В эту зиму мне исполнилось четырнадцать лет, и я стал работать в мастерской вместе с Лешей Рукавицыным.
— Мы все должны быть инженерами, слесарями, кузнецами и плотниками, — говорил отец, — а кроме того мы должны уметь делать все.
Сам отец в то время был занят созданием легкого, но мощного аккумулятора, постройкой летательной машины и изысканием новых источников электрической энергии.
Конечно, тогда я не понимал ни сущности, ни объема этих вопросов, но, помню, меня поразило следующее. Отец вместе с Успенским приготовлял какие-то кристаллы очень своебразной формы, получившие потом название «леонитов».
Эти леониты укреплялись в небольших стеклянных банках в вершок высотой и в полвершка в поперечнике. Баночки с леонитами запаивались, при чем снаружи оставлялось два медных провода, изолированных друг от друга.
Когда была готова первая такая баночка, ее зарядили током большой силы и напряжения.
— По моим расчетам, — сказал отец, — этот аккумулятор должен содержать заряд энергии для непрерывной работы стосильной машины в течение десяти суток.
Я был страшно удивлен и с величайшим любопытством смотрел на прозрачную стеклянную баночку, в которой ничего не было кроме кристалла леонита, разных проволочек и маленькой катушки.
В это же время у нас оборудовалась для электрического двигателя небольшая лодка, но несколько необычного типа. На носу ее был установлен четырехлопастный воздушный винт.
Когда все было готово, обитатели «Крылатой фаланги» собрались на берегу. В лодку вошли трое: Успенский, Рукавицын и Анна Ивановна, севшая у руля. Успенский включил баночку с леонитом в цепь проводов и крикнул:
— Готово!
Рукавицын нажал рычаг, и винт со свистом завертелся в воздухе так, что его стало не видно, а сама лодочка, выйдя немного из воды и срезая пену, помчалась по реке. В одно мгновенье она оказалась у устья Гольчихи, сверкая на солнце фонтанами воды, которые сливались в одну водяную бахрому, бежавшую около лодки.
Потом я увидел, что водяная бахрома сразу понизилась, лодка уменьшила ход и пошла тихо. Потом она опять взмыла по фиолетовой глади Енисея и, делая стремительный и красивый поворот, поставила воду на несколько секунд полукруглым стеклянным гребнем.
Не успел я притти в себя от удивления, как лодочка была уже около нас, медленно вращая винтом и мягко подползая к берегу. Я никогда не забуду этого момента, когда я впервые ощутил все величие и мощь человеческой мысли. Может быть, я не сознавал всего этого ясно, но это было большое и сильное чувство.
За ужином отец, краснея и волнуясь, поднялся со стула и обратился к маме:
— У меня есть одна незримая сила… Она двигала все мои мысли, она питала мою бодрость в самые трудные минуты борьбы и отчаяния… Это ты, моя неизменная, моя спутница жизни…
Я взглянул на маму. Она была бледная, а глаза ее сияли особым волнующим светом.
Кругом все замерли, и я слышал, как в горле у меня бьется мое сердце.
— И вот первое… — продолжал отец дрогнувшим голосом, — первое мое настоящее завоевание я хочу назвать твоим именем… Аккумулятор «варина»…
— Да здравствует варина! — сдавленным голосом крикнул Успенский.
— Ура! — подхватили все, найдя выход для охватившего волнения.
Много лет прошло с тех пор, и серебро уже впуталось в мои волосы, но я, как сейчас, вижу эту сцену и радостные гордые глаза матери.