Геденштром послал на Колыму нарочного с предписанием изготовить под экспедицию пять отборных нарт, но как вместо таких встретили их четыре весьма дурные нарты, то он принужденным нашелся ехать в Нижке-Колымск и немедленно принять нужные меры. Вместе с тем вновь присланного к нему в Усть-Янск землемера Пшеницына (на место заболевшего Кожевина) отправил он для летовки на Котельный остров. Наконец, 18 апреля Геденштром отправился из Нижне-Колымска на пяти нартах, имея корма на 20 дней. У Баранова Камня продержала его жестокая буря от востока семь дней; потом пустился он в море, держа на NO 20°. На расстоянии 150 верст стали попадаться земляные глыбы на льдинах.
«Мая 1-го видели мы стадо гусей, летевших на NNW, и белого филина; на N подымались облака; глубина морская уменьшалась. Все доказывало близость земли. В 245 верстах от Баранова Камня переехали мы щель в 1 аршин ширины, но в 5 верстах доехали до щели в 15 сажен. Здесь заметил я быстрое морское течение на OSO и заключил, что щель сия сделалась от бывшей с востока бури. В 5 верстах сих глубина мооская от 11 1/2 сажен уменьшилась до 11 сажен».
Сравним сии обстоятельства с теми, которые испытаны мной десять лет после Геденштрома.
Курс NO 20° по компасу, исправя склонением компаса (15° восточное), проходит по самым тем местам, по коим в 1821 и 1822 годах мы проезжали. 150 верст от Баранова Камня, где Геденштром нашел земляные глыбы на льдинах, есть почти тот самый пункт, откуда в 1821 году, следуя к юго-востоку, поворотили мы назад, а встреча щелей в 245 верстах воспоследовала там, где в 1822 году нашли мы попеременные полыньи и чрезвычайные торосы, в коих вырыли вторую яму для хранения припасов, дабы облегчить езду в торосах. Нами измеренная глубина здесь 14 1/2 сажен, грунт ил, а на 30 миль севернее нашли мы 14 1/2 сажен, грунт дресва или камень. Сии глубины несогласны с показанием Геденштрома, и как он не выходил из пределов нашей езды, во время коей многократно измеряема была глубина моря, возрастающая с удалением на восток и умаляющаяся к западной стороне, не уменьшаясь к северу, то я имею достаточные причины полагать в измерениях его ошибки, тем более вероятные, что, как мне известно, настоящего, на футы измеренного лот-линя при нем не находилось, а пройденные расстояния полагались по примерному соображению бега собак без поверки обсервованными широтами.
Что полагаемые таким образом расстояния весьма не надежны и у Геденштрома всегда были слишком велики, в том свидетельствует его опись Новой Сибири, впоследствии поверенная лейтенантом Анжу. Явление гусей и филина в значительном отдалении от материка не должно также нас удивлять и отнюдь не может служить доказательством близости другой земли на севере, ибо гуси, пролетая к морскому берегу от юга и не находя воды, обыкновенно пускаются вдаль к полыньям, пока вскрытие рек не позовет их обратно, а филин есть плотоядная птица, ищущая пищи в объедках белых медведей. Если бы в исходе лета мы видели стада гусей, от севера через море к югу летящих, то, конечно, можно бы думать с некоторой основательностью, что они оставили северную землю и возвращаются в полуденные страны.
Не видя возможности ехать далее на север, Геденштром желал выехать к Шелагскому мысу, но тонкий лед ему и в том покушении воспрепятствовал, так что с трудом нашел он свой старый след, по которому приехал 8 мая к Баранову Камню, где вторично сильная буря два дня его продержала.
Проведя лето в Нижне-Колымске Геденштром отправился 18 сентября на нартах к Индигирке, делая всему берегу опись. На Индигирке застал он геодезиста Пшеницына, который оставался все лето на Яне и Индигирке, не находя возможности перебраться для летовки на Котельный остров.
