…И увидел Иван: скачет конь по полю, ни оврагов, ни рытвин не разбирает. Лес попадется — через лес махнет. Река на пути — через реку перескочит. Из ноздрей у коня пламя пышет, а из ушей дым валит, от копыт искры сыплются. Так топает конь, что гуд идет и по горам и по долам… Бабушкина сказка
Ходили мы с бабушкой в лес за ягодами. И далеко ходили, версты за четыре от города. Пришли на одну поляну — ягод там тьма! Стали собирать. Вдруг слышу я: за лесом шум какой-то.
— Бабушка, что это? — спрашиваю.
Бабушка прислушалась.
— Мужики что-то делают… да много… Пойдем-ка, глянем.
Подхватили мы свои корзинки и пошли через лес туда, откуда несся шум. Глядим, большая поляна, через поляну по самой середине лощина тянется, а за лощиной виднеются мужики в лаптях, все без шапок. Одни лопатами рыли землю, насыпали в тачки, а другие возили эту землю по длинным доскам к лощине и там ссыпали ее. У всех мужиков были растрепаны волосы, смочены потом, расстегнуты вороты; все они работали бойко, словно торопились. Задорный шум висел над поляной. В лощине уже виднелась большая насыпь в виде утюга. Я смотрел на все с недоумением. Зачем мужики пришли в глухой лес и копают землю?
— Дорогу строят, — сказала бабушка, — здесь чугунка пойдет.
— Какая чугунка? — спросил я.
— Сама не знаю. Видать не видала, слыхать не слыхала.
Я смотрел на мужиков, мне очень хотелось узнать, что за чугунка здесь пойдет. Чугункой у нас зовут чугунный тяжелый панок, которым играют в бабки. Не может быть, чтобы такую широкую дорогу делали для панка. Еще чугункой зовут круглую чугунную печь, что ставят на зиму в тех домах, где бывает холодно. У такой печки есть ноги, но пойти она никак не может. Я терялся в догадках.
Мы пошли с поляны в колки. Но в этот день мне и ягоды были не в ягоды, а бабушка сердилась, что пуста моя корзинка.
Я все думал о чугунке: «Чугунка, чугун… Может быть, это вроде чугуна, что стоит у нас в сенях с водой? Но как он может ходить?»
Вечером на улице я спрашивал ребятишек. Никто не знал, что такое чугунка, а веем было интересно знать. Мы собрались на лавочке у Потапова дома и до самой ночи толковали про чугунку. Я узнал только, что чугунка давит скот, калечит людей. Не поостережешься, — и пропал, тут тебе и смерть.
За лето мы раза три ходили в лес смотреть, что делают мужики. Они уже подвинулись ближе к городу. Они рубили лес. Зеленые срубленные деревья лежали длинной, широкой дорогой, а несрубленные стояли плотными, ровными стенами вдоль этой дороги.
Левка Петряев, самый смелый из нас, спросил однажды у мужика-рубщика:
— Дяденька, что вы делаете?
— Полотно, парнишка, строим.
Мы не могли этому поверить: полотно — это материя, из которой шьют штаны и рубахи. Однако и в городе так же говорили: «полотно строят», «полотно пройдет до Соловьева сада, там будет вокзал».
От товарищей и от взрослых я постепенно узнавал: «у чугунки много колес», «внутри у чугунки горит огонь», «у чугунки есть труба».
Очень непонятно все было!
Так прошла осень, потом зима. Работы в лесу кончились. И разговоры о чугунке мало-помалу замерли. Только уже ближе к весне вдруг в город приехало много новых людей; они ходили по улицам, искали квартиры. Они были одеты в черные пальто с светлыми пуговицами, в круглые форменные шапки с кокардами. От них мы узнали, что чугунка скоро пойдет.
Когда стаял снег и хорошо подсохло, мы ходили в лес гурьбой посмотреть, что там делается. За Соловьевым садом кипела работа. Рабочие рыли землю, строили кирпичные дома, стругали, пилили. Крик кругом стоял, шум, горели костры; лошади подвозили доски, ящики, кирпичи. Откуда-то набежали собаки.
Я вспомнил, как еще прошлым летом на этом месте в лесу мы собирали грибы.
Мы долго ходили по постройкам. Здесь я впервые увидел длинные железные полосы странной формы и узнал, что их зовут рельсами. Нам говорили, что по рельсам ходит поезд. Это было удивительно. Потом я видел сосновые плахи, аккуратно обтесанные, — шпалы — и странные гвозди — костыли. Костыли лежали большой кучей. Левка хотел украсть один костыль и уже положил его за пазуху, но Семка сказал, что за это «прямо в Сибирь погонят» не только самого Левку, но и его отца и мать, сестер и братьев, даже дедушку. Левка вытащил костыль из-за пазухи и опять положил в кучу.
