Предстоит сенсационный процесс
И вот, вместо каторги и тюрьмы, я принял ванну в номере одного из лучших цезарвильских отелей, отлично выспался, позавтракал, отправил телеграмму Сэйни, в которой писал, что необъяснимые обстоятельства заставили меня стремительно уехать из Лабардана, не оставив записки, что я жду ее в Цезарвилле, люблю и целую, целую и люблю. В утренних газетах я прочел процитированную министром внутренних дел статью. За вечерними газетами у киосков стояли нескончаемые хвосты. Амфитрион Гош принес мне эти газеты. Он выглядел так, будто праздновал день своего рождения. Сенсация действительно была потрясающей. Вот как она выглядела в обычном стиле бататских кричащих заголовков:
« Шпион заслан в Батату под видом ботаника ».
« Захвачен в последнюю минуту ».
« Пытался вскрыть сейф и унести чертежи секретного вооружения ».
« Скрещивание цитрусов, как ширма для похищения секретов Батата ».
« Прозорливец в роли свидетеля ».
« Русские необоснованно протестуют ».
« Миранов заключен в цезарвильскую тюрьму ».
« Суд состоится в непродолжительном времени ».
« Арест коммунистов, друзей Советской России. Подозреваются в участии в заговоре ».
Далее подробно описывалось, что «военное министерство недавно обратилось в министерство внутренних дел с заявлением, что некий русский ботаник Миранов, командированный из России в Батату, якобы для скрещивания цитрусов, пытается завести знакомства с военно-изобретательскими кругами и, особенно с военным изобретателем, инженером Дио Диогеном. Министерство внутренних дел, приняв к сведению заявление военного министерства, поручило государственной полиции Бататы неусыпно наблюдать за Мирановым. Полиция обнаружила, что его часто навещают цезарвильские коммунисты. Прибывший в Цезарвилль по приглашению военного министерства и министерства внутренних дел нашумевший в последнее время прозорливец ( „Нечего себе сказать — приглашение!“ — подумал я ), изъявил готовность прочесть мысли Миранова. Как всегда блестяще, прозорливец выполнил все, что от него требовалось, и дал под присягою показание, полностью изобличавшее „ботаника“ в его зловредных замыслах. „Ботаник“ был арестован, в его доме произведен обыск, давший весьма ощутительные результаты. Прозорливец выступит на суде во дворце Справедливой Фемиды, где лицом к лицу обличит шпиона и похитителя военных секретов Бататы».
На другой день утренние газеты «сторонников демократии» пытались убедить читателей, что прозорливец, выступавший против президента в Лабардане, был подлинный, что ранили его в цирке сторонники «независимых патриотов» и что он был арестован правительственной полицией и увезен в неизвестном направлении как раз, перед своим отъездом из страны на «Ахиллесе», но все это казалось неубедительным перед новым натиском правительственных утренних газет, целиком посвященных сенсационному аресту с моей помощью русского шпиона.
Когда я вышел на улицу, мне показалось, что я попал в чудовищный сумасшедший дом. Весь Цезарвилль был заклеен листовками. Аппетитный кролик протягивал к проходившим свои обжаренные лапки: «Голосуйте за жареного кролика в каждом доме. Его вам даст Герт Гессарт». Портреты Агамемнона Скарпия, расфуфыренного и прилизанного, призывали: «Голосуйте за Скарпия». В одном из баров два десятка дюжих молодцов в белых передниках разливали бесплатно живительную влагу и банановое пиво и раздавали их алчущим: «Голосуйте за Скарпия, и у вас будет сколько угодно живительной влаги». Киоски фирмы Гро Фриша выдавали бесплатно ананасовый сок… «Голосуйте за Скарпия и мы вас зальем ананасовым соком». Я увидел разъезжавшего в автомобиле Крабби Гадда, окруженного молодцами с оттопыренными задними карманами брюк. Они то и дело вылезали и заходили в магазины и в бары. За кого же убеждают избирателей голосовать фашисты? Оказывается, тоже за Скарпия. «Коммунисты призывают нас дружить с русскими», — кричал оратор, стоя на пьедестале памятника Независимости Бататы. «Русские хотят поработить нас! Долой русских! Долой коммунистов! Герт Гессарт избавит вас от этого!»
Я ничего не имел против русских. Я часто встречался с ними в портах. Эти матросы были славные и простые парни и мысли их были ясны и чисты. Офицеры их тоже были славные ребята. Почему же Батата ополчилась на русских? Ах, да, они хотели украсть наши военные секреты! Но ведь во всем мире все крадут друг у друга секреты. И, я думаю, бататцы не постеснялись бы спереть все, что возможно, у русских.
Может быть, лучше, как только Сэйни приедет, попробовать унести ноги из этого ада? Переодеться, удрать в порт Трех Фрегатов, наняться на первый отходящий корабль матросом, Сэйни определить на него горничной — и бежать, бежать, куда глаза глядят? Я чувствовал, что затянут в такой капкан, из которого трудно вырваться. Черт меня дернул сделаться прозорливцем! Лучше бы я голодал, изредка ходил бы в рейсы матросом! Не надо мне ни славы, ни благополучия, ни жратвы, ни джазов, ни мюзик-холла, ни хороших костюмов! Говорят, у русских для всех есть работа. И всем платят исправно. Но как попасть к русским?
И нужен ли я им, бывший матрос и никчемный прозорливец?
Я замечтался, замедлил шаги и чуть было не угодил под мчавшийся автомобиль. Какие-то два здоровенных парня, в лихо заломленных фетровых шляпах, подхватили меня под руки, буквально выхватили из-под колес, поставили на асфальт и, приподняв свои шляпы, отошли в сторонку. Я понял: мне не только к русским, мне никуда не уйти из Цезарвилля. Щупальцы государственной тайной полиции вцепились в меня крепко.