В половине октября отправился в Усть-Янск, прямым путем через тундру. «На сем пути, — говорит Геденштром, — примечательно озеро Хастах длиной 14, а шириной 6 верст. Оно в каждую осень выбрасывает на берег великое множество известного по естественной истории смолистого дерева (bituminosis Holz) в виде щеп. Берега завалены им в иных местах на аршин вышиною; между сими щепами попадается мелкими кусками вещество, очень похожее на камедь. Оно горит, как янтарь, но имеет смолистый запах, и судя по тому, есть, вероятно, не что иное, как затверделая смола лиственицы. Ближнее расстояние сего озера от моря 115 верст, от леса 20 верст».
Он сообщает нам и другое, не менее примечательное явление природы. «На тундре также находят леса, в ярах над озерами и реками целые березы с корнями и корой. Они истлели, но жители употребляют их на топку в случае недостатка в дровах. Они не дают пламени. Жители называют сии березы адамовщина».
В Усть-Янске осведомился Геденштром о возвращении Санникова от Котельникова острова. Вот краткий отчет его:
«Мещанин Бельков (компаньон купца Протодьяконова) вместе с мещанином Санниковым летовали сего 1810 года на Котельном острове для промысла мамонтовой кости и песцов. Они избрали для летования западную сторону острова, на которой предполагали иметь изобильнейшие промыслы, потому что до сего времени никто на сей стороне не бывал.
Мещанин Санников, проходя по западному берегу Котельного острова, в 150 верстах от тех мест, до коих доходили прежние промышленники, нашел:
1. На берегу выкопанную могилу: тело было вырыто медведем. Подле могилы стояла долгая, узкая и высокая нарта, строение коей от всех известных отлично и доказывало, что тащили ее люди лямками. В одном конце могилы сделан деревянный крест, обложенный свинцом с обыкновенною, церковной, русской надписью. Подле креста лежали железный ботас (род узкого однолезвийного копья) и две железные стрелы.
2. В недальнем от сего места расстоянии было четырехугольное рубленое зимовье, в коем найдено несколько вещей из оленьего рога, тесанных топором.
3. На речках, где линяют гуси, находил Санников гусиные кости в доказательство, что были здесь люди, а на морском берегу видел китовые позвонки. Также замечено им, что дикие олени сего места гораздо боязливее и осторожнее находящихся на матерой земле Сибири.
4. Берег в том месте, до коего Санников доходил, оборачивается на восток, а на северо-западе, в примерном расстоянии 70 верст, видны высокие каменные горы».
Как Санникову и всем устьянским и индигирским промышленникам было известно, что на западном берегу острова никто прежде не бывал, то виденные признаки бытия здесь русских людей приписывает Геденштром крушению какого-либо коча мореходцев XVII столетия.
Замечание Санникова касательно высоких гор на NW от Котельного острова побудило к намерению весной следующего года подробнее все исследовать. Окончательную опись Новой Сибири и Фаддеевского острова поручили геодезисту Пшеницыну, а казачьему сотнику Татаринову, которого обучили употреблению компаса, приказано попытаться объехать с северной стороны полынью, протянувшуюся от Новой Сибири к Колыме.
Занимаясь распоряжениями к приведению изложенных намерений для будущего года в исполнение, ездил Геденштром в Верхоянск, где получил повеление от иркутского гражданского губернатора возвратиться немедленно в Иркутск для личного обо всем отчета, с тем, чтобы ко времени отправления на острова быть опять в Усть-Янске.
По прибытии Геденштрома 4 января 1811 года в Иркутск объявлено ему, что гражданский губернатор, видя отягощение, которое малочисленные жители берегов Ледовитого моря несут от экспедиции, представлял уже высшему начальству об ее уничтожении. По рассмотрении всех действий Геденштрома предположено было окончить опись островов Котельного, Фаддеевского и Новой Сибири, однакож с тем, чтобы все выполнено было без Геденштрома, которого губернатор оставил при себе.
Вследствие сего даны нужные предложения геодезисту Пшеницыну, которому назначены в помощь мещанин Санников, сотник Татаринов и унтер-офицер Решетников, находившийся с Геденштромом во всех его разъездах.
Геодезист Пшеницын выехав в начале марта 1811 года из Русского Устья (деревня на Индигирке) на Новую Сибирь, в нартах, объехал ее, описал и представил карту. Земля сия оказалась островом, имеющим в окружности 470 верст; с северной стороны Каменного мыса сотник Татаринов пускался в море, но, проехав не более 25 верст, доехал до тонкого льда, за которым видно было открытое без льдов море. Северные берега сей земли состоят из крутых, почти неприступных яров. Наносного леса на южной стороне довольно, а на северной, кроме двух губ, нигде его не находили.
