Когда наступили заморозки, совершился первый настоящий полет.
Наш аппарат имел вид утолщенного веретена. Спереди у него было два винта, работавшие одновременно. Ближе к винтам прикреплялись плечи крыльев. Крылья эти хотя и сдвигались к бокам, когда аппарат стоял на земле, но далеко еще не достигали теперешнего их совершенства. Не было и «ноги», а все тело аппарата опиралось на две лыжи, в середине которых было по пяти одинаковых колес, игравших роль полоза.
Это сочетание колес и лыж было рассчитано на бег аппарата зимой по снегу, а летом по илисто-болотистой тундре. Если же аппарату пришлось бы спускаться или подниматься на твердой почве, то он мог катиться на колесах, которые наполовину выступали из-под лыж.
В хвостовой части, где были рули подъема, спуска и поворачивания в стороны, имелась еще одна лыжа с колесами, но на более низкой подставке, чем первые две. Такое положение подставок давало летящую посадку аппарату, когда он стоял на земле.
Я не помню других подробностей этой потом сильно измененной машины, носившей имя «Борьба». Но я помню ясно, что отцом уже тогда были точно сформулированы два основных правила:
1) При увеличении линейных размеров летательного аппарата в два раза, необходимо силу двигателя увеличивать в восемь раз.
2) Силы, потребные для управления аппаратом, должны расти в одинаковой пропорции с силами, стремящимися нарушить равновесие аппарата.
Оба эти правила легли в основу конструкции «Борьбы», которая давала возможность перекашивать несущие поверхности, то-есть изменять углы наклонов крыльев в обратные стороны для противодействия боковым накренениям аппарата. Это вместе с рулями делало аппарат довольно устойчивым.
Так как благодаря гениальному изобретению варин мы располагали почти неограниченной двигательной силой при очень легком весе самих аккумуляторов, то строили сразу аппарат больших размеров и большой грузоподъемности. Все же при первых полетах на борту «Борьбы» было всего два пассажира, хотя аппарат мог поднять и десять.
Честь первого полета выпала на долю Семена Степаныча и Успенского. Для управления рулями и машиной тогда еще требовалось не менее двух человек. Лететь отцу колония единогласно не позволила.
Мы с замиранием сердца следили, как оба летчика забрались в аппарат и приготовлялись к отлету.
Отец сделал знак рукой. Успенский взялся за рычаги рулей, а Рукавицын повернул выключатель.
Дружный свист обоих винтов заставил меня вздрогнуть. Я впился глазами в «Борьбу», которая скользила по земле, с каждой секундой ускоряя бег, и вдруг словно отклеилась и крутой линией пошла вверх, потом выровнялась и понеслась над тундрой.
Мы в восторге зааплодировали.
Только отец стоял молча, не отнимая бинокля от глаз. Но вот он дрогнул. Я перевел взгляд на аппарат. «Борьба» в это время описывала круг, и было отчетливо видно, что она стремится перевернуться на бок.
Все замерли, боясь пошевелиться, кто-то инстинктивно схватился за мое плечо. Это был жуткий момент. Но аппарат выровнялся и летел к нам обратно, постепенно снижаясь. Соприкоснувшись с землей, он как-то странно запрыгал, потом остановился и припал к земле на правое крыло.
Весь полет длился около пяти минут, показавшихся нам часами. Мы бросились к аппарату. Летчики были целы и невредимы, в аппарате оказались легкие поломки. Отлетела одна лыжа, и погнулось правое крыло. Впрочем, стальные и аллюминиевые пластинки, из которых были составлены крылья, нисколько не попортились.
Машину отвели в крытый двор, а летчики рассказывали о своих впечатлениях. Отец слушал их с напряженным вниманием, изредка задавая вопросы и делая беглые заметки в своей книжке.
После этого он с Успенским и Рукавицыным вплоть до ужина просидели в мастерской, работая над моделями и внося поправки в конструкцию «Борьбы».
А после ужина мы устроили торжественный «танец диких», как назвал его Орлов, вокруг нашей машины. Это был самый веселый и радостный день за все время жизни в «Крылатой фаланге». Даже угрюмый и суровый Лазарев дошел, как сам он сказал, до детского состояния, стоял на голове, а ногами изображал, как режут ножницы.
Но на другой день снова закипела лихорадочная работа и закончилась к первому снегу, покрывшему тундру.
Снова была высчитана схема полета, проверены законы сопротивления воздушной среды, всем нам теперь хорошо известные.
Из технических усовершенствований было введено новое управление рычагами. Правый рычаг теперь служит только для поворачивания вправо и влево; левый, укрепленный внизу на универсальном шарнире, — для сохранения устойчивости: если рычаг поворачивать влево и вправо, то в соответствующую сторону будет накреняться от перекашивания крыльев и аппарат; а при движении рычага вперед и назад аппарат будет опускаться или подниматься от изменения угла встречи хвостовой поверхности.
«Книга жизни», что хранится в нашем «Главном доме», запечатлела на своих огромных страницах весь этот великий путь завоеваний и доступна для всякого. Поэтому я перейду прямо к изложению событий, так неожиданно изменивших нашу судьбу и заставивших навсегда покинуть «Крылатую фалангу».