ВОЗВРАЩАЮСЬ В УЧИЛИЩЕ
Утром веселая девушка-письмоносец принесла свежие газеты.
— Ух, и много же сегодня в газете про вашего папу! Поздравляю, — сказала она и крепко пожала мне руку.
Я развернул «Красный черноморец» и стал читать статью, которая называлась:
«ПОДВИГИ НАШИХ ГЕРОЕВ»
«Герой Советского Союза Рындин вписал в историю Черноморского флота немало выдающихся страниц. Он не раз вступал в бой с двумя, тремя, четырьмя вражескими катерами и всегда оставался победителем. На его счету много потопленных вражеских кораблей. Он не страшился ни шторма, ни огня, ни вражеских пикировщиков.
Вот один из последних подвигов командира отряда капитана третьего ранга Рындина, рассказ о котором записан со слов его товарищей…
К ночи поднимается ветер. Волны накатываются на набережную.
— Немецкий караван выходит из Севастополя, — говорит командир соединения.
— Мы его не выпустим, — отвечает Рындин. — Прошу дать «добро» на выход.
— В море семь баллов, — предупреждает командир.
— Хоть десять, немцев нельзя выпустить, — упрямо говорит Рындин.
— Беспокойный человек ты, Юрий Никитич, — улыбается командир. — Добро! Желаю тебе успеха!
Море ревет и стонет.
На катерах все готово к отходу. Матросы знают, что никакой шторм не удержит их командира у пирса.
— Заводи моторы! — кричит Рындин и прыгает на флагманский катер.
Гурамишвили ведет второй катер, Русьев — третий.
На их счету сотни выходов в море, десятки потопленных вражеских кораблей, бои с катерами, бои с авиацией, бои с береговыми батареями. Уже видно зарево в небе — бой вокруг Севастополя начался!
Каравана нет. Катера замедляют ход. Рындин вглядывается во тьму. Нигде ничего. Ушел караван, что ли? Опоздали? Нет, по расчетам он не мог пройти.
Но вот Гурамишвили сигналит: слева — охрана каравана. Моторы приглушены.
— Караван! — докладывает боцман. Рындин считает: один, два, три… десять…
Караван идет кильватерным строем. Немцы торопятся поскорее уйти. Наши моряки дрались за Севастополь 250 дней, немцы не выдержали и трех дней штурма. Немецкое командование, штабы, офицеры, интендантское отребье — те, что грабили Крым, вырубали сады и парки, сожгли «панораму», разрушили все, что дорого русскому сердцу в городе морской славы, идут на кораблях!
— По пятам! — приказывает Рындин. Вперед! Катер мчится на транспорт.
— Трасса по носу! — докладывает боцман. Катер уходит из-под огня.
— Трасса по корме!
Зеленые и красные вереницы светящихся пуль оплетают катера, словно паутиной.
Транспорт мечется, ускоряет ход. Торпеда догоняет его. Взрыв! На транспорте вспыхивает пожар. Еще взрыв — и на воде плавают обломки.
В атаку идет катер Гурамишвили. Перед ним транспорт в пять тысяч тонн.
Кажется, что катер вот-вот врежется в борт транспорта, протаранит его. Но катер, летевший как стрела, резко сворачивает, выпустив торпеду. Торпеда режет волну. Ничто не остановит ее! Взрыв — и от транспорта остается торчащая из воды мачта.
Русьев не отстает: третий транспорт идет на дно. Тогда Русьев бросается на огромную самоходную баржу. Огрызаясь от нападающих на него конвойных катеров, он топит ее.
Катера делают по второму заходу. Вся кильватерная колонна дезорганизована. Уцелевшие гитлеровские суда в темноте натыкаются друг на друга. Катерники знают — у дальнего мыса сторожат наши подводные лодки. А с рассветом их нагонят штурмовики. Ни один не уйдет!
План Рындина по разгрому вражеского каравана приведен в исполнение».
Я отдал газету отцу и маме. Пришли Серго с Русьевым.
— Пора! — посмотрел отец на часы.
— Да, пора, — сверив свои часы, подтвердили Серго и Русьев.
Отец пожелал мне успехов. Русьев передал для Фрола письмо и сто рублей.
— Пусть только Фрол не вздумает покупать папиросы, — засмеялся он.
— Нет, что вы, он больше не курит!
Мы с мамой проводили их до бульвара. Через полчаса катера, гудя, промчались в море…
— Вот и опять он ушел! — вздохнула мама.
— Но он скоро вернется.
— Конечно, вернется! Пойдем, сынок, а то, пожалуй, ты опоздаешь.
Мы спустились на пирс.
— Ну, прощай, Никиток! Она поцеловала меня.
Несколько катеров уходило в Сухуми. Прощаясь, капитан первого ранга протянул мне две гвардейские, черные с желтым, ленточки:
— Это вам с Живцовым, на память. Я бережно спрятал ленточки.
Катером, на котором я шел, командовал рыжий молодой лейтенант. Он был обижен: ему хотелось пойти в бой с другими, а его посылали в тыл. Он особенно звонко отдавал команды, как будто не был уверен, что его станут слушаться пожилые матросы. Но все быстро заняли места, загудели моторы. Катер высоко задрал нос и вышел в открытое море. Лейтенант, наконец, взглянул на меня.
— Хорошо, а? — спросил он, стараясь перекричать гул мотора.
— Хорошо! — крикнул я. Мне хотелось петь и плясать.
Мы неслись мимо гор, кораблей, оставляя за собой стаи резвящихся дельфинов. Я представил себе, как отец, Серго, Русьев так же стремительно несутся на запад.
До Сухуми было далеко, и меня растрясло так, что лейтенант поглядывал на меня с опаской. Но я крепился изо всех сил, говоря себе: какой же я моряк, если не выдержу перехода?
Наконец, уже к вечеру, катер влетел в широкую бухту, развернулся и стал у высокого пирса.
— Приехали, Рындин! — сказал лейтенант в шутку, потому что моряки говорят не «приехали», а «пришли».
Ветерок шевелил листья пальм.
— Пойдем, выпьем? — предложил лейтенант.
— Я не пью! — отказался я, вообразив, что он предлагает мне водки.
— Лимонаду! — рассмеялся от души лейтенант, очень довольный, что удалась его шутка.
Поздно вечером я уехал в Тбилиси.