Мещанин Санников также в начале марта 1811 года пустился из Усть-Янска в трех нартах на Фаддеевский остров, оставив товарища своего унтер-офицера Решетникова для приготовления всего нужного к летованью на Котельном острове. Прибыв на Фаддеевский остров и дав нужный собакам отдых, 27-го отправился он в путь для объезда всего острова. В западной стороне его, с которой начал путь свой, море, почитаемое прежде проливом, оказалось заливом. Верхний конец сего залива оканчивается до самого моря низменным песком, которым Фаддеевский остров соединяется с Котельным. Северо- западная оконечность Фаддеевского острова состоит из каменного, высокого, узкого, далеко в море простирающегося мыса, от которого земля, оборачиваясь круто на юго-восток, составляет губу; в восточной части острова берег, склоняясь к юго-востоку, простирается до Благовещенского мыса, составляющего восточную оконечность острова, до которого Геденштром доезжал в 1809 году и с которого он пустился на Новую Сибирь.
Отчет сей выписан мной из приложения к журналу Геденштрома.
С северного берега видел Санников на севере землю с высокими горами; пустившись туда, проехал не более 25 верст, когда был удержан полыньей, простиравшейся во все стороны; земля ясно была видна, и он полагал, что она от него не более 20 верст отстояла. С Благовещенского мыса также пускался он на север в море, но, проехав не более 30 верст, доехал до открытого моря.
12 апреля Санников возвратился в Усть-Янск и тотчас приступил к отправке оленей и прочего на Котельный остров для летовки. 2 мая обоз его выступил из Усть-Янска, а 17-го прибыл благополучно на Котельный остров. Олени по долгом ожидании, наконец, пригнаны на остров 9 июня, числом 23, тогда как лед во многих местах уже был изрезан щелями и сообщение делалось крайне опасным. Назначенные для Пшеницына на Фаддеевский остров олени по причине позднего времени не были приведены, почему предвиделись для него величайшие недостатки и затруднения провести лето в таком беспомощном состоянии.
Олени, невзирая на то, что от трудного и дальнего пути к Котельному острову были весьма изнурены, скоро поправились, так что 25 июня могли отправиться в путь. Следуя на оленях, не могли всегда держаться берега, где редко бывают довольно хорошие для оленей кормовища; зная также западную и восточную стороны острова на дальнее расстояние, приняли намерение пройти внутрь земли как можно далее и тогда оборотиться к берегу и придерживаться его сколь возможно ближе, пока опять дойдут до известных уже мест.
Таким образом пустились вверх по Царевой реке, с которой своротили вправо, на восточную сторону острова, к Санниковой реке, от которой все, уже держась берега, обошли весь остров вокруг. Сей путь совершили в 54 дня, и возвратились в зимовье 17 августа. На пути питались более дикими гусями и оленями; первых стреляли из ружей, а оленей убивал юкагирский князек посредством приученного к такому промыслу домашнего оленя, который неприметным образом приближался к табуну диких оленей и закрывал собой своего хозяина.
В сем путешествии встретились следующие замечания достойные предметы:
«1-е. В значительном расстоянии от берега на возвышенных местах лошадиные, буйволочные, бычачьи и овечьи головы и кости в великом множестве, ведущие к заключению, что сии животные водились здесь в древние времена целыми стадами. Но чем могли они питаться в такой бесплодной и суровой стране? Иначе изъяснить невозможно, как предположив, что тогда климат был здесь гораздо умереннее и сии стада рогатого скота, вероятно были современники мамонтам, кости которых во множестве там находятся, и тогда же произрастал и лес, окаменелые остатки которого встречаются целыми слоями в Новой Сибири.
2-е. Многие признаки юкагирских жилищ. В Усть-Янске и на Индигирке есть предание, что лет за 150 множество юкагиров удалились на острова, избегая от свирепствовавшей тогда оспы; вероятно, что сей народ перешел потом на другие острова или земли Ледовитого моря.