Около красного полукруглого здания мы стояли особенно долго. Это здание называлось очень странно — депо. У него было четверо огромных ворот. Мы заглядывали внутрь — там было пусто. И мы удивлялись, почему этот большой каменный сарай называется дело. Новое слово всем нам понравилось. Вечером дома мы, рассказывая о походе в лес, поминутно говорили: «когда мы были у депы», «в депе будут стоять машины», «за делом строят баню».
Прошло еще недели три. Однажды утром я увидел: по улице идут толпы народа к лесу. На пролетке поспешно проехал доктор Воронцов. Все спешили. Я побежал домой сказать бабушке об этом необыкновенном событии: идет народ в лес, зачем — не известно. Бабушка вышла на улицу. Везде у ворот стояли женщины, мужчины, ребятишки. По улице толпы все шли, шли.
— Куда идут-то? — спросила бабушка у тетки Татьяны.
— Чугунку глядеть. Нынче чугунка приедет.
Я сразу загорелся:
— Бабушка, пойдем и мы…
Бабушка согласилась.
— Пойдем, вот только оденусь.
Но подбежал ко мне Илька, запыхался весь.
— Бежим, — говорит, — сейчас приедет!
— Бежим!
Я мы побежали. Бабушка закричала:
— Куда? Стой! Задавят вас! Стой!
А мы и не оглянулись.
Вся большая дорога была усеяна народом. Купцы и чиновники ехали в экипажах. Все были пестро одеты. Издали было видно, как по соседней дороге тоже поспешно шли пестрые толпы.
Вот и депо, вот и вокзал. Все увито зеленью. Тысячная толпа запрудила все кругом. Рельсы нитками тянулись по полотну.
Мы забрались в лес как раз против вокзала и стали глядеть, что будет.
Из вокзала иногда выходил бородатый человек в красной фуражке; мы узнали, что это самый главный. Вся толпа смотрела пристально на него. Народ все прибывал. Уже в лесу возле нас плотно стояли мужчины и женщины. А чугунки пока не было. Одна женщина сказала мне:
— Мальчик, ты бы залез на дерево да посмотрел, не идет ли.
Я выбрал дуб повыше и полез. Мужчины и женщины зашумели одобрительно:
— Так бы давно…
— Лезь выше, виднее будет.
По другим деревьям лезли еще мальчуганы. Я залез на самые верхние сучья. Насыпь уходила в лес совсем близко.
По насыпи протянулись рельсы. Ничего на них не было. Толпа шумела внизу.
— Ничего не видно? — спрашивали меня.
— Ничего.
Я выбрал крепкий сучок, уселся поудобнее и стал ждать. Внизу взрослые и мальчуганы наклонялись ухом к рельсам, слушали, не идет ли. Толпа устала, двигалась лениво. Долго мы ждали. Вдруг далеко за лесом раздался гудок. Толпа вздрогнула и заметалась.
— Идет! Идет! — раздались крики.
Я увидел белый дымок вдали над лесом. Оттуда послышалось пыхтение. И вот из-за леса тихо выехало по насыпи что-то большое, черное, с трубой, а из трубы пыхал дым: «пых-пых-пых!»
Толпа внизу металась, точно ее колыхал ветер. Мне стало страшно: один я здесь, вот подъедет чугунка, увидит меня на дереве, что тогда будет? Я поспешно полез вниз. Вот-вот и земля. Вдруг где-то недалеко загудело пронзительно. Толпа ударилась в лес. Я спрыгнул на землю, упал, поднялся, побежал вслед за другими. Но гляжу, многие стоят, попрятались за деревья, высунули головы, глядят, ждут. Тогда и я воротился, тоже встал за дерево: «Авось чугунка не заметит».
Возле вокзала и дальше народ стоял стеной. Красная шапка впереди.
Рельсы загудели, а по ним к вокзалу медленно подъехала на колесах машина, похожая на огромную бочку с трубой. У бочки сзади приделана будка, — там виднелись люди. Машина остановилась. Грянула музыка. Толпа заорала «ура» и бегом бросилась к машине. У вокзала кого-то качали, подбрасывая в воздух. Почему-то мне было очень весело, и я тоже кричал «ура». Здесь я услышал впервые слово паровоз — так называли черную машину с трубой. Те люди, что стояли на паровозе, мне казались диковинными.
Когда музыка наигралась досыта, а толпа охрипла от крика, паровоз стал ходить по рельсам перед вокзалом. Он шумно пускал пары, ехал то быстро, то медленно. И опять толпа орала несмолкаемо.
Я издали смотрел на паровоз. Вот он весь в парах, в дыму несется мимо. Огонь мелькает у него между колес… И я вспомнил железного коня из бабушкиной сказки. «Ведь это он, железный конь… Он бежит — земля дрожит; овраг на пути — через овраг скачет, река — через реку махнет. Что его остановит?»