3-е. Из окаменелостей, кроме окаменелого и смолистого дерева, найдено в Санниковой речке на восточной стороне острова множество аммонитов в больших шарах затверделого ила. На западной стороне острова находимы были на берегу китовые кости, и они доказывают, что от Котельного острова к северу простирается беспрепятственно обширный океан, не покрывающийся льдом, подобно Ледовитому морю при материке Сибири, где никогда китов и костей их не видывано }Из описания путешествий XVIII столетия видно, что тогда киты нередко попадались в сем море.}.
4-е. Из описания путешествия Санникова в 1810 году по западной стороне Котельного острова известно, что Санников тогда нашел на самом берегу старое русское зимовье и могилу с крестом и пр. Ныне Санников и Решетников, прибыв на то место, решились открыть могилу; они нашли в ней доревянный сруб, а в нем нижние челюсти человека и следующие вещи: 17 железных стрел, топор, колыб для литья пуль, пилу, две уды, огниво, кремень обитый, костяной гребень и истлевшие песцовые, оленьи и овчинные лоскутья, и юфтевые переды чарков (сибирских котов). Неподалеку от могилы нашли желтой меди кастрюлю, топор и перерубленные лыжи. Могила была вытаяна огнем, что доказывали найденные в ней обгорелые головни и опаленная дресва. Откуда человек русский зашел на сей остров? Кто его похоронил по обрядам русским и азиатским? Когда он здесь был и куда девались его товарищи? Вот вопросы, на которые ответить невозможно.
5-е. Близ устья Царевой реки нашли также ветхое судовое дно. Доски были из соснового, а кокоры из кедрового леса. Конопать была засмоленные мочала».
4 октября Санников отправился для обозрения низменного песчаного места, простирающегося вдоль восточной стороны острова, и для проезда оттуда на Фаддеевский остров, для наведания, как о том приказано ему было от Геденштрома, о геодезисте Пшеницыне.
Геодезист Пшеницын в исходе апреля выехал из русского Усть-Янского селения с сотником Татариновым на Фаддеевский остров, полагая провести на нем лето. Он расположился в зимовье в ожидании оленей, которых должен был туда привести князек юкагирский, но как князек не прибыл, то старался Пшеницын пешком, сколько возможно, следовать берегом.
Перенеся величайшие трудности, он не мог пройти и 50 верст; возвратился в зимовье и ожидал осени, чтобы выехать на матерую землю или на Котельный остров. К несчастью, не было в то лето мышей на острове (мыши островные часто кочуют с острова на остров и даже на матерую землю), и собаки совершенно изнурились, потому что вся надежда их прокормления полагалась на мышей, которых они летом сами ловят. Завезенный корм хранился только на обратный путь.
6 октября прибыл Санников на Фаддеевский остров и застал геодезиста Пшеницына с товарищами в самой крайности. Большая половина собак у них перемерла, а остальные по недостатку в корме столь были худы, что никак ехать было невозможно, а также и в съестных припасах терпели они крайний недостаток.
10 октября все с Санниковым и Решетниковым отправились с Фаддеевского и 13-го прибыли на Котельный остров, где геодезист Пшеницын, из записок Санникова и словесных рассказов, составил журнал и сочинил Котельному острову карту.
27 октября отправились с Котельного острова в путь. На море подвержены были по причине тонкого льда и многих полыней великой опасности, но опытностью Санникова благополучно всего избавились.
12 ноября с оленями прибыли благополучно в Усть-Янск. Отсюда Санников и Решетников 27-го числа выехали в Иркутск, куда прибыли 15 января 1812 года.
Пшеницын оставался для распродажи вещей, припасов, оленей экспедиции и удовлетворения жителей за корм, нарты и прочее. Окончив все, возвратился он в Иркутск в сентябре 1812 года.
Тем кончилась экспедиция Геденштрома, столь занимательная по многим отношениям. Особенно любопытны замечания сего достойного исполнителя опасного и трудного поручения о предметах естествознания льдистой страны, так что не излишним считаю выписать их вкратце из его журнала:
«По всему берегу Ледовитого моря лес не растет. Он оканчивается постепенно; близ пределов своих покрыт мхом, низок и искривлен. На некоторое пространство от конца лесов растет еще низкий тальник и ерник (betula nana), которые с приближением к морю становятся приметно реже и ниже и, наконец, вовсе теряются. Из дерева одна лиственица растет в крайних к северу лесах.
Все пространство от лесов до берега Ледовитого моря состоит из тундры, т. е. покрыто мхом, крайне болотисто и усеяно озерами. В редких местах произрастает трава. Берег Ледовитого моря во многих местах весьма низок, почти равен с морем, так что зимой трудно было бы его отличать без наносного леса. Все доказывает, что сей увал в древние годы был берегом и что Ледовитое море удаляется от берегов Сибири. От низменных берегов простираются в море на дальнее расстояние мели, которые зимой, а часто и во весь год, покрыты густым и высоким торосом.
Многие яры на берегах Ледовитого моря, рек и озер удивления достойны тем, что состоят из правильных слоев льда и земли. В некоторых видны ледяные жилы, перерезывающие земляные слои».
На Ледовитом море в ясный весенний день, особенно в апреле месяце, видимы отдаленнейшие предметы. От устьев Индигирки часто видят Деревянные горы[84] на Новой Сибири. Расстояние их от Индигирки не менее 312 верст. Быковский мыс, на правом устье Лены, имеет низменный берег, но также часто ясно виден бывает с мыса Борхая, влево от Яны, на расстоянии 115 верст.[85]
О северных островах Геденштром замечает, что берега их большей частью состоят из синеватой глины. Из произрастаний находится мох, и в редких местах низкая трава из рода солянок. Напротив, повсюду довольно так называемой куропаточьей травы: растение сие низкое, стелящееся, гнездообразное; им питаются белые куропатки. Наносного с моря леса довольно на берегах, кроме северных берегов Фаддеевского острова и Новой Сибири. Четвероногие: олени, выше станом оленей материка Сибири; песцы, белые и голубые; белые медведи; мыши, бурые с желтыми струйками, изредка белые; также замечены следы россомахи. Все сии звери туземные, вероятно, кроме россомахи. Птицы: белые куропатки; белые филины, какие бывают в Лапландии и по всему северу; турпаны, гагары и род черных гусей, величиной менее казарки, у коих крылья черные, хвост и спина бурые, брюхо и зоб светлобурые. Жители приморские называют их немками. Мясо их весьма вкусно и жирно. Рыбы: на Котельном острове, в Царевой реке, ловится красная рыба зубатка, а на Новой Сибири довольно рогатки. Она величиной до 4 вершков, походит на налима видом и вкусом, только брюхастее, и хвост у нее тонее; на голове четыре твердые, конической фигуры, возвышенности, от которых рыба сия и имя свое получила.
Из ископаемых находится на Новой Сибири смолистое дерево; тут же поблизости есть превосходной доброты точильный камень. Упомянутые выше Деревянные горы названы сим именем от того, что образуют утесы, состоящие из горизонтальных, равной толщины слоев песчаника и смолистого дерева в виде бревен. В утесах бревна сии имеют горизонтальное положение, а на самой вершине горы стоят вертикально одно подле другого. Вышина концов на поверхности земли от 2 до 4 вершков. Вид их весьма походит на заваленную плотину, из которой выказываются одни концы. По всей поверхности горы разбросаны довольно большие куски каменного угля. Вид сего угля чрезвычайно обманчив, потому что он совершенно походит на потухший только что уголь, подернутый в некоторых местах пеплом. Геденштром не мог узнать, из чего состоит нежная, беловатая плева его, крепко, впрочем, соединенная с углем.[86]
На Котельном острове попадаются аммониты. На всех островах находят изредка тёмнокрасные сердолики. Мамонтовые клыки, или, как некоторые называют, рога мамонта, не попадались тяжеле шести пудов, а напротив, на матером берегу, в некоторой отдаленности от моря, находили рога в 12 пудов. Взамен того островная кость свежее и белее. На первом Ляховском острове примечательно, что если отмель на западной стороне острова от продолжительных ветров обнажается, то находят на ней множество вновь нанесенных из моря рогов.
Астрономические наблюдения Геденштрома для определения географического положения мест не заслуживают большого внимания. Широта Святого Носа, полагаемая им 71°50 , разнствует ровно одним градусом недостаточно с определением лейтенанта Лаптева и около 1°5 , также недостаточно, против вернейшей обсервации лейтенанта Анжу. В других местах берег более полуградуса положен южнее новейших определений. Северные острова слишком по долготе растянуты; от самого западного мыса Котельного острова до самого восточного Новой Сибири по карте Геденштрома 285 миль расстояния, но лейтенантом Анжу найдено оно не более 25 миль итальянских. Подобные неверности делают опись Геденштрома ненадежной.
Читатель легко усмотрит из предшествовавшего, что хотя северные берега Сибири и прилежащие к ним острова были неоднократно осмотрены и частью описаны, однакож, за исключением капитанов Кука и Биллингса, ни одна географическая экспедиция, занимавшаяся в сей части света, не могла соответствовать требованиям географов и мореходцев, и морские карты берега разнствовали в широте некоторых пунктов на 1 1/2?. Так, например, на генеральной меркаторской карте, изданной капитаном Сарычевым при путешествии экспедиции капитана Биллингса, положены Святой Нос 70°53 , а северный пункт берега между Алазеей и Колымой 70°07 , у Геденштрома первый 71°50 , второй 70°27 , а на оригинальной карте Дмитрия Лаптева первый 72°50 , а второй 71°05 .
Сверх того, от Шелагского мыса до мыса Северного оставался берег вовсе еще неосмотренным, а известия о плавании казака Дежнева из Колымы в Берингов пролив были столь неопределенны, что Бурней находил в них доказательства в подтверждение гипотезы своей о соединении Америки с Азией перешейком близ Шелагского мыса.[87]
Наконец, неопровергнутые предания, возобновленные в позднейшее время мещанином Санниковым, о существовании земель на север от Котельного острова, и Новой Сибири и против реки Колымы делали географию сей части земли еще более неизвестной, в то время, когда северные берега нового материка приводились в точнейшие пределы трудами Росса, Парри и Франклина.[88]
Таковы, были причины, побудившие императора Александра I повелеть отправить к устьям реки Яны и Колымы двух морских офицеров с помощниками, снабдив их нужными инструментами и доставив все возможные способы к открытию предполагаемых в Ледовитом море земель и точнейшему описанию берегов Сибири между означенными реками и за Шелагский мыс. Морское начальство назначило два отряда, в каждом морского лейтенанта, двух помощников, врача, сведущего по части естествознания, и двух человек нижних чинов, знающих слесарное и плотничное ремесла. Один отряд, под начальством лейтенанта Анжу, должен был отправиться на реку Яну; другой, назначенный действовать с реки Колымы, поручен мне, и по собственному моему желанию определены к сему отряду:
мичман Матюшкин
штурман Козьмин,
доктор медицины Кибер,
слесарь Иванинков,
матрос Нехорошков.
Из числа инструментов для астрономических и физических наблюдений находилось при сем отряде:
Секстанов — 3
Артифициальных горизонтов со ртутью — 3
Карманный секстан — 1
Азимут-компас — 1
Ручных пель-компасов — 3
Термометров:
ртутных — 3
спиртовых — 4
Барометров походных — 2
Инклинатор — 1
Искусственных магнитов — 2
Государственный Адмиралтейский департамент в составленной для руководства инструкции изложил средства и цель отряда следующими словами.-
«Из журналов прежних плавателей по Ледовитому морю видно, что в летнее время, за множеством носимого по оному морю льда, невозможно производить описи на мореходном судне. А как сержант Андреев в 1763 году и титулярный советник Геденштром и геодезист Пшеницын в 1809, 1810 и 1811 годах в весеннее время с удобностью по льду на собаках объезжали и описывали первые Медвежьи острова, а двое последних Ляховские острова и Новую Сибирь, то и ныне полагается таковыми же способами исполнить высочайшую волю его императорского величества, и первый отряд отправляемой экспедиции назначается для описи берегов от устья реки Колымы к востоку до Шелагского мыса и от оного на север, к открытию обитаемой земли, находящейся, по сказанию чукчей, в недальнем расстоянии».
Экспедиция поступила в полное распоряжение сибирского генерал-губернатора, действительного тайного советника Михаила Михайловича Сперанского.